Я слушала внимательно, впервые Кир был таким разговорчивым. Вот это признание! Оказывается, наше знакомство могло начаться раньше.
— Дерзкая такая, заплатила за меня! А у меня тогда не копья не было! Потом в рестике у Ашотика увидел, как тебя пацаны Шмеля зажимают, пока нашёл вас, они тебя уже помять успели.
Я вздрогнула и поежилась, вспоминая двух отморозков, которые чуть не изнасиловали меня.
— Я их на части порвал, — коротко бросил Кир, а я промолчала. Не стала уточнять, живы ли ещё эти части, или уже нет.
— Кир, расскажи про Катю? — осмелилась я задать давно мучивший меня вопрос.
— Катя, — посмаковал он имя бывшей, — нет больше в моей жизни Кати. И нечего о ней вспоминать.
— Ты любил её? — коснулась пальцем, шеи и провела по кромке букв татуировки, по разлёту ключиц.
— Ты же знаешь всё, зачем спрашиваешь? — он накрывает мою ладошку, и прижимает к груди, и я чувствую гулко бьющееся сердце.
— Я не знаю о тебе почти ничего, Кир, — вздыхаю я, — все, что мне известно, я вырываю с боем у тебя, либо это обстоятельств так складываются, либо мне кто-то рассказывает. Ты закрываешься постоянно.
— Юля, все, что тебе нужно, ты знаешь, — отрезает он.
— Я не пойму, Кир, — откровенно злюсь, — ты, что сломаешься что ли, если расскажешь о себе!
— Да блядь, не хочу я вспоминать эту суку, ради которой я всё похерил. Неужели не понятно! — Кир сталкивает меня с коленей, делает это правда аккуратно.
Я встаю, обижено надуваю губки, а он рывками, остервенело, скидывает с себя одежду.
— Любил я её, до поросячьего визга, а ей только деньги нужны были, и срала она на мою любовь, а я всё равно любил, — кричит он, скидывая вещи.
— А сейчас любишь? — складываю руки на груди.
Он останавливается, смотрит на меня, прожигающим взглядом, словно прикидывая, вменяемая я, или нет.
— Дура ты, красивая, — бросает мне Кир, и стягивает брюки, откидывает их на кресло, забирается в кровать под одеяло и отворачивается.
А я так и стою, понимая, что да, действительно дура. Сама же вывела мужика, а теперь ещё и обижаюсь на него.
Поплелась к кровати, залезла под одеяло. Стало холодно, без горячих ладоней на боку, без твердого теплого тела рядом. Блин и кровать то огромная, тут невзначай повернуться не получится, вроде раз и оказалась рядом, тут ползти надо, прижиматься, сопеть в изгиб шеи, скрестись, чтобы впустили, и обогрели.
Ползу, подбираюсь ближе, и застывшие конечности, прислоняю.
Молчит, может спит.
Обнимаю со спины, и носом в основание шеи упираюсь. Всё равно молчит. Точно спит.
Расслабляюсь, устраиваюсь поудобнее, согреваюсь, и почти на кромке сна чувствую, как он разворачивается и сгребает меня в объятия. Прижимаюсь ближе и засыпаю окончательно.
17
С утра Кир куда-то сбежал, ещё до моего пробуждения, и поэтому меры по выпрашиванию прощение приходится переносить на вечер. Привожу себя в порядок и спускаюсь вниз. На кухне нахожу Андрейку и Аллу Дмитриевну, которая нажарила целую горку сырников.
— Доброе утро! — улыбаюсь я обоим.
— Доброе утро! — вторит мне Алла Дмитриевна.
Андрей только кивает, жуя лакомство.
— А где наши мужчины? — спрашиваю я, наливая себе чай, садясь за стол.
— Куда-то сорвались с утра, и Дима и Кир, и этих двоих прихватили, — пожимает плечами Алла Дмитриевна.
У них видимо тоже женщин особо в мужские дела не посвящают.
— Понятно, а вы давно встали? — подхватываю с тарелки самый румяный сырник, и впиваюсь в него зубами. — М-м-м вкусно! Вот от кого у Кира талант к готовке!
Алла Дмитриевна смеётся.
— Да, было дело! Учила его! Неужели он готовит?
— Бывает, — киваю я, и снова кусаю творожную сладость.
— Надо же, — удивляется она, — не думала, что он помнит.
Я прожевала сырник, и посмотрела на женщину внимательнее, мне она почему-то показалась грустной. Я сразу вспомнила свои слова.
— Андрюша, ты уже всё? — спросила у сына допивавшего чай, желая поговорить с Алой Дмитриевной наедине.
Сын кивнул.
— Иди, собирай сумку, через полчаса выдвигаемся на тренировку, — поцеловала его в макушку, и он выбежал из кухни.
— У тебя прекрасный сын, Юлечка, воспитанный, добрый, любознательный, — каждый эпитет, что произносила Алла Дмитриевна про Андрея, словно удары по щекам. Мне стало невыносимо стыдно, ведь она моего сына хвалила, а я её назвала чудовищем.
— Алла Дмитриевна, я должна извиниться, — перебила я её, — я не должна была называть Кира чудовищем. Простите меня!
Женщина грустно улыбнулась.
— Ты думаешь, Юля я не знаю, кто мой сын? — посмотрела на меня светлыми глазами. Они были темнее, чем у Кира, и поэтому взгляд не был таким жёстким и холодным как у него.
— Знаете? — не то что бы я удивилась, но, наверное, прибывала в некой уверенности, что его родители не совсем в курсе его дел.
— Кир, своего рода, знаменитость у нас в городе. Сперва выдающиеся результаты в спорте, потом служба в армии и полиции. Его знали, да и знают все. И про него тоже всё знают, потому что есть, кому рассказывать.
— А кто рассказывает? — не поняла я.
— Сейчас это сделать может каждый. Интернет. Вседоступность и безнаказанность, — вздыхает Алла Дмитриевна. — Я знаю, что мой сын чудовище, Юля. Мне почти на протяжении семи лет, талдычат об этом.
Я прикрыла пылающие щёки ладонями и в упор смотрела на Аллу Дмитриевну.