- Прямо сейчас?! Ты что такой... Чем-то взволнованный, что ли? Говори, что случилось?
- Да, да, случилось.
- А-а-а... Знаю. Поздравляю.
- Что? Что ты знаешь?
- Про новый трест. Так и будет называться "Ширваннефть". На днях Амирзаде утверждают. Сведения точные.
- Вот за такую новость спасибо!
- Так ты, значит, не об этом? - удивился Мустафа. - Выкладывай, выкладывай, что там у тебя.
- Я... помнишь... - Васиф замялся. - Помнишь, я обещал тебе рассказать кое о чем.
Мустафа оказался неожиданно проницательным.
- Об аспирантке той? Помню. Дорогой мой, уж не влюбился ли ты? А ну признавайся, геолог!
- А что, у геолога сердца нет?
- Понял, друг. - Голос его потеплел. - Если это серьезно, говори, все для тебя сделаю. Укажи дом, сватом пойду.
- Ты пока ко мне приходи, а там посмотрим.
- Иду.
Васиф положил трубку и только сейчас заметил, что его внимательно слушали дежурные девушки-телеграфистки. Их лукавые лица выглядывали из окошечка "посылки-бандероли".
Пусть. Пусть. Теперь уже все. Он почти бегом направился к бакалейному магазину.
- Коньяк! Две бутылки!
Дома он с трудом разыскал железную тарелку, вполне заменявшую сковородку, приготовил яичницу, вымыл зелень.
В соседней квартире заплакал ребенок. В распахнутое окно было слышно, как нараспев, ласково запричитала мать. Как приятен звук их живых голосов в необжитом еще доме.
Вот у меня уже есть и соседи. И ключ от квартиры. Распутываются узлы, и счастье рядом, здесь, за порогом, оно стучится в дверь.
Удивительно счастливый сегодня день! И эта новость об организации треста.
Васиф понимал всю значительность этого события. Оно было долгожданным утверждением новых, перспективных месторождений нефти. Недра одного из древнейших районов Азербайджана открыли людям свою сокровищницу. Когда-то, странствуя по Ширванской равнине с партией разведчиков, он, Васиф, был одержим этой мечтой, даже чудаком его называли тогда товарищи. Разве не о будущих городах здесь, в степи, говорил он старому чабану, отцу Тазабея. Старик слушал его слова недоверчиво, как слушают сказку, полную чудес.
В древности здесь было феодальное государство Ширван. На перекладных добирались ко двору восточного владыки дипломаты государства Российского. А отсюда, из Ширвана, шли на север караваны с дарами юга - шерстью, серебряной утварью, домоткаными узорчатыми коврами, гнали табуны полудиких скакунов. Но русский царь со своими пушками был далеко, набеги иноземных захватчиков разоряли владения ширваншахов. Вытаптывали, сжигали посевы, увозили длиннокосых пленниц в ханские гаремы. Только в восемнадцатом веке вздохнули немного, когда ослабли путы иранского засилья. Но Ширван к тому времени уже оскудел, уже был раздроблен на маленькие ханства, которые распадались сами собой, разоренные кровавыми междоусобицами, Если бы знали ширваншахи о неисчерпаемом богатстве своей бесплодной, опаленной солнцем земли...
Мустафа вошел без стука. Его густой баритон, казалось, заполнил все углы пустой квартиры.
- Чую запах паленого!
Васиф обрадовано помахал рукой.
- Верно чуешь. Сам хаш варю. Пропах весь.
- Нет, дорогой, - усаживаясь прямо на подоконник, возразил Мустафа. От любви горишь, думаю.
- Конечно. Знаешь старинную пословицу? "Прибежал на запах шашлыка, оказалось - осла клеймят". Так и сейчас...
Друзья рассмеялись. Васиф поднял над шипящей сковородкой крепкие, волосатые руки с резко выделяющимися венами.
- Когда вожусь над огнем, обязательно подпалю свою шерсть. Вот тебе и весь секрет. Картошку жарю, а люди принюхиваются с аппетитом - хаш, мол, готовит.
Мустафа кивнул на плечи Васифа, из-под белой безрукавки выбивались пучки порыжевших на солнце волос.
- А у тебя еще и погоны.
- Да, - усмехнулся Васиф. - Как единственные знаки отличия. От рождения и пожизненно.
- Говорят, признак счастья.
Васиф выдержал испытующий взгляд Мустафы.
- Счастье? Не знаю... Наверное, у каждого свое. Богатый дурак считает несчастным того, у кого нет собственной сберкнижки. Я знаю человека, который вот уже давно ищет черный кафель для своей ванной. Встретил недавно, смотрю, мрачный такой, злой... Спрашиваю: как жизнь? "А-а-а, какая там жизнь, говорит. - Черный кафель достать нельзя". - Васиф усмехнулся. - А недавно в степи биологов встретил. Жучка они там какого-то нашли, на таракана похожего. Веришь, как пьяные, от счастья вокруг него крутились... У каждого свое... Я вот, поверь, совсем не завистливый. А иногда вижу - молодые идут по улице. Ну совсем еще сопляки, а спорят о том, кто как защитился, в каком научно-исследовательском лучше работать. Обидно делается. Почему у меня не так все сложилось! Почему, когда мне было столько же, сколько им...
- Понимаю тебя. Только ты не поддавайся. Твой биолог с этим самым своим жучком... В общем, его счастье большое, настоящее оно. Потому что не для себя ищет. Для науки, для людей. А насчет черного кафеля... Это, извините, для собственной задницы только. Вон у Геринга, говорят, из золота ванная была, настоящего золота. А что из этого вышло, сам знаешь. Не поддавайся таким настроениям. Не верю я, что молодость твоя впустую прошла, не верю. Кандидатского звания нет у тебя? Зато другое есть. Ты сейчас крепко на земле стоишь. Всему цену знаешь. Знаешь, говорят, тот соловей хорошо летом поет, который однажды зимнюю стужу выстрадал. А насчет мальчишек удачливых... Ты помни, ты гордись, - они тебе, мне, нашему поколению обязаны своими успехами, званиями, самой жизнью своей. Ты помни.
- Да. Пожалуй... Но ты не думай, я не жалуюсь.
- Горит! - крикнул Мустафа и, соскочив с подоконника, схватил сковородку с дымящейся яичницей. - Куда ставить?
Васиф заметался, сбегал в комнату и, расстелив на сундуке газету, выхватил из рук приплясывающего Мустафы сковородку.
- Прошу!..
Он поставил на сундук бутылку коньяка, шлепнул по полу рукой и первый сел прямо на паркет, скрестив ноги.
13
От Рамзи письмо. Пакиза сразу узнала его мелкий, убористый почерк.
Нетерпеливо надорвала конверт, прочла первую строку, нахмурилась.
"Дорогая..."
Никогда при встречах не называл ее так Рамзи, не смел.
"Дорогая!