Стивен поставил бритвенную чашку на шкафчик. Долговязый человек, сидевший на подвесной койке, направился к порогу и отворил внутреннюю дверь.
- А у вас есть ключ? - спросил голос.
- Ключ у Дедала, - отозвался Бык Маллиган. - Черти лохматые, я уже задыхаюсь!
Не отрывая взгляда от очага, он взревел:
- Клинк!
- Ключ в скважине, - сказал Стивен, подходя ближе.
Ключ с резким скрежетом дважды повернулся в замке, и тяжелая наружная дверь впустила долгожданные свет и воздух. Хейнс остановился в дверях, глядя наружу. Стивен придвинул к столу свой чемодан, поставив его торчком, и уселся ждать. Бык Маллиган шваркнул жарево на блюдо рядом с собой. Потом отнес блюдо и большой чайник к столу, поставил и вздохнул с облегчением.
- Ах, я вся таю, - произнес он, - как сказала свечка, когда... Но тес! Про это не будем. Клинк, проснись! Подавай хлеб, масло, мед. Присоединяйтесь, Хейнс. Кормежка готова. Благослови, Господи, нас и эти дары твои. Черт побери, молока нет!
Стивен достал из шкафчика масленку, хлеб и горшочек с медом. Бык Маллиган, усевшись, вскипел внезапным негодованием.
- Что за бардак? - возмутился он. - Я ж ей сказал - прийти в начале девятого.
- Можно и без молока обойтись, - сказал Стивен. - В шкафчике есть лимон.
- Да пошел ты со своими парижскими замашками! - отвечал Бык Маллиган. Я хочу молочка из Сэндикоува.
Хейнс, направляясь к ним от дверей, сообщил:
- Идет ваша молочница с молоком.
- Благодать божия! - воскликнул Бык Маллиган, вскакивая со стула. Присаживайтесь. Наливайте чай. Сахар в пакете. А с треклятой яичницей я больше не желаю возиться.
Он кое-как раскромсал жарево на блюде и раскидал его по трем тарелкам, приговаривая:
- In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti [во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.)].
Хейнс сел и принялся разливать чай.
- Кладу всем по два куска, - сказал он. - Слушайте, Маллиган, какой вы крепкий завариваете!
Бык Маллиган, нарезая хлеб щедрыми ломтями, замурлыкал умильным старушечьим голоском:
- Как надоть мне чай заваривать, уж я так заварю, говаривала матушка Гроган. А надоть нужду справлять, уж так справлю.
- Боже правый, вот это чай, - сказал Хейнс.
Бык Маллиган, нарезая хлеб, так же умильно продолжал:
- _Уж такой мой обычай, миссис Кахилл_, это она говорит. А миссис Кахилл на это: _Ахти, сударыня, только упаси вас Господи делать оба дела в одну посудину_.
На кончике ножа он протянул каждому из сотрапезников по толстому ломтю хлеба.
- Это же фольклор, - сказал он очень серьезно, - это для вашей книги, Хейнс. Пять строчек текста и десять страниц комментариев насчет фольклора и рыбообразных божеств Дандрама. Издано сестрами-колдуньями в год великого урагана.
Он обернулся к Стивену и, подняв брови, спросил его с крайней заинтересованностью:
- Не можете ли напомнить, коллега, где говорится про посудину матушки Гроган, в "Мабиногионе" или в упанишадах?
- Отнюдь не уверен, - солидно отвечал Стивен.
- В самом деле? - продолжал Бык Маллиган прежним тоном. - А отчего же, будьте любезны?
- Мне думается, - сказал Стивен, не прерывая еды, - этого не найти ни в "Мабиногионе", ни за его пределами. Матушка Гроган, по всей вероятности, состоит в родстве с Мэри Энн.
Бык Маллиган расплылся от удовольствия.
- Прелестно! - произнес он сюсюкающим и слащавым голосом, показывая белые зубы и жмурясь довольно. - Вы так полагаете? Совершенно прелестно!
Затем, вдруг нарочито нахмурясь, он хрипло, скрипуче зарычал, рьяно нарезая новые ломти:
На старуху Мэри Энн
Ей плевать с высоких стен,
Но, задравши свой подол...
Набив рот яичницей, он жевал и мычал.
В дверях, заслоняя свет, появилась фигура женщины.
- Молоко, сэр!
- Заходите, сударыня, - сказал Маллиган. - Клинк, подай-ка кувшин.
Старушка вошла и остановилась около Стивена.
- Славное утречко, сэр, - сказала она. - Слава Богу.
- Кому-кому? - спросил Маллиган, поглядев на нее. - Ах да, конечно!
Стивен, протянув руку за спину, достал из шкафчика молочный кувшин.
- Наши островитяне, - заметил Маллиган Хейнсу как бы вскользь, нередко поминают сборщика крайней плоти.
- Сколько, сэр? - спросила старушка.
- Одну кварту, - ответил Стивен.
Он смотрел, как она наливает в мерку, а оттуда в кувшин, густое белое молоко, не свое. Старые сморщенные груди. Она налила еще мерку с избытком. Древняя и таинственная, она явилась из утреннего мира, быть может, вестницей. Наливая молоко, она расхваливала его. В сочных лугах, чуть свет, она уже доила, сидя на корточках, ведьма на поганке, скрюченные пальцы проворны у набухшего вымени. Мычанием встречала ее привычный приход скотинка, шелковая от росы. Бедная старушка, шелковая коровка - такие прозвища давались ей в старину. Старуха-странница, низший род бессмертных, служащая своему захватчику и своему беззаботному обманщику, познавшая измену обоих, вестница тайны утра. Служить или укорять, он не знал; однако гнушался заискивать перед нею.