Она умылась, сложила книги в том же порядке. И, как всегда, встретив мужа вечером, спокойно подставила ему нарумяненную щеку.
Но что бы ни делала Назиля - возилась на кухне, сидела ли рядом с мужем в кино, болтала с соседками, - серая папка не выходила из головы.
"Довожу до Вашего сведения..."
Зачем он оставил эти копии? В надежде на то, что они при случае помогут ему выторговать себе местечко потеплее? На то, что оценят, вознаградят? Если бы он знал, как все обернется...
Несколько раз она кидалась к серой папке, будто звали, просили о помощи те, по жизни которых прошлось бойкое перо Балахана.
Куда идти, кому сказать? В райком партии?
Однажды она добежала с папкой почти до остановки и вернулась. Не хватило мужества.
Долго молчала Назиля.
Но сегодня чаша терпения переполнилась. Вот уже четвертый день Балахан не является домой. Назиля позвонила ему на работу.
- Если ты и сегодня не явишься...
Он не заметил в голосе ее угрожающих ноток.
- Перестань. Надоело, - фыркнул он в трубку.
- Нет, уж... это будет совсем другая игра, дорогой.
- Если бы я знал, что ты такая истеричка, никакая сила не затащила бы меня в твой дом. Дуреха косоглазая.
Назиля вспыхнула. Она действительно слегка косила, но это обычно нравилось мужчинам. Когда-то Балахан говорил, что это придает ей особую прелесть. А сейчас....
- Ну что ж, Балахан. Ты увидишь, как остро видят косые глаза.
- Грозишь? Еще не родился человек, перед которым бы я струсил. И не смей звонить по служебному телефону.
Если бы он мог видеть зловещую улыбку Назили.
На следующий день, утром, он явился как ни в чем не бывало, потрепал жену по щеке и, насвистывая модное танго, прошел в столовую.
Назиля следила за ним, подбоченившись.
- Ну! Посмотри на человека, которого тебе стоит бояться.
- Ха! Не ты ли это?
Балахан аккуратно, стараясь не капнуть на откидную дверцу бара, наливал себе коньяк.
- Я, Балахан.
- Ну, попугай-ка меня, козочка, ну...
- Мне для этого немного надо. Достаточно напомнить тебе о папке.
- Какой папке? Что за чушь ты несешь?
- Простая серая папка... Где ты хранишь копии своих анонимок.
Жалобно звякнули осколки хрустальной рюмки. Балахан замер, краска отхлынула от лица.
- Что? Что ты с-с-сказала?
Он метнулся как ужаленный к ящикам письменного стола. На пол полетели блокноты, связки писем, стопка чистой бумаги, журналы.
- Где? Как ты смела? Шпионила? Рылась?
Он рванул на побагровевшей шее тугой, накрахмаленный воротничок.
- Отдай! Сейчас же отдай! Это тебя не касается, слышишь!
Назиля беззвучно рассмеялась.
- Я понимаю тебя, Балахан. Ты хитрый, осторожный. Думал, вернется время, когда можно будет снова одним взмахом пера убрать с дороги мешающего тебе человека. Надеялся! Ждал!
- Замолчи! Ради аллаха, молчи! Отдай папку,
- А она уже сдана в более надежное место.
Назиля прошлась вокруг стола.
- Неправда! Врешь, врешь ты все! Ты никогда не сделаешь этого. Пусть я буду последний подлец, ты не станешь разрушать свой дом.
- Где у меня дом? Не ты ли разрушил его в первые же месяцы?.. Где дом? Где?
Она хрипло выругалась, грязно, длинно, как ругаются, подвыпив, в портовых забегаловках. Балахан на полную мощность включил приемник.
- Неблагодарная дура! Кто из твоих подруг ходит по таким коврам, жрет с таких сервизов, носит такие меха? Кто?
Из распахнутого шифоньера полетели чернобурки, серебристая шапка из песца, платья.
- Врагу не пожелаю я всего этого барахла, добытого ценой...
- Замолчи! Я... Я убью тебя!
Он двинулся на нее с поднятыми кулаками. Назиля горько усмехнулась ему в лицо.
- Не убьешь. Ты не так привык убивать. Ты тихо, не пачкая рук.
Грузное тело, словно обессилев, сползло в кресло.