Дмитрий Семенович продолжал безответно зазывать. Пауза неприятно затягивалась. Зюне стало жалко одинокого лилипута до стеснения в горле, он поднялся и размашисто пошел.
Не успел он дошагать донизу и переступить барьер манежа, как его примеру последовали: восемь или десять мужчин и женщин, волнуясь и спеша, повскакали со своих мест и бросились к тележке. Миг спустя они уже теснились и балансировали на дощатом настиле. Силач Галкин, томившийся под прессом, был позабыт, как будто и отношения никакого не имел к происходящему веселью; впрочем, так оно и было. Картина напоминала гулянье татар, учинивших победный пир на сложенных штабелями русичах, захваченных в плен в битве на Калке в далеком 1223 году.
Дмитрия Семеновича не было видно в чаще рослых сорочинцев на тележке. Оберегая лилипута, Зюня прижал его к своим ногам и держал. Было тесно. Из-под настила не доносилось ни звука.
- Не толкайтесь! - подняв голову и обратив к Зюне круглое лицо, сказал лилипут.
- Да я ж не толкаюсь! - наклонившись, сказал Зюня вполголоса. - Это женщина вот эта толкается.
- Уже можно вообще-то сходить, - сказал Дмитрий Семенович. - А то Галкину лежать тяжело.
Публика, однако, не собиралась спускаться с тележки. Ждали то ли внятного указания от авторитетного человека, то ли какого-нибудь знака, хотя бы стона или зубовного скрежета придавленного Галкина. Но силач молчал, как камень.
- Я схожу, - сказал Зюня и вместе с лилипутом стал проталкиваться. Соскочив наземь, они встали в сторонке.
- Ну чего они ждут? - сердито спросил Дмитрий Семенович. - Постояли - и хватит... Так нет.
- Потому что натура сучья, - объяснил положение Зюня. - Люди всегда так: пока кровь не пойдет, не успокоятся.
Дмитрий Семенович озабоченно покачал головой: получалось, что Галкину грозят неприятности, вплоть до кровопускания.
- Вчера Леопольд Моисеевич, царствие ему небесное, их согнал, - сказал лилипут. - Говорит: "Граждане, попрошу всех рассесться по местам!" Вон в Мордовии люди такие сухие и легкие, а хохол каждый на центнер тянет...
- А фокусник ваш - жулик или нет? - уже на правах тесного знакомого спросил Зюня. Этот вопрос, как видно, его не отпускал.
- Ну, как сказать, - наморщив лобик, сказал Дмитрий Семенович. - По мере возникающей необходимости... Могу познакомить, если хотите. После представления.
- Вот спасибо! - обрадовался Зюня. - Очень хочу! Посидим, выпьем. - Он представил себе, как счастлив будет Буги, какой это для него подарок на день рождения - оказаться за кулисами цирка, между боа и бородатой женщиной с Уральских гор.
- У нас сегодня день такой ужасный, - сказал Дмитрий Семенович. - Умер наш Кондор.
- Да, да... - сказал Зюня. - Я только сбегаю в палатку, а то выпить-закусить надо.
- Ну ладно, - одобрил Дмитрий Семенович.
Идея купить цирк сыну в подарок пришла Зюне в голову в третьем часу ночи. К этому времени, после неоднократных хождений в круглосуточную палатку, Зюня готов был подарить Буги на бармицвэ целых два цирка и Большой театр в придачу.
Циркачи, все без исключения, оказались прекрасными людьми, и чем дальше, тем сидеть с ними за кулисами, среди каких-то узлов и ящиков, становилось Зюне все теплей и приятней. Даже фокусник Альперович, выразивший готовность сожрать в честь гостя и его сына еще одно бритвенное лезвие, казался теперь Зюне мудрым, много повидавшим на своем веку евреем. Испытывая движение родственных чувств в душе, Зюня вполголоса поинтересовался, не собирается ли Альперович в далекие края, на историческую родину, и услышал в ответ, что да, собирается уже давно, что в Израиле, на берегу Средиземного моря, проживает его двоюродная сестра с мужем и детьми, что муж, бывший экспедитор, работает техником по зубной части, а умные дети ходят учиться в университет.
К концу третьей бутылки вспомнили о Кондоре и с печальными лицами, не чокаясь, выпили за упокой его души. Действительность, как черная птица, слетела с высоких небес; сделалось тягостно. Бородатая женщина отодрала от подбородка каштановые шелковистые клочья и утерла ими мокрые глаза. Лилипут Дмитрий Семенович, чокавшийся наравне с другими, но пивший помалу, звонко икал. Не проронивший ни единого слова с самого начала пирушки силач Галкин открыл рот и сказал:
- Распродаваться надо.
Циркачи оживились и загомонили все разом, то ли приняв щедрого Зюню в свой безалаберный круг, то ли вовсе о нем позабыв. Надо распродаваться! Все равно без Леопольда Моисеевича дело не пойдет. Где опилки, где квитанции? Всех посадят и дело заведут. А кто здесь что-нибудь купит, в этих Сороках? Кому нужна драная палатка и боа-удав? Положение хуже цыганского. Последний сбор весь уйдет на похороны Кондора, хотя городские власти могли бы подкинуть хоть чуть-чуть.
Вот тут-то идея и родилась в патлатой Зюниной голове, совершенно неожиданно для него самого.
- Я куплю! - перекрывая грустный гомон собутыльников, сказал Зюня. Сыну на день рождения! И опилки достанем на лесокомбинате, я им кирпич продаю для склада готовой продукции.
Предложение пришлось ко времени. Силач Галкин поглядел на Зюню с большим уважением.
- Надо за это выпить, - сказал Галкин и потянулся к бутылке твердой рукой.
- И за сына! - добавил лилипут Дмитрий Семенович. - За сына его! Вон он сидит!
Буги спал, сидя на складном полотняном стульчике. Лицо мальчика было совершенно безмятежно.
- Так что вечером устроим представление, - обводя стопкой общество, продолжал Зюня. - И объявим перед началом: "Тут находится Боря Кантор, от всей души поздравляем его с бармицвэ". А потом уже заиграет музыка.
Циркачи не стали возражать. Да и что тут возражать, если все они, включая удава, подарены, как бутылка портвейна, этому самому Боре. Люди по-разному дурят: один покупает цирк, другой дерется на базаре, третий собирает спичечные коробки.
- Леопольд Моисеевич нас бы одобрил, - задумчиво подвел итог фокусник Альперович. - Жить-то надо... Но давайте обсудим частности.
- Да чего тут обсуждать! - жарко вскинулся Зюня. Выпростав рубаху, он нырнул рукой под ремень и, покопавшись, извлек из глубин пачку долларовых ассигнаций. - Четырнадцать тыщ, как в аптеке. - И, с размаху шмякнув пачку о стол, прикрыл ее ладонью. Циркачи одурело смотрели на богатство.
- А может, не надо... - уперев голый подбородок в кулак, сказала тетя Паша с Уральских гор. - На кой он вам нужен, этот цирк?
- Но если человек задумал быть артистом, - изложил свое понимание фокусник Альперович, - то он в конце-то концов может им стать.
- А что лучше - кирпич или цирк? - с нажимом спросил Зюня и обвел собрание хозяйским взглядом.
- Нас устраивает, - подвел итог силач Галкин. - Можно, конечно, пятнадцать для ровного счета, ну да уж ладно.
- Больше у меня нету, - сказал Зюня. - Все с собой ношу, чтоб дома не украли.
- Сыночка вашего надо будет пригласить спуститься на манеж, - предложил Дмитрий Семенович. - Пусть раскланяется.
- Давайте сейчас на посошок, - поторопил события силач Галкин, - а завтра утром уже соберемся и все обмозгуем.
На том и расстались, довольные друг другом.
Наутро Зюня поднялся в праздничном настроении. Голова почти не гудела, как будто не водку он пил накануне, а клюквенный морс, и душа приятно пенилась и пузырилась, требуя немедленного деятельного занятия. Оставив Буги спать в его комнате, Зюня надел выходной костюм в клетку и отправился в цирк.
Опустевший кожаный кошелек, который Зюня вот уже два года носил на животе, повыше лобка, был оставлен дома за ненадобностью. Деньги были потрачены, и не зря: Буги получил царский подарок, он его на всю жизнь запомнит. А с красным кирпичом все равно пора было сворачиваться: в Израиль его не возьмешь, да и надоело все это до черта. Цирк - другое дело: весело, и люди замечательные, особенно лилипут. Теперь они останутся при деле, а то ведь хоть кидайся в окно. В Израиль их, правда, тоже не увезешь - кроме фокусника Альперовича, все гои - как на подбор, но можно их по доверенности передать кому-нибудь, надежному человеку, и деньги будут идти. А можно еще прикупить медведя для полного комплекта или, допустим, ученого пони. Много чего можно сделать. И если палатка набивается на всю катушку, то доход совсем неплохой.
Цирк был сумрачен и пуст, как ночной лес. Заслышав шаги, змея неторопливо высунула граненую башку из своего ящика, смерила Зюню пустым взглядом и показала ему двойной противный язык. Заревел осел в стойле, и его тоскливый прерывистый рык более подходил к пустынной азиатской местности, чем к вишневому городу Сороки. Зюня обошел кругом палатки и наткнулся на лилипута Дмитрия Семеновича, грустно сидевшего на лавочке. Лилипут пил пиво из бутылки, казавшейся непомерно большой в его игрушечных руках.
- Люди - дрянь, - сказал Дмитрий Семенович. - Дрянь, грязь и безобразие... На, поправься! - Он протянул Зюне бутылку.
- А где все? - отпив, спросил Зюня.
- Все сбежали, - сказал Дмитрий Семенович. - Галкин их подбил. Как ты ушел, они деньги поделили и сбежали.
- Тебе, что ли, не дали? - с сожалением спросил Зюня.
- Дали, - сказал лилипут. - Всё по-честному.