День, ночь, день, ночь. В полусотне километров южнее, среди бесконечных железобетонных и кирпичных руин мегаполиса армия ударами снарядов, ракет и просто пуль перемалывала полурегулярные кокорские части. Она жадным, цепким, необоримым спрутом уже наползала на предгорья, уже заходила в те кишлаки, где раньше свободно обучали смертников, варили ядовитые зелья, клепали оружие.
Людей убивали ежесекундно. Мимо тел равнодушно проходили, просто отталкивали их с дороги, иногда присыпали землей для обмена и торговли с родственниками. Но имелись в этой облепленной грязью мясорубке и такие трупы, которые нельзя было хоронить или показывать хоть кому-то. Какие в любом случае будут искать и через месяц, и через год. Они редко возникали на самой передовой, там все было слишком быстротечно. В ближнем тылу, где надо дознавать, расправляться, устрашать, ликвидировать, сводить счеты, запугивать, казнить, - там получались такие трупы. Аккуратно завернутые в полиэтилен и со снятыми ботинками, откопанные из свежих могил и еще не остывшие. Братья и племянники перекинувшихся к нам бандитов, использованные агенты, отысканные палачи, неоплаченные креатуры, лишние свидетели, принявшие месть похитители, неосторожные воры, потенциальные смертники и вероятные предатели. Не всегда мужчины, порой не взрослые.
Это не были изрубленные, с ожогами, вырванными ногтями или отстрелянными пальцами человеческие останки, какие должны получаться от работы пыточных камер, нет. Армия вообще приходила в Кокорию не в качестве оккупационной - иначе бы трупы без всяких предосторожностей бульдозерами сгребали во рвы, сжигали в кучах и оставляли в лесах. Два бензовоза, что далеко не каждый день выходили в рейс - это для нормального судопроизводства слишком много, но для серьезной войны слишком мало. Редкое грязное белье надо было всего лишь дезинфицировать. Чем мы и занимались.
Как только наладились дела с печами, основной проблемой стали выезды. Каждый раз приходилось отправляться кому-то из нашей троицы, а иногда и двум сразу. Емкости нельзя было выдавать за пустые, собаки чуяли запахи множества трупов, и обычное вымогательство взятки порой могло стоить всего секрета. Приспособились: пяток канистр, наполненных качественным горючим, и запах помогал отбивать, и ребят на трассе позволял выручать. Всегда брали с собой папку с документами и на дорогах не отходили от колонн.
Не случись в пути очередная проблема, так бы мы могли и остаться кучкой мечтателей, делавших грязную работу. Еще с первой войны, когда телевидение работало на кокорцев, те ввели обычай собирать полтораста-двести женщин, лучше с грудными детьми, оснащать их лозунгами, разогревать до умоисступления и перекрывать такими "истеричными батальонами" дороги. Прием этот подл не столько военной опасностью, хотя могли поверх их голов с чердака или дерева выстрелить, сколько потерянным временем и моральным ущербом. Обычно группы из внутренних войск или минюста такую толпу слегка успокаивали и оттесняли на обочину, попутно выковыривая из нее заводил.
Имелись такие попытки и в начале второй компании, много более слабые ввиду ожесточения военных, но куда лучше организованные - с телевидением или портативной цифровой камерой, которая писала разгон с того же чердака. Когда войска ушили южнее, пикеты стали жестче, агрессивней. Особисты пока не могли раздавить систему - выловить основных бехаистских агитаторов и кликуш.
В очередную пробку, в самую ее голову, сразу за грузовиком с гуманитарной помощью и угодили оба наших бензовоза. С обеих сторон насыпи болото, не объедешь. Сзади нас почти сразу подпер батальон, но не специальный, а самый обычный, армейский, который не учили разгонять подобные митинги.
Между "крабом" и грузовиком, из которого только высыпали бойцы, собрался импровизированный военный совет. Ждать минюстовцев не хотели, разворачиваться и делать крюк было далеко, а разгонять митинг очередями или саперными лопатками - опасались, ведь в армии всегда не прав тот, кто первым потревожит начальство. Туллий, напитавшийся за последние дни духом поспешной утилизации, предложил облить толпу бензином и начать погромче рассуждать о вреде курения. Идея была соблазнительной, но на него посмотрели косо найдись в толпе курящая гражданка, либо обнаружься поблизости провокатор, все могло бы плохо кончиться. Комбат предложил разогнать митинг ремнями.
Потом влез со своей идеей и я.
- Это смешно, - отрубил комбат.
- Разница между комедией и трагедией - в страхе за жизнь героев. Сделаем так, что они испугаются - неповадно будет.
- Пойдет, - согласился капитан, наш сегодняшний попутчик, ведший трех "крабов", - Возьмем гуманитарку.
- Да, - передумал комбат, - Может сработать, перестанут высовываться.
- Только пусть солдаты, у кого есть, рукавицы оденут - с этими дамочками предохраняться надо, - подытожил я.
Через минуту мне пришлось - было очень неприятно чувствовать себя мишенью, но подобные действа требуют артистичности - протискиваться сквозь шеренгу, охранявшую голову колонны от митинга. Я дошел до середины десятиметровой "ничейной земли", чувствуя всю надежность строя наших штыков сзади и всю перспективу меткости кокорского снайпера спереди. На несколько секунд стал главным виновным во всех несчастьях человечества и услышал много плохого о своем будущем. Собрался, постарался обольстительно улыбнуться и, пытаясь перекричать толпу, начал.
- Вот эта банка с джемом - помощь от народа самой демократической страны в мире!! - поднял ее повыше, а другой рукой указал на самую громкую, растрепанную, с самыми сумасшедшими глазами женщину в первых рядах, - И вот ты сейчас ее сожрешь!!
Из-за шеренги донеслась команда и сквозь нее хлынул батальон. Бойцы не били, не отталкивали женщин, они их хватали и пытались запихнуть в рот содержимое этих маленьких, со стакан размером, баночек. Непонимание в сочетании с самой крошечной долей опасения за свою жизнь рождает страх, темный панический ужас, готовый пробиться сквозь самый ухарский задор и охватить любого. Поднявшийся визг превзошел всякое вероятие и задние ряды толпы мы просто не успели схватить - хоть и в ботинках, они бегали очень быстро. Те, на ком проводили процедуру кормления, отбивались так, будто их потчевали цианистым калием. На мою долю досталось несколько плевков и прокушенный манжет гимнастерки, хорошо руку успел отдернуть.
- Внимание! Запасы помощи ограничены, не допускайте ее нецелевого использования!! - пришлось кричать уже через пять минут и второй порции, а уж тем более добавки, хватило не всем.
- За свободу, за демократию! - завел какой-то боец, пытаясь протолкнуть сквозь разжатые зубы витаминизированную массу, и остальные тут же подхватили, - За суверенитет, за чистоту веры...
Когда процедура начала переходить в опасное для жизни издевательство, я, почти одновременно с комбатом, дал отбой. Скоро колонна прошла мимо обочины, на которой женщины, корчась, пытались избавиться от содержимого своих желудков. Наблюдая это зрелище, я очень хорошо понял, - страх усмиряет только тогда, когда не ведет к озлоблению, к едкой жажде мести, а порождает недвижимость мыслей, опасение сделать хуже своими собственными действиями. Но милость оказывает лишь тот, кто демонстрирует весь ужас своего гнева. Где найти середину?
- Знаешь, - нейтральным голосом, смотря куда-то вдаль, выговорил мне Туллий, - кто окажется крайним после всплытия этого дела?
- Знаю, что все здесь устроенное, было политкорректным, - в тон ему ответил я.
Чтобы раскрутить пленку, наверняка имевшуюся у кокорцев, надо было поссориться с производителем джема, а этого они делать не хотели, и в телезвезду я тогда не превратился. Другое дело, что в узких кругах обладателей военной формы я получил некоторую известность. Не в последнюю очередь благодаря шоферу фуры с джемом, надо же было ему валить на кого-то исчезновение груза.
* * *
Последние распоряжения в типографии этого гарнизона отданы и мы с Асафием получаем обратный билет на аэродромную базу - два места внутри "крабового" панциря. Несколько часов вынужденного молчания, когда в его голове копятся вопросы - хороший тест на терпение. А я пытаюсь, как шахматист не видящий доски, представить, кто из моих где должен быть и что делать. Лермонт в Шаукри, в этом диком продутом всеми ветрами селе, открывает стекольную мастерскую, Геодар в развалинах мегаполиса должен именно сейчас требовать организации классов резьбы по дереву. Роальде, у нее как раз сегодня самое сложное, придется выбивать в Ингрути местный класс для девочек - светлое отдельное помещение, где после общих уроков они смогут культурно проводить время. Там на управлении сидит редкий урюк, но Роальда так дивно умеет наступать на ноги...
Но вот ожидание кончилось - мы идем по бесконечной веренице узких проходов, коридоров, постов и пропускных пунктов - посыпались вопросы. Ученику надо отвечать.
- У нас здесь две основные проблемы: их образ жизни и тотальное недоверие к федеральной власти. Из-за этого, чтобы мы не сделали, все будет восприниматься недоброжелательно и в начале переделываться, переиначиваться на свой лад. В крайнем случае, самые необходимые вещи, вроде прививок и водопровода, будут восприниматься как чудо, которое власть и так обязана дать.
- Значит, надо переделать их сущность, срезать культуру, как тесаком?
- Если бы такой была наша задача, пришлось бы заставить их забыть язык и все обычаи. Единственный путь быстро это сделать - убить всех взрослых. Политически невозможно.
- Так как же их укротить?
- Начнем с элементарного - почему раньше не возникало доверия власти, ну хотя бы на треть - ведь какую-то часть своих обещаний она выполняет?
- Кто захочет казаться нашим союзником?
- Хотят этого многие, но вот показаться простаком, идиотом, доверяющим нашим обещаниям, не желает никто. Что мы сделали для этого?
- Я помню плакат месячной давности, - он кивает, как человек, совместивший свой вопрос с собственным воспоминанием, - Его по новостям крутили - два противоположных сообщения и девиз сверху: "Ровно половина правды в этих словах!".
- Это только начало, - я открываю дверь собственного, как старые времена, маленького и заваленного бумагами, вот только без окон, кабинета, Вторая придумка была тогда же - таблица умножения, подтвержденная специальным постановлением, но завтра по заставкам в рекламе и по стенкам расклеят вот это.
Сочная отбивная, вкусно расположившаяся на тарелке, но надрезанная сбоку и открывающая свое розовое нутро. Надпись сверху: "Поедая плохо прожаренную свинину - ты вредишь обществу!".
- Они и так ее не едят, - Асафий садится на указанный табурет.
- Мы заставляем даже их религию служить подтверждением наших слов. Разводим национальную принадлежность и сепаратизм, чего желать еще? Куда я это положил? - папка с новыми слоганами и сценариями роликов в очередной раз запропастилась. Ничего, дальше стола уйти все равно не могла, - Неважно, главное идет сочетание медицинских советов и религиозных запретов. Человек, который захочет сделать демонстративный ответный жест, должен будет сам есть бифштексы с кровью и где гарантия, что ему из подлости не подсунут свинину? Будет еще целая серия запретов: на самоубийства, на близкородственные браки, на удушение дальних родственников и сжигание детей.
Я поперхнулся пылью, нанесенной за сутки на бумаги, и с четверть минуты прочищал легкие.
- Конечно, основную долю работы выполняем не мы - элементарно креатур не хватает. Столичные каналы, радио, журналы и книги, что к нам доходят они дают поток информации. Мы лишь украшаем его спецификой. Но все это меры слабые, переделка их жизней - дело другое.
- Но разве общей смены религии - не предвидится, даже в перспективе? голос полон обиженного энтузиазма.
Иногда это жутко надоедает.
- Зачем выкармливать своего дракона, если можно перьями убить чужого? нудным, максимально казенным голосом отвечаю я, - Примут они религию северских народов, что еще под вопросом, и превратиться она у них в очередную базу для терроризма. Вера - лишь маленький противовес, но не основной рычаг.
- Как тогда быть с бехаизмом?
- А что ты думаешь?
- Большая часть военизированных служителей уже в земле, надо только прекратить доступ литературы, и у нас через несколько лет будет секта, изолированная группа верующих, - торопливо выговаривает он заранее обдуманные слова, - Такие не опасны.
- Мы, Асафий, и такой вариант рассматривали. Использовать как основной его невозможно - бехаисты уже многочисленны, в секут не превратятся. Хорошо, конечно, что народ разделен верой на два лагеря, сейчас это главная идейная причина внутренней вражды, но иметь лет через пятьдесят уже два близкородственных радикальных народа - еще одна головная боль. Ослабление религии и вообще старых обычаев - вот выход.
Он сосредотачивается, в очередной раз копается в собственной памяти, а я, наконец, нахожу что искал - переплетенный хорошей кожей ежегодник, где записаны медиа-задания.
- Это будет большая компания по растлению? - он с особым, высокоморальным презрением выделяет последнее слово.