Акоп выпрыгнул в окно и пошел через заросли к холмам, голубым от лунного света.
А Васиф долго еще не спал. Свесив ноги с подоконника, сидел, слушал ночь, полную шорохов, всплесков далекой песни, бренчания струн, что доносил ветер из вагончиков-времянок.
Неужели нашли то, что искали много лет? Пройдет немного времени, и в газетных сводках по добыче нефти появятся первые сообщения с Кюровдага. Новый трест организуют. Дороги проложат...
Где-то рядом хрипло, протяжно пропел петух. Ему тут же откликнулся другой. Васиф спрыгнул с подоконника, зажег лампу, поднес к ее слабому свету пробирку. А вдруг... Нет. Жидкость была такой же - золотисто-коричневой с маслянистыми каплями на поверхности. Потушил лампу. В окно серо сочился рассвет.
Дневник! Куда запропастилась его старая тетрадь, которая прошла с ним все фронтовые и партизанские рубежи, грела в плену памятью мирных, довоенных лет, помогала видеть лица друзей, близких, слышать их голоса... Надо записать и этот день. Комок земли на ладони Акопа... Голубые под луной холмы и далекий рокот бурильного агрегата. Нет, дневник - это бумага, немые страницы. Ему нужно другое - чудесное чувство разделенной с кем-то радости. Написать друзьям в Баку?!
Васифа распирало желание что-то сделать, выплеснуть из себя бьющую через край энергию. Перемахнув через подоконник, он пробрался к соседнему окну. Лазым! Здесь спит Лазым. Подтянувшись, Васиф бесшумно пролез в окно. Кашлянул раз, другой. Шофер спал. Васиф прошелся по комнате, в темноте наткнулся на ведро с остатками воды, весело чертыхнулся.
Лазым спал.
- Слушай, Лазым! - Он легко тряхнул юношу за плечо.
Шофер поднял с подушки голову, сел, ноги его ощупью нашли старые стоптанные туфли.
- Что? Едем? Куда?
- Вставай, дорогой. Радость у нас, вставай!
Пока Лазым плескался, высунувшись в окно, Васиф сбегал за пробиркой.
- Смотри, - он чиркнул спичкой, - видишь цвет? Есть в породе нефть, есть!
Лазым, с трудом продрав припухшие веки, оторопело смотрел на пробирку. В черных зрачках его плавились язычки пламени. Наконец он улыбнулся.
- Понял. Не жги спички. Вон уже светает. Значит, ты не зря...
- Проба из верхней части продуктивного слоя. Здорово, а?
- Что за продуктивный слой? Без конца твердишь.
Лазым снова присел на койку, скинул туфли.
- Сейчас, дорогой, объясню. Смотри!
Васиф вытащил на стол доставленный накануне образец породы, а рядом положил тот, что принес Акоп.
- Ну... Видишь? Смесь глины и песка...
- Вижу.
- Похожи?
- Совершенно одинаковы.
- А теперь понюхай.
Лазым осторожно повертел у носа сухие комья, чихнул.
- Нефтью пахнет.
- Да ты встань, встань к свету! - суетился Васиф. - Вот здесь, видишь?
И вдруг осекся, умолк.
- Что случилось? - подошел сзади Лазым.
- Я не ошибаюсь? Цвет... Серый?:
- Серый.
- Да, но... Почему отливает зеленью? У меня что-то с глазами.
Оба посмотрели в окно. Вдали розовели купола холмов, как шатры, раскинувшиеся в степи. Прижимаясь к земле, таяли клочья тумана. И снова взгляды их скрестились на куске породы - он маслянисто отсвечивал зеленью. Васиф опустил руки, привалился плечом к косяку окна.
- Что случилось, что все это значит?
- Зелень... Этого не должно быть. Неужели я не заметил раньше? Анализ! Надо срочно лабораторный анализ. И ты... Зря я тебя поднял. Извини, Лазым.
Шофер пожал плечами: "Чудак. Никогда не знаешь, что он выкинет". Он зевнул и с удовольствием опять растянулся на койке.
Уже у себя в комнатушке Васиф снова развернул бумажные кульки с образцами пород. Как же это? Почему стала коричневой жидкость в пробирке? Если это всего-навсего осадок, то что значит зеленый оттенок?
А на буровой номер два ждали Акопа. В слабом, трепещущем круге света только руки и лица - возбужденные, усталые, ожидающие. Плутовато поблескивают глаза Тазабея*, сына старого чабана.
______________ * Тазабей - молодожен.
Нет-нет да и сострит кто-нибудь крепко, солоно по поводу его частых ночных отлучек домой, в село. Но сегодня он не ушел, остался с бригадой. Впрочем, юноша оказался не из робкого десятка - в рот палец не клади. Вот и сейчас завел спор о долотах, в которых еще мало смыслил.
- Вы городские, - упрямо твердил он немолодому, наголо бритому бурильщику, - а я знаю эти места как свои пять пальцев. Степь называется, а копни - камень сплошной. Здесь пробьешь только долотом "рыбий Хвост". Уверен, скоро только ими и будем бурить.
- Помолчал бы, - с удивительным терпением возразил бритоголовый. Четыре месяца работаешь, а лезешь спорить. Я на своем веку знаешь сколько пробурил? У меня рабочий стаж...
- Опять ты про стаж! При чем стаж?
- А как же? Да будь долото это хорошим, сюда бы его в первую очередь подкинули.
- Не спеши. Исследуют породы, разберутся, что к чему.
- Э-э-э... Здесь и трехшарошечное долото идет отлично. О твоем "рыбьем хвосте" никто и не думает. Что? Не веришь? Давай на спор!
- Идет. Сейчас спросим мастера. Как он скажет, того правда и будет.
- Согласен.