Райдер
Как только я выключаю воду, я слышу громкий лай Моджо, раздающийся из другой комнаты. Я натягиваю шорты, не удосужившись вытереться, прежде чем выбежать из ванной. Такер лежит на полу, пытаясь защитить свое лицо. Моджо нависает над ним, все еще в режиме атаки, а Пенни нигде нет.
— Убери от меня свою гребаную собаку! — кричит он и пинает ногой, едва не задевая Моджо. На его темных джинсах огромная дыра, под которой видны кровавые следы укусов.
Что за хрень? Я оглядываю комнату. Куда делась Пенни?
— Моджо, иди сюда! — моя собака рычит на Такера, но слушается моей команды и садится возле моей ноги. — Что, блять, только что произошло?
Такер поднимается на ноги.
— Эта твоя гребаная шлюха велела твоей тупой шавке напасть на меня. Вот что, блять, произошло!
Я перехожу от растерянности к ярости, минуя раздражение и гнев. Только я могу обзывать Пенни, и никто не называет мою собаку шавкой. Но что меня действительно задевает, так это то, что он просто солгал мне в лицо. Я знаю Пенни, и я знаю Моджо. Я еще не знаю, что произошло, но я знаю, что Такер лжет об этом.
— Тебе лучше пойти и промыть рану, может, даже наложить несколько швов, — небрежно говорю я.
Дать ему понять, что я сейчас чувствую на самом деле, — плохой ход. Так что я разыгрываю представление и делаю вид, будто все это меня не волнует. Прихватив пиво из холодильника, я замечаю, что задняя дверь открыта. Я сажусь на диван и закидываю ноги на журнальный столик, наблюдая, как Такер осматривает свою ногу. Когда он, наконец, с ворчанием встает, то даже не смотрит на меня.
— Бумаги на столе, — рычит он и, прихрамывая, уходит.
Я слушаю, жду, когда его мотоцикл покинет мою подъездную дорожку, а затем вскакиваю и выбегаю через заднюю дверь. Мой сосед выходит из своей задней двери и бросает на меня неприязненный взгляд. Наверное, потому что на мне одни шорты, но мне все равно.
Моджо следует за мной по пятам, когда я обыскиваю задний двор и дом.
— Найди ее! — приказываю я ему, и он обнюхивает двор.
Ему не требуется много времени, чтобы уловить ее запах и пойти по следу. Ведя меня через соседские дворы, он приводит меня к небольшому парку в конце дороги. Пенни сидит под большим дубом, подтянув ноги к телу и обхватив колени. Я не вижу ее лица, потому что ее голова свисает вниз, а лоб прижат к коленям. Ее волосы свисают по бокам, как занавес, из-за чего невозможно увидеть ее глаза. Тем не менее, я знаю, что она плачет, по слышным всхлипам и по тому, как ее тело вздрагивает при каждом звуке.
Я смотрю, как Моджо толкает ее ноги своей головой, и она медленно разжимает одну из своих рук, чтобы потянуться к нему. Она зарывается пальцами в его густой мех и слегка двигает рукой. Моджо воспринимает это как приглашение и ложится своим большим телом рядом с ней. Странно наблюдать, как она так общается с моей собакой. Моджо всегда был привязан ко мне, слушался только моих команд, и он никогда не защищал кого-то другого. Я еще не знаю, что я чувствую по поводу этого нового развития событий.
Я присаживаюсь рядом с Пенни на землю.
— Ты собираешься рассказать мне, что произошло?
Нет ответа.
Мы сидим так несколько минут, и я просто позволяю ей выплакаться. Когда она, кажется, немного успокоилась, я снова спрашиваю ее:
— Что случилось?
Вместо того чтобы дать мне объяснение, она вызывает еще больше вопросов, говоря:
— Я не хочу спать ни с ним, ни с твоими друзьями. Пожалуйста, я не могу, — затем она поднимает голову и смотрит на меня. — Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Я исправлюсь. Я сожалею о прошлой ночи. Я справлюсь с этим. Я больше не буду тебя останавливать. Обещаю, я сделаю все, что ты захочешь.
Я чувствую, как кровь в моем организме начинает качаться с удвоенной скоростью и нагревается на два градуса, когда я вижу ее лицо.
Вот ублюдок.
Ее нижняя губа распухла и треснула, а нижняя часть челюсти уже приобрела синий оттенок. Она вытирает слезы тыльной стороной ладони. У меня возникает иррациональное желание обнять ее прямо сейчас, но, как и в случае с Такером, лучше не показывать ей, что я действительно чувствую.
Сохраняя ровный тон, я спрашиваю:
— Это ты сказала Моджо напасть на Такера?
Она яростно трясет головой, пряди ее темных волос падают на ее лицо.
— Нет, клянусь! Ничего такого не было.
Я так и думал, но все равно хотел, чтобы она подтвердила. Слегка кивнув, я даю ей понять, что верю. После этого она слегка расслабляется, но слезы не перестают катиться по ее лицу. Мне уже порядком надоело сидеть здесь и молча киснуть.
— Пойдем, приведем тебя в порядок.
Я встаю, и, слава богу, она следует моему примеру. Еще одна волна ярости пробегает по моим венам, когда я вижу, что ее футболка разорвана от воротника до груди. Наружу выглядывает лифчик, и если бы на мне сейчас была футболка, я бы, наверное, отдал ее ей.
Она шагает рядом со мной, только вот ее ноги кажутся гораздо более шаткими, чем обычно. Ее шаги напоминают мне новорожденного олененка, делающего свои первые шаги. Обняв ее, я прижимаю ее к себе, чтобы убедиться, что она не упадет по дороге домой. Она кажется слегка отрешенной, и даже не напрягается, когда я притягиваю ее к себе.
Вернувшись в дом, я укладываю ее на диван, прежде чем убедиться, что все двери и окна заперты. Я редко это делаю, Моджо — лучшая система сигнализации, но сейчас я чувствую, что должен это сделать.
Закончив с этим, я иду в ванную и включаю душ. Я возвращаюсь к дивану, чтобы раздеть теперь уже вялую Пенни. Когда она полностью обнажена, я вылезаю из шорт и поднимаю ее на руки. Пронося ее по дому, я вижу, что Моджо весело смотрит на меня, и я качаю головой.
Я захожу под душ, все еще прижимая ее к своей груди дольше, чем нужно. Ее щека прижимается к моей коже, и когда вода попадает на нас, она поворачивает голову, зарываясь лицом в мою грудь.
Через несколько минут я опускаю ее на пол.
— Ты сможешь стоять?
Она кивает так слабо, что я почти не уловил этого. Я ставлю ее и начинаю мыть ее волосы. Она не двигается и ничего не говорит, только закрывает глаза, когда я смываю шампунь. Намыленной мочалкой я мою ее тело, уделяя особое внимание чувствительной части между ног. Я думал, что это выведет ее из транса, в котором она сейчас находится. Не помогло.
Ее глаза открыты, но я не думаю, что она действительно что-то видит или чувствует. Она словно оцепенела внутри и снаружи.
Наверное, это ее механизм выживания. Когда она не может с чем-то справиться и жизнь становится слишком тяжелой, она просто отключается. Каким-то образом она может оцепенеть. Я не психотерапевт, но я не могу поверить, что это помогает ей. Ей нужно выпустить это наружу. Выбить дерьмо из чего-нибудь или ударить битой по машине. Вместо того чтобы отпустить свой гнев и страх, она держит их запертыми где-то глубоко внутри своего разума. Мне просто нужно найти ключ и отпереть эту часть ее души. Выпустить старую Пенни наружу. А если я не смогу найти ключ, мне придется просто выбить дверь.
Когда мы заканчиваем в душе, я заворачиваю ее в большое полотенце и несу на диван. Как только я накрываю ее одеялом, она сворачивается клубочком и закрывает глаза.
— Полагаю, ты не хочешь обедать?
Никакой реакции.
Я открываю холодильник и достаю стейк, который мы вчера купили в магазине. Я бросаю один из них Моджо и смотрю, как он ловит его в воздухе.
— Хороший мальчик, — я глажу его по голове, пока он поглощает гору мяса в два больших укуса. — Ты заслужил это.
* * *
Пенни весь оставшийся день лежит, свернувшись калачиком на диване, поднимаясь лишь несколько раз, чтобы сходить в туалет. Мне не удавалось заставить ее съесть что-нибудь, но она не увянет от пропущенного приема пищи, так что я оставил все как есть.
Она слегка перепугалась, когда я отошел на заправку, но я заверил ее, что никто не вернется, и она успокоилась. Она выглядела счастливой, когда я вернулся, хотя это странная концепция, о которой стоит задуматься.
Ближе к полуночи я наконец-то забираюсь в свою кровать, хотя знаю, что не смогу заснуть прямо сейчас. Некоторое время я пялюсь в потолок, пытаясь понять, что делать с этим комочком радости на моем диване. Все оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. Это последний раз, когда я позволяю своему члену принимать решения. Ага, точно.
Десять минут спустя, когда я уже почти заснул, дверь моей спальни со скрипом открывается, и в дверном проеме появляется силуэт Пенни. Слабый свет, проникающий из гостиной, подчеркивает каждый изгиб ее тела, заставляя мой член подрагивать.
— Что? — рявкаю я, не давая ей понять, что на самом деле рад ее видеть.
Она подходит ко мне и останавливается рядом с моей кроватью. Я не могу разглядеть ее лица из-за света, идущего из-за ее спины, но тон ее голоса говорит мне, что она напугана и чувствует себя неловко. Ну, по крайней мере, она ходит и говорит.
Она робко спрашивает:
— Могу я поспать с тобой в твоей кровати?
Огромная ухмылка расплывается по моему лицу.
— Почему? — Боже, какой же я мудак.
Она нервно переминается с ноги на ногу.
— Я… я боюсь.
— Звучит как личная проблема.
— Пожалуйста.
В ее мольбе есть что-то такое, от чего в моей груди начинает болеть дурацкая штука. Что-то, что заставляет меня хотеть защитить ее.
— Хорошо, ложись.
Она заползает в кровать и устраивается рядом со мной под моим одеялом. Это слишком близко, слишком интимно. Прежде чем я понял, что делаю, я говорю:
— Конечно, мне придется приковать тебя.
Она задыхается.
— Что? Почему?
— Я не доверяю тебе спать рядом со мной. Ты можешь зарезать меня во сне, — это маловероятно, поскольку она вошла голой, не имея возможности спрятать нож. Но дело не в этом.
— Я бы никогда!
— Ага… ну, ты давно лишилась моего доверия. Так что, либо я пристегну тебя наручниками к кровати, либо ты можешь вернуться на диван.
Она с минуту обдумывает мое предложение, прежде чем согласиться на наручники. Я включаю ночник на тумбочке и достаю из ящика наручники. Я застегиваю их вокруг ее запястий и продеваю через одно из перил на изголовье кровати. Я смотрю вниз на ее стройное тело, обнаженное и связанное. Мой член такой твердый, что я мог бы вырубить им кого-нибудь.
Я провожу рукой по ее телу, начиная с шеи. Мои пальцы пробегают по ключицам, груди, плоскому животу, пока я не оказываюсь между ее ног. Она слегка раздвигает их для меня, и я принимаю приглашение и просовываю два пальца между ее складок, находя ее влажной для меня.
— Райдер, я не хочу спать с твоими друзьями, — повторяет она дрожащим голосом.
Я обдумываю, что я могу ей сказать. Не правду. Я не могу дать ей понять, как сильно я ее хочу, и мне нужно что-то такое, чтобы держать над ее головой.
— Возможно, тебе придется. Мне становится скучно с тобой, а тебе нужно как-то выплачивать долг, — лгу я. Не думаю, что мне когда-нибудь наскучит ее тело.
— Пожалуйста, я рассчитаюсь с тобой другим способом. Пожалуйста, не позволяй им, — продолжает умолять она. Она напугана, я думаю, больше, чем когда-либо она боялась меня, и я не могу не задуматься. Возможно, я только что нашел ключ. Может быть, если я надавлю на нее немного сильнее, она сломается, и прежняя Пенни выйдет поиграть.
— Почему бы мне не позволить кому-то другому трахнуть тебя? Очевидно, Такер очень хочет немного этого, — говорю я, проталкивая палец до конца. — Еще двое парней в клубе спрашивали о тебе. Ты могла бы потрахаться с ними со всеми одновременно.
Ее глаза расширяются до невозможности.
— Нет… — ее голос тверд. Сила и решимость берут верх над ее страхом.
— Ты сможешь быстрее погасить свой долг. Они могут дополнительно заплатить тебе, если ты позволишь им трахать тебя одновременно. Я думаю, тебе бы понравилось двойное проникновение.
В мои планы не входит делиться или позволять кому-то еще прикасаться к ней, даже парням, но, кажется, я наконец-то пробился к ней. Она сопротивляется, слегка натягивая свои путы.
— Пожалуйста, Райдер, остановись, — ее голос напряжен, и я знаю, что она близка к переломному моменту. Я вижу, как ее гнев побеждает страх. Мне просто нужно подтолкнуть ее еще немного. Я нависаю над ней, не придавливая ее своим весом, поскольку знаю, что это ее успокаивает.
Я шепчу ей на ухо:
— На самом деле, я думаю, что позвоню им прямо сейчас, поскольку ты мокрая и готовая. Парни будут наслаждаться тобой в таком виде, связанной и беспомощной. К тому же, они смогут спокойно перевернуть тебя. Использовать твою маленькую тугую попку. Тебе бы это понравилось, не так ли? Быть использованной таким образом. Когда с тобой обращаются так, будто ты всего лишь дешевая шлюха.
Эта угроза окончательно добивает ее. Ее глаза становятся безумными, ее лицо искажается в чистом гневе, и она превращается в дикую фурию подо мной.
— Отвали нахрен от меня!
Вот она.
Она дергает за наручники, как сумасшедшая. Зная, что она собирается навредить себе, натягивая металлические наручники, я опускаюсь на нее и достаю ключ из ящика. Мне с трудом удается удержать ее в неподвижном состоянии настолько, чтобы расстегнуть наручники. Я не уверен, что она вообще осознает, что свободна, или знает хоть что-нибудь, если на то пошло. Ее глаза дикие, как у львицы, готовой к убийству.
Как только я слезаю с нее, она бросается на меня. Набрасывается на меня, как одичавший зверь, бьет, пинает и царапает. Все, что вылетает из ее рта, не слова, а скорее первобытные вопли и крики.
Некоторое время я позволяю ей выплескивать все на меня. В основном это даже не больно. Несколько раз она довольно сильно царапает меня по лицу. Повернув голову, я прикрываю лицо рукой, чтобы она больше не смогла меня достать.
Между ударами ногами и руками, одно из ее коленей поднимается и бьет меня по верхней части бедра, в нескольких дюймах от моих яиц. Ладно, хватит. Слишком близко к сокровищам.
Я обхватываю ее руками, поднимаю и позволяю нам обоим упасть на кровать. Я подминаю ее под себя и за несколько секунд полностью обездвиживаю. Я чувствую, как ее сердце бьется о мою грудь, как отбойный молоток. Она пытается оттолкнуть меня, но она слишком слаба.
Через некоторое время ее дикий львиный рев превращается в слабое поскуливание побежденной домашней кошки. Вскоре после этого она полностью затихает.
— Ты закончила?
— Да, — отвечает она, ее голос сухой и хриплый.
Я медленно слезаю с нее. Моя грудь мокрая от ее слез, а ее лицо красное и опухшее по той же причине. Мы остаемся так, глядя друг на друга, кажется, целую вечность. Я не могу прочитать выражение ее лица. Только знаю, что никогда не видел ее такой, и часть меня задается вопросом, не пожалею ли я о том, что разозлил ее. У меня такое чувство, что все, что с ней только что произошло, изменит ее душевное состояние.
Вопрос только в том, к лучшему или худшему?