Мэдди
Следующий день — эпичная катастрофа. Я проверяю телефон каждые несколько минут, задаваясь вопросом, свяжется ли со мной Эйден, но нет. Ни разу за весь день он не позвонил. Мне вроде как удается не заливаться слезами на публике, но несколько раз я извиняюсь и возвращаюсь в бунгало, чтобы погрязнуть в одиночестве. Сейчас я лежу в постели, обнимая подушку, на которой спал Эйден. Она пахнет его одеколоном, и я бесстыдно вдыхаю, как будто этот аромат может вернуть его ко мне. Другой рукой я листаю ленту Facebook, стараясь не обращать внимания на посты о свадьбах и детях. Я так быстро смахиваю фото, что проношусь мимо снимка Эйдена, прежде чем осознаю это и возвращаюсь назад.
Оно мутноватое, как будто человек, который его сделал, не особо старался. Но даже сейчас легко сказать, что он стоит в баре с группой людей. Все они примерно его возраста, некоторые немного старше. Все толпятся вокруг него и поднимают напитки в знак приветствия. Улыбка Эйдена ослепляет. Подпись гласит:
«Поздравляю, Эйден! Новый журналист “The New York Times!”»
Нет.
Этого не может быть.
Он уже согласился? Вот так просто?
Эйден всего лишь ходил на собеседование. Конечно, я предполагала, что он получит предложение и, вероятно, примет его, но не так быстро!
Я прочитала комментарии всей его семьи и друзей. Все поздравляют его с таким огромным достижением. Он еще никому не ответил.
Полагаю, тот до сих пор в баре.
Я не хочу плакать. Я действительно не хочу, но слезы вырываются, хочу я этого или нет.
Я бросаю свой телефон на кровать и крепче обнимаю его подушку, прежде чем осознаю, что делаю.
И будто срывая пластырь, я бросаю подушку через комнату.
К черту Эйдена.
Пошел он КУДА ПОДАЛЬШЕ.
Мой телефон начинает звонить, и имя Эйдена высвечивается на экране в моей комнате, как будто он слышал мои проклятья в самом Нью-Йорке.
Я не хочу отвечать, не в таком состоянии, но звонки дразнят меня, отдаваясь эхом в тихой комнате.
И уже перед самым переходом на голосовую почту, я сдаюсь и провожу пальцем по экрану.
Как только соединяется звонок, меня атакует шум — громкая болтовня, звон бокалов.
— Мэдди? — кричит Эйден. — Ты меня слышишь?
Я шмыгаю носом, пытаясь вытереть слезы.
— Да, слышу. У тебя немного громко.
— Извини, я еще не вернулся в отель. Парни из «Таймс» вытащили меня прогуляться с ними.
— Круто, — бормочу я, не прилагая усилий, чтобы продолжить разговор. Приятно немного повредничать.
— Как там в пустыне?
— О… жарко.
Он смеется, предполагая, что я шучу.
Мой пассивно-агрессивный тон наверно не бросается в глаза. Пожалуй, оно и к лучшему.
— В Нью-Йорке хорошо, — говорит он, когда я не задаю ему встречный вопрос. — Я уже был на собеседовании.
— Да?
— Было круто.
Я зажмуриваю глаза, стыдясь, что в них вновь собираются слезы. Я не хочу плакать в трубку. Я не хочу, чтобы он знал, насколько я расстроена.
— Мэдди? Ты все еще там?
Я держу телефон подальше от себя и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Да, извини, кажется, плохая связь.
— Не удивительно. У тебя там плохо ловит. Я дважды пытался дозвониться тебе сегодня, но звонки не проходили.
Звонил ли он?
— Я рада за твое собеседование, — говорю я, зная, что было бы странно, если бы я не упомянула об этом. — Так что дальше?
— Ни в чем не уверен. Я еще не согласился на эту работу.
— Серьезно? Я только что видела фотографию на Facebook, где ты и твои новые знакомые в баре. Судя по подписи, ты уже согласился.
Он стонет, а затем в телефон проникает еще больше шума, как будто он отнял его от уха, чтобы проверить свою ленту в Facebook. Секунду спустя он выругался.
— Я и не знал, что они это опубликовали. Дерьмо, все же видели.
Да, включая меня.
— Так что? Ты согласился или нет?
— Это неофициально…
Его голос срывается.
Зачем мы это делаем, оттягивая неизбежное? Это ужасно — находиться в постоянном состоянии неизвестности. Согласится он? Или нет? Будем ли мы когда-нибудь в конечном итоге вместе?
Довольно.
— Я думаю, тебе стоит принять предложение, — решительно заявляю я. — Это прекрасная возможность, и ты пожалеешь, что упустил ее.
— Ого.
Похоже, Эйден удивлен. Затем, наконец, он продолжает:
— Да… я тоже так думаю.
Приятно быть тем, кто подталкивает нас к этому решению, как будто я в кои-то веки сижу за рулем.
— Итак, Нью-Йорк, да?
— ЭЙДЕН! ПАРЕНЬ! — кричит кто-то в трубку.
Я вздрагиваю и убираю телефон подальше от уха, а затем, секунду спустя, вызов прерывается.
Я несколько мгновений смотрю на экран, гадая, перезвонит ли он, а потом вспоминаю, что Эйден сказал о том, что ему было трудно дозвониться до меня весь день. Скорее всего, это был наш единственный шанс, и теперь все кончено.
~
За несколько дней многое может измениться. На самом деле, думаю, если не осторожничать, вся жизнь способна полететь в тартарары.
Я поворачиваю ключ в квартирном замке и толкаю дверь. Сейчас воскресный вечер, но внутри все пустует. Я не звоню узнать, дома ли Эйден; я знаю, что его там нет.
У двери в его спальню стоит несколько коробок, уже упакованных, помеченных и заклеенных скотчем. Надпись сбоку не от его руки.
Утром сюда прибудут грузчики, чтобы закончить работу по перемещению жизни Эйдена.
Он не вернется в эту квартиру.
Сегодня утром он позвонил мне, когда я собиралась покинуть пустыню. Разговор был коротким и неожиданным.
— Мне нужно будет вылететь в Париж, чтобы сделать репортаж о трудовых спорах и забастовке. Там уже есть иностранный корреспондент, но «Таймс» необходимо больше журналистов на точке.
Я не помню, что сказала на это, звучало ли это впечатленно или благосклонно. Но я точно не просила его вернуться.
— Я не уверен, как долго там пробуду, поэтому найму транспортную компанию, чтобы они упаковали и привезли мои вещи. Так тебе не придется заниматься этим дерьмом самой.
Да. Не придется.
Мы поболтали об аренде и о том, буду ли я искать другого жильца в квартиру. Решили, что он будет платить свою половину арендной платы, пока я не найду кого-нибудь другого, а потом объявили, что заканчивается посадка на рейс Эйдена. Я слышала, как это объявили.
— Мне нужно бежать, Мэдди.
Я не знала, что сказать. Я не могла попрощаться с ним. Я не могла сказать ему правду, не тогда. Не потому, что мне казалось, что уже слишком поздно, а потому, что где-то между первым собеседованием Эйдена в The New York Times и этим моментом я решила, что не буду стоять у него на пути. Я знаю Эйдена. Он бы не хотел меня обидеть.
Если бы я сказала ему правду о своих чувствах, он оказался бы между молотом и наковальней. Либо он бросил бы меня на произвол судьбы, чтобы осуществить свои мечты, зная, что я буду раздавлена, либо, может быть, он бы вернулся в Остин ради меня. И что потом?
Если Эйден останется в Texas Monthly, притворяясь, что ему этого достаточно, и зная, что отказался от невероятного шанса, что было бы у нас дальше?
Поэтому я облегчила ему задачу. Я не призналась и даже не попрощалась с Эйденом.
Сделала вид, что звонок оборвался, повесила трубку и навсегда закрыла за нами дверь.