Кир наступает.
Тяжело, свирепо смотрит, словно это у меня незапланировано жена объявилась. Ноздри трепещут, по скулам желваки ходят.
Да какого хрена!
Я останавливаюсь, и когда он нависает надо мной, влепляю ему пощечину. Потом вторую, третью.
— Не обещал, значит! Ну и вали! Мне ни хрена не нужно от тебя! — верещу я.
А потом в одно мгновение сама бросаюсь к нему, и в губы твердые, тёплые впечатываюсь гася гнев, горящий в его глазах. И сама не понимаю своего порыва, только и думать об этом уже некогда. Кир жадно впивается в мои губы, сжимает до хруста, вырывая протяжный стон.
— Ненавижу тебя! — шепчу в исступлении, когда он прижимает меня к стене, и срывает одежду.
— Ненавижу! — а сама подставляюсь под руки горячие. На поцелуи грубые отвечаю, и выгибаюсь навстречу, и пропускаю момент, когда он начинает оседать. Смотрю на его большое тело, которое валиться к моим ногам, и гаснущие серые глаза, и с ужасом понимаю, что он умирает.
— Кир? — хриплю я, не в состоянии справиться от волнения с голосом.
— Ну, привет жена, — ухмыляется Юрик, держа в руке трехкилограммовую гантель сына.
Я с ужасом смотрю на мужа.
— Что ты наделал? — взвываю я и присаживаюсь рядом с Киром.
— Кир, — тормошу того. Потом ощупываю голову, на затылке, прямо под моими пальцами, растет шишка.
— Да не убивайся так, жив этот медведь, — усмехается Юра, и достаёт из шлеек джинсов Кира ремень, заводит назад его руки и туго стягивает, крепко фиксирует.
— А я смотрю, ты неплохо устроилась, — зло поглядывает на меня муж.
Я так и сижу на полу, в полураздетом виде, и затравленно смотрю на него. Видимо небеса решили обрушить на меня все кары сегодня, за моё распутство. Неуклюже поправляю одежду.
— Где ты был? — голос не слушается, хрипит.
— Где был, где был? — насмехается Юра, и достаёт огромный нож. — Рядом почти под носом. Видел, как ты тут развлекаешься! Потаскушка ты Юлька!
— Что? Что ты задумал, Юра? — мои газа округляются, и я снова чувствую тошноту.
— А ты как думаешь? — муж меняется в лице.
Не усмехается, и не шутит, он совершено серьёзен.
— Мой долг покрыть нечем, а так я его порешу, ментам скажу, что его на тебе застал. Отсижу, выйду по амнистии, и всё чики-пуки!
Я прикрываю глаза.
Он что серьёзно?
Мне совсем плохо. Одно радует, что сын у родителей и не увидит всего этого.
— Охуеть ты сказочник! — приходит в себя Кир, и неуклюже садиться, опираясь на стенку.
— О привет, бандюга! — Юра снова улыбается, да так, что мороз по коже. — Ну, скажи мне браток, это по каким же законам, можно чужую жену-то трахать?
Я при этих словах заливаюсь краской стыда. Да сегодня точно день расплаты за грехи.
— Если ты её женой считаешь, то, какого хуя на растерзание зверью бросил? — скалиться Кир, и руками дергает, пытаясь порвать путы, совершенно не обращая внимание на нож. — Сам бы жопу свою подставлял.
— Тебя не спросил, — заворчал Юра, и перевёл на меня взгляд.
— Так может, договоримся, — кивает он на меня, — коль Юлька моя тебе хорошо даёт, может, и заберёшь её в счет долга?
— Заберу, — кивает Ямал, и по стеночке, медленно поднимется, так и не справившись с ремнём на руках. — Я всё у тебя сука заберу! Потому что ты говно, а не мужик!
— А ну угомонись! — Юра взмахивает ножом, и я вскрикиваю, мне кажется, что он задевает Кира, но нож скользит по куртке. — Чё думаешь, она тебе такая верная?
Я в изумление округляю глаза.
Что он несёт?
— Наверняка должна была доложить, если я объявлюсь, а я уже неделю здесь…
— Что ты несёшь? — подскакиваю я. — Кир, это не правда!
Ямал только тяжело смотрит на меня, и не понятно верит, или не верит. А Юра, поняв, что избрал правильную тактику, продолжает:
— И сюда тебя ловко заманила, отвлекла, пока я подкрадывался!
— Нет, Кир это неправда! — воскликнула я, и кинулась на Юру.
— Стоять! — взревел Ямал.
Я замерла. Даже Юра заткнулся.
— Мне по хуй! — продолжил спокойно. — Это твоя жена тебе изменяла, а не наоборот, так что утрись!
— Кир, но это не правда! — заламывала я руки.
— Сказал же, мне срать! — припечатал хмурым, холодным взглядом.
И тут я не выдержала и расплакалась. Закрыла рот, чтобы не всхлипывать громко и разревелась. Стало так жутко, словно в пропасть шагнула.
— Блядь, убери её! — скривился Ямал. — Сука, терпеть не могу этой хуйни!
Да только я сама убиралась, отступала от них вглубь коридора, потом в ванную. Даже свет не включила, только воду холодную отрезвляющую.
Меня снова вывернуло. Накрыло такой злой обидой на них обоих, что разыграли меня в своих интересах, что просто перед глазами черно стало. Я самозабвенно ревела над раковиной, даже ледяная вода не давала успокоения. И пропустила момент, когда свет загорелся, и на плечи легли тяжёлые, горячие ладони.