Хороший материал.
- Ограничение собственной жажды крови это гуманно, даже человеколюбиво. Допустим, ты перебьешь половину населения, остальные уйдут в горы или разбегутся по стране. Пролитая кровь всплывет и через пару лет ты будешь сидеть в камере трибунала, пытаясь угадать, на сколько затянется твое пожизненное заключение. Или тебя предадут и убьют еще раньше - подло расстреляют колонну из засады, воткнут нож в печень, отравят. На рынках по всей стране останутся их группировки, местами им, наверняка, ты же знаешь продажность наших чиновников, удастся соорудить крошечные районы компактного проживания. Зайты, эти их кланы, зародыши мафии, сохраняться. Никуда не исчезнет их способ делать карьеру - лучше других грабить окружающих, а потом делиться с близкими. Многие, конечно, станут нормальными гражданами, но сохранится религия, основные сказки и предания - носители этических установок. Да, чуть не забыл, им еще будут помогать из-за границы. К тому же кокорцы изрядно плодовиты. Через тридцать лет тут все повториться. Почти как в Срубовии. Так чего же ты хочешь?
- Вы меня не так поняли. Зачем ополовинивать народ, я ведь понимаю, что вторая половина почти не изменится. Вот если тут идет набор в какую-то группу по уничтожению полевых командиров или старейшин зайтов, то я заранее...
- Согласен? Еще один перл гениальности. Уюкаевых было семь братьев, последнего только давеча достали. Сколько за ними гонялись, сколько крови они у нас выпили. Однако, заметь, по горам и лесам прятались, а после них трое мальчишек осталось. Старшему двенадцатый год пошел. Да еще девочки и родственников целая куча.
- Так что, детей? - он растерян, глаза круглые. Нужны намеки.
- Подожди, ты вроде как гуманист, а вот уже до чего додумался. Нехорошо получается. Давай рассуждать. Целиком народ изводить не хочешь? Нет. Но жить нормально желаешь - и лучше здесь. Да? Выходит, надо либо стать таким как кокорцы - чтоб кровная месть по любому поводу, или сделать их такими как мы?
Он непонимающе смотрит на меня, машет рукой.
- Сколько уже такого было: учебники им дарили, просвещали. Я тут вырос, помню все это. Они сколько угодно учиться могут, а пока сердцевина не перебита, пока страха нет, все одно грабят.
- Ты решительно не умеешь логично мыслить, - думать-то он умеет, но в голове слишком много предрассудков, - Почему цивилизаторство непременно связано с книгами? Чем хуже убийство? Представь, что мы ликвидируем в народе всех неграмотных - как резко подскочит образовательный уровень.
Подмигиваю. Он молчит и на максимально возможной скорости просматривает все мои намеки. Обожаю такие моменты.
- Надо всего лишь убить всех, кто препятствует просвещению и, заодно, сделать людей восприимчивыми к цивилизации.
- Но как, как это делается?
Да!
- Все подробности - сразу после этого, - протягиваю ему бланк расписки.
* * *
До подробностей я сам додумался с большим трудом. Среди бесконечной волокиты, лжи и взяточничества поначалу удалось собрать едва ли полсотни человек да третью часть нужной машинерии.
Рано утром мы выехали на грузовиках, в кузовах которых в основном было железо, амуниция и провиант. Людям остались жалкие кусочки свободного места. Сзади тряслась пара прицепленных бытовок.
Нас пристегнули к большой военной колонне. Бронированная гусеница, торопящаяся к огню, жаждущая распасться в его объятьях, на самом деле очень медленно, подстраиваясь под пеших саперов в ее голове, пачкая голубизну неба тенями вертолетов и землю следами масла, выходила в дорогу.
И странное дело: в пыли, грохоте и всеобщей ругани, царившей на отправке, я вдруг перестал чувствовать себя чужим - исчезло то столичное, тщательное выпестованное отвращение к дешевой, не лакированной обыденности, к провинциальным интригам. Миллионные состояния крутились в воздухе, но здесь был лишь их легчайший миазм, донесшийся из столичных коридоров. Мне никогда не светило сделать военную карьеру и все приказы, что отдавались вокруг меня, воспринимались как данность. Словом, весь этот круговорот власти, денег, почестей, наград, привилегий, выполненных желаний и удовольствий жил какой-то отдельной от меня, и мне ближайшее время совершенно недоступной, жизнью. Я был вынут, вылущен челюстями обстоятельств из такой привычной для меня гонки за мечтой гедониста. Но люди вокруг меня тоже не стремились к отдохновению, и окрепшая во мне жажда деятельности делала меня одним из них.
Чиновником я быть не перестал, новый образ жизни только начал подтачивать во мне любовь к бюрократии, к толстым пачкам с документами и дополнительным подписям. Стремление мысленно просчитать все последствия, прежде чем сказать хоть слово, перестраховаться на любой случай, оно никуда не ушло и даже окрепло, унавоженное требованиями секретности. Сместилась точка отсчета - это больше не был угол в столичном офисе министерства. Я не распрощался с надеждой туда вернуться, не расхотел возвращения к семье, но планы на будущее строились теперь исходя из потных, со следами копоти, лиц вокруг. Моя работа стала здешней.
Солнце только готовилось уйти за горизонт, обещая людям еще полчаса ярких лучей, бьющих в глаза, когда маленький караван отпочковался от вереницы машин и, охраняемый только двумя "крабами" - старых моделей боевыми машинами пехоты - ушел в холмы. Впрочем здешнюю территорию чистили еще пять дней назад, линия непрерывных стычек, так не желавшая перестать во фронт, ушла на полсотни километров южнее, к самым окраинам сейчас наполовину разрушенного мегаполиса, так что здесь было почти спокойно.
- Туллий, пока не развернемся, в твою епархию не суюсь. Командуй.
Тот молча кивнул. Оно и понятно - все, чему меня учили на военной кафедре, давным-давно выветрилось из головы. После возвращения в ряды меня немного помуштровали - даже сгоняли пару раз на стрельбище, заставляя вспоминать премудрость обращения с автоматом. В остальном я оставался, кем угодно, только не человеком с лейтенантскими погонами.
Карта и донесения не обманули. Долинка, нечто среднее между очень мелким, с отлогими склонами, оврагом и слишком длинным распадком уже веяла мрачноватым предчувствием крематория. В центре масляно блестели несколько нефтяных лужиц, вокруг них все было залито черными, припорошенными песком потеками, а чуть выше по склонам красовались распотрошенными внутренностями до половины врытые в землю "котелки". Самый дальний из них еще дымил - видно местные не успокоились, и сюда заглянул один из патрулей. Жухлая, ломкая, росшая редкими кустиками трава, совершенно исчезла на дне этого дикого нефтяного поля, и только на гребнях еще зеленели живые пятна и рос жидкий кустарник.
Туллий расставил по холмам секреты, заставил нас отрыть несколько окопов на тактически выгодных точках по краям котловины, и все ругался, что мины поступят только через два дня. Эти два дня оказались не самыми приятными и легкими. Команда, надерганная с бору по сосенке, должна была собрать три барака и в двух из них даже смонтировать установки, отдаленно похожие на конвейеры. У нас был только один инженер - Лор Вивианович сорокалетний, много перевидавший, с обильной сединой, но еще крепкий мужик, который уже пять лет не имел дел с производством иначе как в роли слесаря. Еще двое студентов, Рунар и Флорин, те и до второго курса не дотянули. Чертежи врали, все приходилось по три раза переделывать, варить и резать по месту.
А вечерами, когда солдаты уходили на позиции (их и днем-то не слишком подпускали к установкам, но рабочих рук не хватало совершенно отчаянно), в палатках и вагончиках собирались настороженные еще компании, мне приходилось читать политграмоту. Вычищать из голов глупые слухи, убеждать, напоминать старые обиды, разогревать острое блюдо мести, а порой смешить и ставить в тупик.
- Вот ты говоришь, гений и злодейство несовместны, - обращался я к очередному тихому очкарику, с кровоподтеками на пальцах от неудачного пользования полотком, - Я с тобой целиком согласен. Но ведь убийство и гений могут вполне совмещаться.
- С каких пор убийство перестало быть злом?
- Тебе перечислить злодеев, которых не смогли вовремя достать? Чтобы убийце стать порядочным человеком, надо всего лишь убивать тех, кого необходимо. И если все вокруг говорят, что это плохие люди, не цепляются за них, радуются их смерти, то кто назовет тебя злодеем?
- Мы тут не похожи на следователей, с уже готовыми объектами работать будем.
- Так придумай, что сможешь сделать, когда схлынет основной поток материала, - уже тогда я понял: лучший способ заставить человека подчиняться - дать ему надежду и простор для фантазий. Главное, направлять его мысли, тогда он вечно сможет ходить в мире иллюзий.
Но вся эта болтовня начала приносить пользу: люди стали продумать способы перехода от тупой и неприятной работы, что им предстояла, к творчеству на ниве цивилизаторства. В их голове завелись идеи, которые тут же стали обсуждаться. И, что на тот момент казалось мне особенно важным, те кто начал спорить у костров, немедленно ощутили себя неким новым, пусть еще очень рыхлым целым. Помимо поддержания в них жажды творчества, мне приходилось обсуждать с Вилором таблицы кодовых слов, эвфемизмом и паролей.
Мины и простреленные, реквизированные под предлогом негодности бензовозы, прибыли в один день. Пришлось одновременно работать по металлу и копать землю. Хоть Туллий и ворчал по поводу дневного, а значит понятного для противника, минирования, поделать тут было ничего нельзя - сроки поджимали. С бензовозами возились остервенело, второпях: резали емкости, наваривали изнутри петли, превращая заднюю стенку в одну большую крышку. Меня довольно сильно обожгло ацетиленовой горелкой.
Тогда же к нам попытались подкатиться старейшины из ближайшего, не так давно переименованного из станицы в кишлак, населенного пункта. Чистой воды комедия. Седобородые марионетки, посланные средних лет "уважаемые людьми" разведать обстановку и стакнуться насчет доли самопального бензина, что причитается местному населению. Говорил с ними Туллий (я в пяти метрах от него, перемазанный как черт, бил кувалдой по арматурному пруту, выполняя очередное указание инженера) и поначалу обе стороны клялись именами своих богов, что хотят друг другу только добра и если собеседник обязуется выполнять их условия, то в округе воцаряться мир и покой. Постепенно в речи стали всплывать пахнущие угрозой намеки, припомнили историю - доблести и подлости за полсотни лет. Наконец, Туллию это надоело, он расстегнул кобуру, достал пистолет и, передернув затвор, упер срез ствола в щеку самого бородатого из стариков.
- Передай своим, ..., что здесь кормушка хороших людей, и ее лучше не трогать. ..., ...! Тут поблизости артполк стоит, связь есть, и курятники ваши накрыть, чисто случайно, - что раз плюнуть. Я понятно, ..., выражаюсь?
Вопросов на уточнение формулировок не последовало, и старики ретировались.
- Ты все сделал правильно, - сказал я в спину Туллия, когда халаты скрылись за пригорком, - Но теперь нас ночами будут обстреливать.
Он оглянулся, презрительно, раздраженно сверкнул глазами, скривил губы и, казалось, он готов обложить меня не менее виртуозно, чем бородатых парламентеров. Я отложил кувалду, вдохнул побольше воздуха.
- Вопрос ко всем! Что сейчас делать?!
Каждый, кто наблюдал разговор, немедленно внес свои предложения. Спектр не отличался разнообразием - красный цвет разной густоты сочился из их слов. Начиная от исчезновения самой делегации и заканчивая немедленным обстрелом кишлака.
- Это замечательно. Только нужен результат. Бить надо по тем, кто прислал этих старых козлов. Картинно, наотмашь, чтоб и мысли не у кого не было, что случиться после обстрела, - я сам, уставившись на Туллия, скорчил презрительную физиономию, - Возьми обоих "крабов", взвод с внешнего кольца охраны, и выбей ворота в десяти самых богатых домах этого сволочного кишлака. Только ворота. Кто будет сопротивляться - убей. Да, - со значением поднял палец, - будет хорошо, если ты сделаешь это раньше, чем бородачи вернуться к себе.
Тогда я впервые ощутил, как сросся, сроднился с коллективом, и мои приказы исполняются, потому что в них видят смысл. Туллий постарался. Видя, что не успевает догнать ту древнюю развалюху, на которой привезли стариков, он остановил ее стрельбой поверх крыши, выкинул их и сжег машину. В кишлаке таранил ворота лобовой броней "крабов", а пулеметы на их маленьких башенках своими черными, расширенными зрачками, искали сопротивлявшихся. Застрелить никого не застрелили, но в самом начале переехали какого-то неудачника.
- Ты думаешь, не будет обстрелов? - уже вечером, сидя в присыпанной землей бытовке, скептически поинтересовался Вилор.
- Еще как будут. Такие архаровцы с первого раза не понимают. Случайный отморозок, родичи тех, кто нефтью промышлял, просто малышня. Пофыркают обязательно.
- И что будем делать?
- Все тоже самое. Только повторяться нельзя. Нет, зачем расстреливать? - я уже научился распознавать в его шишковатой физиономии это специфическое "лицо к смерти", - Заложничество не по конвенции. Фокус в том, чтобы бить виноватых и одновременно доказывать кишлаку - они отвечают за тишину все вместе. Не по семьям или зайтам - все вместе. Хуже станет, когда им позволят отряд самообороны соорудить.
- Ну-ну, посмотрим, что у тебя получится.
Ночью нас попытались стравить с той самой артиллерийской частью: на середину двухкилометровой проплешины, что лежала между нами, приволокли миномет, сначала постреляли из автоматов, а потом положили пару мин к нам и ребятам. Не получилось - связь была, координаты вычислили и накрыли шутников по полной программе. Тогда мне первый раз пришла в голову мысль искать виновных по свежим захоронениям.
Настоящее дело пошло к следующему полудню: вернулись бензовозы с первой партией тел и весь мой хилый авторитет зашатался. Отобранные видели немало страшного в жизни, но творить ужас им приходилось много меньше. Облитые нефтью, двигавшиеся по самодельной решетке, тела, не выгорали до конца, дым не желал уходить в вытяжку и внутренности самого большого сарая больше напоминали мангал в руках очень плохого повара. Дымовую трубу мы, понятно, никакую организовать не могли, так что внутренности котловины тоже в скором времени пахли не лучше. Мрачность настроения от этого у всех была просто чудовищная.