Джимми Генри сделал гримасу и потряс в воздухе левой ногой.
- Ох, мои мозоли! - жалобно простонал он. - Пойдемте, бога ради, наверх, чтобы я мог хоть присесть! У-у! Ох-хо-хо! Позвольте!
В сердцах он протиснулся сбоку от Длинного Джона Феннинга и поднялся по лестнице.
- Да, пойдемте наверх, - сказал Мартин Каннингем главному инспектору. Мне кажется, что вы не знали его, хотя, конечно, возможно.
Мистер Пауэр и Джон Уайз Нолан последовали за ними.
- Он был скромный и честный малый, - поведал Джек Пауэр дюжей спине Длинного Джона Феннинга, которая поднималась навстречу Длинному Джону Феннингу в зеркале.
- Небольшой такой. Дигнам из конторы Ментона, - дополнил Мартин Каннингем.
Длинный Джон Феннинг не мог припомнить его.
В воздухе пронеслось цоканье лошадиных копыт.
- Что это? - спросил Мартин Каннингем.
Все обернулись, где кто стоял. Джон Уайз Нолан снова спустился вниз. Стоя в прохладной тени прохода, он видел, как кони двигались по Парламент-стрит, сбруя и лоснящиеся бабки поблескивали на солнце. Весело, не спеша, они проследовали мимо под его холодным недружелюбным взглядом. Впереди скакали, впереди на седлах мерно подскакивали форейторы.
- Так что это там? - спросил Мартин Каннингем, когда они снова начали подниматься.
- Лорд-наместник и генерал-губернатор Ирландии, - отвечал Джон Уайз Нолан с нижней ступеньки.
Когда они шли по толстому ковру, Бык Маллиган, прикрывшись своей панамой, шепнул Хейнсу:
- Брат Парнелла. Вон в том углу.
Они выбрали маленький столик у окна, напротив человека с вытянутым лицом, борода и пристальный взгляд которого нависали над шахматной доской.
- Вот это он? - спросил Хейнс, поворачиваясь на своем сиденье.
- Да, - ответил Маллиган. - Это Джон Хауард, его брат, наш городской церемониймейстер.
Джон Хауард Парнелл спокойно передвинул белого слона и снова поднес грязноватый коготь ко лбу, где он и остался неподвижно.
Через мгновение из-под его заслона глаза его бросили на противника быстрый, неуловимо сверкнувший взгляд и вновь устремились на критический участок доски.
- Мне кофе по-венски, - сказал Хейнс официантке.
- Два кофе по-венски, - сказал Маллиган. - И еще принесите нам масло, булочки и каких-нибудь пирожных.
Когда она удалилась, он со смехом сказал:
- Мы тут говорим, что ДХК значит дрянной холодный кофе. Да, но вы упустили Дедаловы речи о "Гамлете".
Хейнс раскрыл свою свежеприобретенную книгу.
- Мне очень жаль, - сказал он. - Шекспир - это благодатная почва для тех умов, что утратили равновесие.
Одноногий матрос, приблизившись к Нельсон-стрит, 14, рявкнул:
- _Англия ждет_...
Лимонный жилет Быка Маллигана весело всколыхнулся от смеха.
- Вам стоит на него посмотреть, - сказал он, - когда его тело утрачивает равновесие. Я его называю Энгус-Скиталец.
- Я уверен, у него есть какая-то idee fixe, - сказал Хейнс, задумчиво пощипывая подбородок большим и указательным пальцами. - И я раздумываю, в чем бы она могла быть. У таких людей она всегда есть.
Бык Маллиган с серьезным выражением наклонился к нему через стол.
- Ему свихнули мозги, - заявил он, - картинами адских мук. И теперь ему уж никогда не достичь эллинской ноты. Той ноты, что, из всех наших поэтов, была у одного Суинберна, "и смерти белизна и алое рожденье едино суть". Вот в чем его трагедия. Ему никогда не стать поэтом. Радость творчества...
- Вечные мучения, - произнес Хейнс, учтиво кивая, - да, я понимаю. Сегодня утром я его слегка попытал на тему о вере. Я видел, у него засело что-то в уме. Все это довольно любопытно, потому что в Вене профессор Покорный из этого делает любопытные выводы.
Бык Маллиган, заметив бдительным оком приближение официантки, помог ей освободить поднос.
- В древнеирландском мифе ему не найти даже намека на ад, - промолвил Хейнс, оказавшись между бодрящих чаш. - Похоже, что там нет и нравственной идеи, нет чувства судьбы, возмездия. Довольно странно, что у него именно такая idee fixe. Он как-нибудь участвует в вашем литературном движении?
Ловким жестом он запустил сбоку в чашку два куска сахара сквозь слой взбитых сливок. Бык Маллиган разрезал еще горячую булочку и намазал маслом дышащую парком мякоть. С большим аппетитом он основательно откусил от нее.
- Десять лет, - со смехом проговорил он, жуя. - Вот через столько он что-нибудь напишет.
- Довольно изрядный срок, - сказал Хейнс, задумчиво подняв ложечку. - И все же я не удивлюсь, если ему удастся, в конце концов.
Он снял и отведал ложечку с макушки белокремовой шапки на своей чашке.
- Надеюсь, что это настоящие ирландские сливки, - снисходительно произнес он. - Я не люблю быть объектом надувательства.
Легкий кораблик, скомканный бумажный листок, Илия, плыл рядом с бортами больших и малых судов, посреди архипелага пробок, минуя Нью-Воппинг-стрит, на восток, мимо парома Бенсона и рядом с трехмачтовой шхуной "Роузвин", шедшей из Бриджуотера с грузом кирпичей.
Альмидано Артифони миновал Холлс-стрит, потом двор Сьюэлла. Позади него Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл, с болтающейся на руке плащезонтростью, далеко обошел фонарный столб перед домом мистера Лоу Смита и, перейдя улицу, зашагал по Меррион-Сквер. Поодаль, позади него, слепой юноша выстукивал свой путь вдоль ограды университетского парка.
Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл дошел до приветливых витрин мистера Льюиса Вернера, затем повернул и пошел обратно по Меррион-сквер, с болтающеюся на руке плащезонтростью.
На углу дома Уайльда он задержался, насупился на имя Илии, возвещаемое на стене Метрополитен-холла, затем на дальний газон герцогской усадьбы. Его монокль насупленно блеснул на солнце. Оскалив крысиные зубы, он пробормотал:
- Coactus volui [с согласился под принуждением (лат.)].
И зашагал дальше, в сторону Клэр-стрит, пережевывая свои смелые слова.
Когда он вышагивал мимо окон мистера Блума, дантиста, его плащ, болтаясь, резко сбил в сторону тоненькую постукивавшую тросточку и повлекся дальше, хлестнув по хилому телу. Слепой юноша повернул вслед прохожему свое болезненное лицо.
- Будь ты проклят, кто ты там есть! - воскликнул он с озлоблением. - Не я слепой, а ты, чертов ублюдок!