Кузнецов подошел к своим. Овал щеки Наташи золотил свет фар.
– Кузя, уедем к маме! – она взяла его руку. – Влажная…
Незримое пространство вокруг пилота окрасилось в ядовито-оранжевый цвет: в его представлении – цвет опасности. Он ощущал, как насторожился мир, искаженный ядовитым оттенком беды.
– Не геройствуй! – сказала жена. – Не мучай меня! Я боюсь за Дыню! За тебя!
Пилот провел по волосам сына.
– Миронов отвезет вас…
– Я с ним не поеду! – отрезала Наталья.
– Хорошо, – сказал Кузнецов, – возьмем документы, и к Андрею. Там решим. Обойдется, – пилот кивнул на бархатно-черное небо, принаряженное грустно мерцавшими звездами, – он юродивых любит!
Ехали медленно и тихо. Кузнецов, остерегаясь, что псу не хватит выдержки, усадил его в машину. Высунув морду в окно, Филя заурчал.
– Где мы, Таш? – спросил Кузнецов.
– У опушки.
– Выключи фары и затаись! – приказал пилот егерю.
Наталья вцепилась в руку мужа.
– Потом! – Он мягко освободился, и, взяв собаку за ошейник, вошел в лес.
Бурая полоса заката очертила непроницаемый зубчатый горизонт.
Пилот и собака через чащу зашли с подветренной стороны. Потянуло запахом теплого мотора. Филя ощетинился. Офицер коленом ткнул пса, и тот виновато вильнула хвостом. На заднем дворе Кузнецов нащупал и осторожно снял бельевую веревку. Со второй попытки он пращей запутал провода, и несколько раз рванул. «Крадись!» Филя неслышно повел к дому.
Гостей было трое. Не таились: входная дверь нараспашку. Воняло бензином: на крыльце Кузнецов едва не споткнулся о канистру. Гости обшарили дом: потрошили хлам – на полу валялся стоптанный валенок.
Пилот расправился с ними на ощупь, как колол дрова. Первого угадал в сенях по сопению – гость был выше на голову – и уложил наотмашь лопатой. Второй на шум вхолостую защелкал включателем и матюгнулся. Филя опрокинул его и прокусил руки. Тот взвизгнул, и затих под черенком.
Третий со двора опасливо кликнул подельников. Подождал. Филя не выдержал и рявкнул. На лай тумкнул выстрел, и разлетелось оконное стекло.
– Тише, балда! – Николай Иванович отступил за чугунное тело «Яны». Филя затаился рядом. Шум ветра мешал Кузнецову слушать, но мешал слышать и его. Одними губами он приказал собаке: «Крадись». И Филя растворился во мраке. Пилот нашарил в углу карабин, сквозняком метнулся через сени, мимо уборной и клетей, и замер у грубо сколоченной двери. Он ощутил ознобный страх чужого по ту сторону. Тогда крикнул и угадал. Рычание зверя поглотило истеричный матюг. Тумкнул выстрел. Пилот сбил дверь. Но карабин вырвали из рук.
– Убери собаку! – услышал он голос егеря.
Один очнулся связанный, животом на наклонной доске и неудобно ногами вверх. В тесном коробе пахло сырой картошкой и мышами. Он натужно позвал. Ему хрипом отозвался подельник
Третий разлепил окровавленные веки и в рдяном свете керосинки под абажуром увидел коренастого мужика в овечьей безрукавке, в кирзовых сапогах и с черной повязкой на глазах. Мужик, выставив подбородок, будто зачарованный, укладывал в пакет бумаги. В углу шевелился белый мешок – возилась женщина.
– А ты чего влез? – спросил слепой.
– Ты бы его прибил! – ответил надтреснутый голос. Бандит узнал егеря. «Сука!» Он пошевелился. Но услышал над ухом рычание собаки и замер.
– А теперь что? – спросил егерь.
На войне Кузнецову случалось перевозить пленных: многие из них были убеждены, что воюют за кровное, и пилот по-своему понимал их. Здесь же он, словно, ладонью угодил в слизь, а утереться нечем.
– Ты, за что человека убил? – спросил он. – Филя, фу!
– Случайно. Поучить хотели. А он за косу! – прошепелявил бандит разбитыми деснами и закашлялся. – Бабла за участок срубил, а не съезжает, крыса!
– Кто срубил? – не понял Кузнецов. Наталья, Миронов и Денис переглянулись.
– Этот козел. Деньги за участок взял. Все про девку свою трендел. Дочь, что ли? Мне ничего не надо, говорит. На книжку ей бабла отвалили по уговору, чтобы его корова себе не хапнула. А он решил пацанов кинуть!
– Врешь, гнида гнойная! – Егерь замахнулся кулаком, но метнул взгляд на ребенка и ухватил бандита за грудки. – Не мог Ленька! Ты б мне утром сказал! На него клепаешь, чтобы себя выгородить! – Кузнецов унял собаку. Чуб налип на мокрый лоб егеря. Бледный даже в неверном свете керосиновой лампы, он обвел комнату пустым взглядом, и повторил: – Не мог Ленька!
– Отвези моих. Мы с Филей…туда вернемся! – сказал пилот.
– А этих? – угрюмо спросил егерь.
– Что им будет? Здесь бросим.
– Как здесь? – вскинулась Наталья. – Они дом загадят. Что ты придумал, Коля?
– Поговорить кое с кем надо. А ты, Миронов, потом со мной!
Наталья и Миронов переглянулись.
– Ты, че, Николай Иваныч? – егерь насторожился. – Сматываться тебе надо!
– И сколько жаться по углам?
– Останетесь, убьют.
– А уйдем, дом спалят, – сказала Наталья.
– Сука, ты, Миронов! – прошипел бандит. – И нашим и вашим?
– Ладно. Вези и назад, – сказал пилот. – Не вернешься, твой дом следующий.
Степанов приехал перед рассветом. Зажженные фары его «Нивы» осветили чадящее пепелища. Директор окликнул Кузнецова. Вдоль опушки покатился басовитый лай Фили.
– Твои у меня! – сказал Степанов. Он снял кепку и постоял у тела Молоткова.
С верхушек скрипнувших сосен сорвался ветер, и небо зябко потянуло на себя непроницаемые пятна туч. В машине перекурили, молча, поминая друга. Директор торопливо пыхал сигареткой, словно не мог надышаться никотином. Пилот долго в два-три приема выпускал дым через ноздри.
– Про участок Лени правда? – спросил Степанов.
– Не знаю, – неохотно отозвался Кузнецов. – Спроси вашего мэра.