Постепенно всё начинало приходить в норму. Девушка больше не вставляла мужчине палки в колёса, не мешала лечению, не задавала глупых вопросов и по мере возможностей даже старалась унимать вездесущую мать. Если так задуматься, то у них шло всё фактически идеально.
Настолько, что Павла Аркадьевича просто не осталось оснований для серьёзных претензий. Однако он не был бы собой, если бы не нашёл причину, чтобы докопаться. Умудрилось всё-таки кое-что застрять в его мозге ржавым гвоздём.
У лыбка. Вот эта вот еёраздражающе-милая и совершенно беспричинная улыбка.
Злата всегда находила для него эту чёртову улыбку: когда он заходил в палату, когда откровенно хамил или за что-то отчитывал. Иногда она была неуверенной и почти незаметной, иногда шла в комплекте с раздражённым фырканьем, иногда сопровождала язвительный комментарий.
Ангелочком его пациентка совсем не была: и спорила, и шутила, и даже передразнивала лечащего врача как маленький ребёнок. Периодически даже сознательно выбешивала до чёртиков своими детскими реакциями, но почему-то, несмотря на это, всегда мило улыбалась и желала хорошего дня.
Поначалу это, действительно, безумно раздражало и в некоторой степени дезориентировало, но постепенно такое поведение стало наталкивать Павла Аркадьевича на мысль о том, что девушка лишь максимально пытается привлечь его внимание. Просто совсем как ребёнок.
Мужчина, конечно, не был уверен, так ли это на самом деле, но, дабы лишний раз не рисковать, старался проводить с ней время по минимуму. Влипать в проблемы из-за прихотей мажорки совершенно не хотелось. Поймёт что-то не так и потом никогда не отмоешь.
Злата эти изменения заметила; впрочем, ещё большую отчуждённость и холод в поведении врача не разглядел бы только слепой. На место раздражения и злобы пришло равнодушие и безразличие. Сделать выводы было несложно.
Девушка не стала акцентировать на этом внимания, но намеренно притихла, не собираясь мучать человека ещё больше. Если уж мужчина бегает от неё и прячется, то, действительно, стоит минимизировать любой контакт, чтоб не причинять ему такой сильный дискомфорт.
Обидно было только, что её не поняли. Не хотела она лезть к нему и донимать, просто страдала от одиночества и никому не говорила об этом, а мужчина по воле случая оказался единственным человеком, с которым можно было хотя бы обменяться дежурными фразами. А он, видимо, подумал чёрт знает что…
Впрочем, поведение Павла Аркадьевича уже давно перестало её серьёзно расстраивать: ждать дружелюбной улыбки или ласкового слова от него не приходилось. В этом был весь её лечащий врач.
Только вот спустя несколько дней повод для серьёзного расстройства внезапно нашёлся. Причём, такой, которого Злата совсем не ждала и даже не могла предвидеть. А, если бы могла, то не ушла бы ни под каким предлогом.
После изматывающей процедуры, ставшей привычкой, девушка как обычно вернулась в палату и легла на кровать. В теле была такая невыносимая слабость, что хотелось свернуться калачиком, прижать к себе любимую игрушку и просто уснуть на несколько часов.
Девушка потянулась к тумбочке, чтобы взять любимого плюшевого мишку, с которым никогда не расставалась, но рука вдруг резко ощутила пустоту. Злата испуганно, нахмурилась, судорожно повернула голову, посмотрела по сторонам и тут же с ужасом осознала, что игрушки на тумбочке нет.
Первый приступ паники сменился непониманием. Злата осмотрела буквально всё вокруг, но ситуация всё никак не менялась. Игрушки нигде не было: ни в тумбочке, ни под кроватью, ни на полу.
Девушка просто не знала, куда могла подеваться её любимая вещь, и продолжала как ребёнок её искать. За недели пребывания здесь ни медсестры, ни кто-либо ещё никогда не трогали её плюшевого мишку.
Понимая, что на неё будут смотреть как на дуру, Злата всё-таки подошла к стойке и спросила про уборку в палате. Конечно, на неё посмотрели, как на сумасшедшую, чего и следовало ожидать. В больнице её из-за родителей, мягко говоря, не взлюбили, и сейчас Злата в полной мере могла это ощутить.
По сравнению с едкими уколами медсестёр слова Павла Аркадьевича оказались просто нежной трелью соловья.
— Я понимаю, что никто бы не взял его нарочно, — в который раз бегло проговорила Злата. — Просто понимаете… эта вещь мне очень дорога. Может быть, когда в палате убирались его случайно выкинули? Я поищу… скажите, куда у вас мусор увозят?
Девушка понимала, что её слова звучат наивно и глупо, но ничего не могла с собой поделать. На неё смотрела совершенно равнодушная медсестра, которая едва сдерживала при её виде брезгливость. Казалось, она с удовольствием бы выставила её из больницы, если бы могла.
— Ты чего от меня хочешь, чтоб я по помойкам лазила из-за твоей прихоти? — желчно повторила женщина, прищуривая глаза. — Ещё не хватало, чтоб мне девка какая-то указывала! Или думаешь с твоими родителями всё можно?
— Нет, простите я…. я…. спросила…. Думала, вдруг поспрашиваете, и кто-то видел… Ну, вдруг, — язык заплетался, а в уголках глаз собирались слёзы.
— Иди отсюда и голову мне не морочь, поняла? Пропал и пропал! Сама забыла куда положила, а на нас бочку катишь! Все вокруг тебя как будто плясать должны! Мне работать надо!
Злата устало кивнула и обессиленно побрела в палату, не желая слушать всё это дальше. От обиды ей хотелось как ребёнку сжаться в комочек и просто рыдать. Она же никому не сделала ничего плохого, но почему-то с первого дня все кому ни лень в этой больнице поливают её грязью.
Даже сейчас: девушка ведь не просила танцевать вокруг неё, просто спросила. Мало ли… Вдруг… Это ведь был не просто мишка, это был талисман и подарок, ценность которого знала только она.
***
Не заметить изменений в поведении пациентки Павел Аркадьевич, конечно, не мог. Ведь в отличии от её нормального состояния временного затишья, сейчас с ней явно было что-то не так. И это "не так" в последние пару дней конкретно сказывалось на результатах лечения, и мужчина как хороший врач не мог этого не понимать.
Злата была поникшей и какой-то совсем тихой, исчезла даже эта бесящая его улыбка: вместо этого девушка сухо кивала, на вопросы о состоянии отвечала по инерции, постоянно цеплялась пальцами за белое одеяло и часто-часто спрашивала, когда её уже выпишут.
Павел Аркадьевич отметил, что это странно: раньше домой она так сильно не рвалась.
Догадаться, что что-то произошло было несложно. Трудность была только в одном: по опыту работы с этой пациенткой мужчина знал, что, если спросить о причине напрямую, она абсолютно ничего не скажет. Отмолчится и забьётся в угол.
Да и нужно ли ему вообще с этим возиться? Задача лечащего врача — вылечить пациента, а не разобраться с его психологическими проблемами. Для этого существуют психологи или на крайний случай психиатры. Это не его проблемы и не его головная боль.
Павел Аркадьевич уточнил нюансы по состоянию, посмотрел анализы и уже собирался уйти, как взгляд неожиданно зацепился за пустое место на тумбочке. Там же стояла эта дурацкая плюшевая игрушка, которую он двадцать пять раз просил убрать, а Злата внаглую раз за разом игнорировала его просьбу.
Одно звено сразу зацепилось за другое. И глаза эти побитой собаки и отсутствие этой плюшевой фиговины. Она же тряслась над этой игрушкой, как непонятно кто, даже вроде засыпала с ней. Таких деталей Павел Аркадьевич обычно не помнил, но тут почему-то врезалось в память.
Он задумался, вышел из палаты, а потом неожиданно для самого себя подошёл к стойке, где была дежурная медсестра.
— Нина Дмитриевна, у нас пациентка из восьмой палаты ничего не теряла? — Спросил Павел Аркадьевич, решив всё-таки проверить свою догадку. — Не подходила? Не спрашивала?
— Мажорка наша? — иронично уточнила женщина, скривив губы в презрительной усмешке и скрестив руки на груди. — Смотрите-ка, и вам уже нажаловалась! Ишь ты какая — далек пойдёт! Теряла она мишку там какого-то, как ребёнок прям разнылась и истерику мне прям на посту устроила, как будто её хреновина тут кому-то нужна.
— Понятно.
По лицу Нины Дмитриевны пробежала волна редкого раздражения. Павел Аркадьевич на это только глаза закатил. Он тоже считал такую привязанность к вещи глупой блажью, но описывать своё негодование медсестре стоило явно менее красочно. Да и не особо верилось, что Злата могла истерику закатить. Максимум — спросила и заплакала, не более того. А сейчас вообще ушла в апатию.
***
Павел Аркадьевич возвращался домой, собираясь нормально выспаться и отдохнуть. Завтрашний день обещал быть мозговыносящим, поэтому подготовиться к нему стояло основательно. Он устало проходил мимо знакомых магазинов, стараясь не уснуть прямо на улице.
Только вот неожиданно в очередной витрине мелькнуло что-то такое, что невольно зацепило взгляд каким-то необычным блеском. Мужчина остановился, чтобы присмотреться. Оказалось, что мелочью, привлёкшей внимание, оказалась всего лишь маленькая игрушечная сова.
Она была завалена другими игрушками и притаилась где-то в самом углу. Совершенно обычная, выделял её разве что только клюв с аккуратно приделанными голубыми пайетками, большие глаза с такого же цвета блестяшками и ушки с непонятной белой ерундой.
Мужчина никогда не любил мягкие игрушки, но тут почему-то не смог пройти мимо. Выглядела эта сова в сваленной груде игрушек также жалко и потеряно, как одна его пациентка. Чертыхнувшись Павел Аркадьевич всё же зашёл в небольшой магазинчик больше напоминавший цветочный ларёк.
— Дайте голубую сову с большими глазами, — попросил мужчина, доставая бумажник. — Сколько она там стоит?
Девушка пожала плечами, а потом полезла доставать нужную игрушку. Она была уверенна, что мужчина её не купит, как и те несколько человек, которые были перед ним. Обычно в их небольшом магазинчике всех отпугивали цены, брали здесь в основном только цветы.
— Слушайте, она довольно дорогая — полторы тысячи, — изучив ценник, ответила продавщица. — Знаете, у нас тут игрушки попроще есть, рублей за пятьсот, за тысячу давайте я покажу.
— Я не просил вашей консультации, — грубовато ответил Павел Аркадьевич, снова смотря на маленькую игрушку, лежавшую на столике. Дорого, конечно, да и не стоит эта мажорка такой затраты. К тому же, если нужно, родители в состоянии купить ей что-то взамен пропажи. — Давайте вот эту.
Продавщица с некоторым удивлением уложила покупку в пакет и протянула её мужчине. Тот нехотя его взял, стараясь не анализировать причины своего поступка. В конечном итоге он подумал, что это всего лишь вклад его измученного организма в выздоровление проблемной пациентки.
Ведь чем быстрее она поправится, тем быстрее свалит вместе со своими психами.
***
После очередной процедуры девушка возвращалась в палату не столько усталая, сколько опустошённая. Совсем недавно у неё была мама, и это посещение совсем не добавило радости. В очередной раз завелась пластинка о том, что сейчас ей нужно перевестись в другую клинику, а после выздоровления и вовсе на домашнее обучение.
В последнее время это настолько достало, что терпеть это и дальше становилось просто невыносимо. Под аккомпанемент назойливых мыслей Злата тихо подошла к палате, осторожно открыла дверь и тут же застыла на месте.
Перед ней стоял привычно недовольный Павел Аркадьевич, а за его спиной на тумбочке виднелось что-то маленькое голубое красивое и с блёстками. Злата перевела на него удивлённый взгляд и сразу же сложила два плюс два.
— Это мне? — тихо на грани слуха спросила пациентка, от волнения сжимая рукав спортивной кофты.
Её глаза от удивления были похожи на два блюдца, а сама она почему-то дрожала.
— Чтоб не ныла, — грубовато отмахнулся Павел Аркадьевич, раздражённый тем, что не успел уйти до её возвращения. Однако, несмотря на это, его голос оставался таким же твёрдым. — Твоё нытьё плохо влияет на кардиограмму.
— Она… очень красивая… — восхищённо сказала Злата, совершенно пропустив мимо ушей его очередное ворчание. — Как в сказке.
— Выбрал первую попавшуюся, = Павел Аркадьевич закатил глаза, но всё же профессиональным взглядом отметил изменение состояния пациентки в лучшую сторону.
Теперь половину её лица опять занимала раздражающая его улыбка.
— Спасибо…
Тихий шепот. Совсем на грани слуха. Злата осторожно опустила голову вниз, чтобы совсем не разрыдаться. За всю её жизнь это был второй подарок. Простой и такой искренний, что хотелось плакать.
— Спасибо, — снова повторила, шмыгая носом.
Павел Аркадьевич усмехнулся. Да… пациентка оказалась впечатлительная. Он даже не ожидал, что будет такой эффект. Знал бы — дал перед этим успокоительное.
— Свалилась на мою голову, — недовольно заметил мужчина, скрещивая руки на груди.
Девушка устало улыбнулась, подняла голову и посмотрела на него так, как никогда раньше. Найти подходящее сравнение для этого взгляда Павел Аркадьевич так и не смог.
— Меня скоро выпишут — немного осталось, — Злата опять шмыгнула носом и улыбнулась.
Павел Аркадьевич сухо кивнул, не забыв сделать замечание.
— Вот когда выпишу тебя, тогда вздохну с облегчением, а пока — рано.