Спокойствия.
Умиротворения.
И я даже не против немного вздремнуть. А может и уснуть.
Меня будит запах сигарет, и кофе.
Я открываю глаза, темно. Обалдеть, я вздремнула.
Неуклюже сползаю с кресла, и против воли потягиваюсь. На кухне горит свет, и я прекрасно знаю кто там.
Кир стоит ко мне спиной, положив руки в карманы. Смотрит в окно, курит рядом с открытой форточкой, зажав сигарету зубами. Его пиджак лежит на стуле рядом со столом, на котором стоит пустая чашка с остатками кофе. Сверху валяется распущенный галстук.
— Успокоилась? — спрашивает он, даже не поворачиваясь.
— Как ты меня нашёл? — вместо ответа спрашиваю я, и давлюсь зевком. В голове неприятно шумит, и тело ломит от неудобной позы, в которой заснула. Я потираю слезящиеся глаза.
— Ты серьёзно думаешь, что можешь сбежать от меня, красивая,? — поворачивается он лицом, затушив сигарету в блюдце.
Его лицо непроницаемо.
— Я и не хотела сбегать. Просто хотелось побыть одной, — пожала плечами, игнорируя тяжёлый взгляд, который чисто физически заставлял трепетать. Но я храбро сбросила этот морок, научилась за это время, и отвернулась, потянулась к кружке, набрала воды и напилась, а, то что-то совсем в горле пересохло.
— А что дома, нельзя побыть одной? — режет слух, низкий недовольный голос.
Он так и стоит у окна, руки по-прежнему в карманах держит. Рубашка на груди расстегнута, и на ключицах и шее, видна надпись. Плечи устало, опущены, и голова немного склонена. Рассматривает меня, наверняка пытается понять, готовлю ли я ему скандал.
— Я что в рабстве? — злюсь.
— Ты замужем, — парирует Кир, — могла бы сообщить, что свалишь на свою старую хату.
— Когда, интересно, я должна была это тебе сообщить, когда ты со своей бывшей закрылся в своём кабинете, или когда выпроваживал меня из офиса? — обида всё ж прорвалась, как я не хотела выяснять по этому поводу отношения.
— Ты вымораживаешь меня своей ревностью, — рычит Кир, подаваясь вперёд, словно к прыжку готовился.
— Считаешь, что напрасно? — гордо вскинула подбородок.
— Считаю, — говорит коротко.
— Ну, тогда объясни, может, я чего-то не понимаю, Кир, — внутри поднималась такая ярость, на то, что он, как ни в чём не бывало, продолжает строить из себя альфа-самца. — Ты сам-то как себя повёл бы, поменяйся мы местами?
Он ничего не ответил, только плотнее сжал губы, так что они побледнели.
— Что никак не привыкнешь отчитываться, ну так ты женат, придётся! — язвлю я.
Видимо его терпению приходит конец, потому что он аккуратно смещает меня к стенке, и также аккуратно меня там зажимает, вроде и не давит, но и свободы особо нет. В стену руки впечатывает, словно в ловушку заключает, и нависает, давит своим взглядом.
— Давно за борзоту свою не отвечала, — рычит он, и носом по моей макушке ведёт, запах втягивает, — всякая ересь в голове!
— А тебе, я смотрю нравиться этот накал! — кривлюсь я в усмешке, и толкаю его в грудь, — ну давай продолжай доводить меня! А после, может соизволишь ответить, какого хрена твоя драгоценная Катя делала у тебя в кабинете, в котором вы заперлись? — снова его толкаю, потому что завожусь опять.
Но Кир перехватывает мои руки, и разводить их в стороны, заставляя вскинуть вверх голову и посмотреть на него.
— Ничего мы там не делали, — рычит в ответ, — эта дура припёрлась на работу наниматься, и решила по старой памяти меня соблазнить, и дверь закрыла, а тут ты…
— И что, ты не соблазнился? — хмыкаю я, скинула со своих, его руки, и снова толкнула, потому что душно мне, и дышать совсем нечем. Навис тут своей махиной, ароматом горьким опутывает, глазами ледяными давит, мне жарко стало и сердце задробило.
— Блядь, когда ты поймёшь, что кроме тебя, мне никто не нужен? — Кир совсем не отталкивается, а даже наоборот, ещё ближе становиться, насколько позволяет мой живот, и за подбородок моё лицо держит.
— Даже она? — смотрю требовательно, сканирую, любую фальшь учую.
— Даже она, — склоняется к моим губам, — даже хоть кто, — пробный поцелуй, короткий, быстрый, — только ты, — и снова склоняется, прихватывает зубами за нижнюю губу оттягивает, всасывает, отпускает, — сучка моя борзая!
— Слиняла! Полгорода перерыл, Вову чуть наизнанку не вывернул, — и снова в губы вгрызается, стон вырывает. Я обхватываю его за шею, потому что ноги подводят, опора нужна.
— Вот было бы мне по хуй на тебя, вставал бы у меня каждый раз, как ты мимо пройдёшь? — Кир кладёт мою руку на отчетливый бугор под его брюками.
— И всё равно Кир, — капризничаю я, руку, тем не менее, не убираю, сдавливаю твёрдый член, глажу, выпирающую плоть, — тебя это не оправдывает, и не прощает. Мог сразу всё объяснить!
— А ты стала бы слушать? — ворчит он, и дыхание переводит, шумно так с хрипом. — Давай заканчивай, — руку мою отстраняет, — проигрались, и хватит, дома продолжим, если захочешь!
— Я требую наказания, — надуваю губки, когда он отходит.
— И чего ты хочешь? — Кир натягивает пиджак, и запихивает галстук в карман.
— Пойдёшь со мной на УЗИ, — решаю я.
— Зачем? Мы же вроде уже выяснили, пацан у нас будет!
— Не мы выяснили, а я одна, а хочу с тобой!
— А это не вредно столько УЗИ делать? — делает попытку избежать наказания.
— Не вредно, — развеваю, все его надежды на избежание этой процедуры, — как раз на тридцать второй неделе будет последнее, и если ты найдешь, хоть какой-нибудь способ этого избежать, я тебе весь мозг съем, ты знаешь, я это умею!
— Блядь, а бриллианты не сойдут, — кривится Кир.
— Не сойдут, — показываю язык.
— Ну, тогда готовься отрабатывать сегодня, — прихватывает меня за зад, когда я отвернулась, собираясь выйти.
— Офигеть, Кир! — возмутилась я. — Как это так получается? Ты накосячил, а я отрабатывай!
— Уметь нужно, красивая, — ржёт Кир.
— Эксплуатируешь, беременную женщину, не стыдно? — продолжаю фырчать я.