- Ладно, не будем спорить, - сказал Азиз-ага. - Кто-то отомстил за всех нас.
- А ты можешь ночью, когда он спит во дворе, ударить его палкой? - спросил меня Давуд.
- Могу, - сказал я, обрадованный тем, что на меня обратили внимание. Только ночью я сплю. Но я могу и днем, лишь бы успеть подкрасться.
- Молодец, - сказал завмаг Салех. - Ты настоящий мужчина. Отчаянный. Обязательно подкрадись к нему и дай по голове палкой.
У всех загорелись глаза при одной мысли, что кто-то стукнет Энвера палкой.
- Надо только отвлечь его внимание, - сказал я. Мен* просто распирало от гордости: никогда ни одному пятнадцатилетнему мальчишке не уделяли столько внимания на нашем углу. Даже самым отчаянным. Мои ровесники с завистью смотрели на меня с противоположной стороны улицы.
Но, как всегда, все испортила мама.
- Му-у-рад, - протяжно закричала она, высунувшись из окна. - Опять ты торчишь на углу? Марш домой!
Мне не удалось дать Элли-грамму палкой по голове и тем самым как-то загладить эту мамину выходку. На следующий день после разговора на углу Элли-грамм избил завмага Салеха, и тот совершил чудо. Два месяца, что Элли-грамм вернулся из; тюрьмы, по всем инстанциям писались пострадавшими от его руки людьми жалобы с просьбой забрать его в сумасшедший дом. Но в те времена устроить человека в сумасшедший дом было почти невозможно. То ли сумасшедших было много, то ли, наоборот, сумасшедших домов мало, но было так.
И Салех совершил чудо. Завмагу Салеху все было под силу" недаром боялась его старая Зейнаб, мать Элли-грамма.
Ночью приехала санитарная машина, и две здоровенные санитарки долго бегали по улице за жалобно кричавшим Элли-граммом. Старая Зейнаб причитала и билась головой о ступеньки машины, когда они его поймали и сунули в нее.
Только ей и мне было жаль Элли-грамма. Серая машина с крестом увозила ее сына, а мою - отчаянность...
Многими годами позже, когда умирала старая Зейнаб и я вез ее в больницу, она сказала мне вдруг, тяжело дыша:
- Сынок, а знаешь, почему покойный Энвер боялся тебя? Ведь следователь тоже очки носил...