Плейлист: Arctic Monkeys — Do I Wanna Know?
— Кто это сделал? — реву я.
И Такеру, и Бексу хватает мудрости выглядеть ужаснувшимися.
— Да! — я пинаю случайно подвернувшийся футбольный мяч прямо в них и с удовлетворением смотрю, как они спешно разбегаются, чтобы избежать удара. — Всё ещё рады, что я вернул себе голос? Долбоёбы вы этакие! — я бросаюсь на Такера, быстро заваливая его на пол. Его спина придавлена моим коленом, а рука заломлена под углом, который, надеюсь, причиняет мучительную боль.
— Это была его идея! — завывает Так.
Я отпускаю Такера, рванувшись вверх, и бросаюсь на Бекса. Он едва уворачивается от меня, спотыкается, налетает на стол и валится на пол.
— Умоляю! — Бекс поднимает руки в жесте капитуляции. Он выглядит так, будто вот-вот наложит в штаны, и правильно. Мой рост 190 см и вес 90 кг уступают росту и весу Бекса и Такера, но это неважно. Я рассерженный, рассерженный мужчина, а когда я взбешён, моя кровь викинга ревёт в моих венах, требуя жестокости.
— Дай мне хоть одну хорошую причину, почему я не должен ломать твою чёртову руку, Беккет Беккерсон.
Бекс скулит, когда я опускаю ногу на его горло.
— П-потому что ты поблагодаришь меня, когда сбреешь это животное со своего лица, и Уилла упадёт к твоим ногам.
Я с шипением втягиваю вдох, потому что слышать её имя больно. Мы не говорим про Уиллу. Несколько месяцев назад я очень сильно напился, вскоре после смерти Джой, когда Уилла от меня отгородилась, и тогда я им всё рассказал. Тогда я заставил их поклясться, что они не будут говорить об Уилле или мучить меня чем-либо, связанным с ней. Они безупречно это выполняли.
До этого момента.
— Зачем? — рычу я.
Бекс косится на Такера, затем обратно на меня.
— Руни говорит, что она посещает психолога и наконец-то приходит в себя. До этого всё было плохо…
— Не надо, — я не могу это слышать. Поначалу я едва не тронулся рассудком, отчаянно желая навязаться, хотя знал, как сильно она страдает. Я перепробовал всё возможное, и всё равно она не смотрела на меня, не говорила со мной, не отвечала на сообщения, звонки или записки.
Я понимал, что ей надо было перегоревать, и то она горевала по-своему — то есть, в полном одиночестве. Но впервые в жизни логическое понимание ни капли не облегчало боль.
Сделав долгий медленный вдох, я смотрю на этих двоих.
— Значит, раз Уилла возвращается к нормальной жизни, вы двое решили, что сейчас самое время выбрить центр моей бл*дской бороды?
Такеру хватает дурацкой смелости захихикать в уголке, где он съёжился. Я делаю вид, будто бросаюсь на него, и он пронзительно визжит.
— Мудак, — бурчу я.
Горло Бекса всё ещё под моей ногой. Я чувствую, как его кадык перекатывается под подъёмом моей стопы при глотке.
— Ладно, это было… немного агрессивно. Но я видел, как ты принял мелатонин. Эта херня вырубает тебя…
— Потому что у меня была бессонница! — ору я. С тех пор, как Уилла от меня отгородилась, мой разум постоянно не знал покоя по ночам. У меня были ужасные кошмары о том, как она входит в Тихий океан и тонет, одна идёт в поход, теряется и падает с утеса. Папа сказал, что мелатонин — это мягкая и не вызывающая привыкания биологически активная добавка, которая поможет мне заснуть. Но, как все знают, Райдер слаб перед седативными. Мелатонин не просто успокаивает мой разум… он вырубает меня напрочь.
— Ладно, — Бекс нервно сглатывает. — Ладно, это было немножко дерьмово — воспользоваться твоим одурманенным состоянием. Но намерения были благородными.
— Благородными, — я тру лицо, глядя в потолок и напоминая себе, что убийство положит конец моей любви бывать на открытом воздухе. Я слышал, что тюрьмы очень клаустрофобные. Почти никаких прогулок.
— Сбрей ты её до конца, — Бексу хватает наглости сказать такое. — Будешь выглядеть меньше как какой-то лесник судного дня и больше как горячий студент.
Такер хрюкает.
— Горячий — это с натяжкой.
— Я тебя умоляю, — Бекс закатывает глаза. — Мы все знаем, почему Райдер отрастил бороду. Потому что будучи гладко выбритым, он привлекал слишком много внимания, а после потери слуха он меньше всего хотел привлекать внимание.
— Чёрт. Ладно, Фрейд недоделанный, — я отпускаю горло Бекса и тащусь в свою ванную, осматривая нанесённый урон.
Им хватает глупости последовать за мной и встать позади, пока я смотрю в зеркало. Я наклоняю голову то в одну сторон, то в другую, пытаясь сообразить, как спасти это так, чтобы не сбривать всю бороду.
Да никак.
— Ну, если только ты не хочешь оставить бакенбарды, — предлагает Такер. — Но учитывая, что я вырос по соседству с жутким типом с бакенбардами, который вечно пытался предложить мне мороженое, у меня возникают сильные ассоциации с педофилами. Растительность на твоём лице будет триггером, поэтому остаётся только полностью побриться ради моей эмоциональной безопасности.
Я смотрю на его отражение в зеркале.
— Тебе хватило наглости выбрить взлётно-посадочную полосу на моём лице, а потом выдумывать эмоциональные триггеры и соседа-педофила?
Такер стонет.
— Тебе так сложно наврать.
— Нее. Просто ты паршивый лжец, — вклинивается Бекс.
Я вскидываю руку, затыкая их.
— Выметайтесь. Оба.
Такер вскидывает кулак в воздух.
— Ты это сделаешь?
Я награждаю его взглядом, который заставляет его очень медленно опустить руку вдоль бока.
— Ясненько. Мы уже уходим.
— Ещё раз извини, — говорит Бекс прямо перед тем, как закрыть дверь.
Глядя на своё отражение, я испускаю протяжный вздох. Открыв ящик тумбочки, я смотрю на ножницы, лежащие прямо спереди и сверкающие, будто как раз меня ждали.
Голос Джой эхом отдается в моей голове. «Пообещай мне кое-что. Не бросай её и не сдавайся, ладно?»
— Ладно, Джой, — я натягиваю первый клочок волос, затем состригаю его ножницами с оглушительным звуком. — Это ради тебя.
***
Я чувствую себя голым. Пока я иду по кампусу, это ощущается как те сны в детстве. Те, в которых я приходил в школу в одной куртке. Сон превращался в кошмар, когда я начинал расстёгивать молнию и понимал, что под курткой ничего нет. Во сне я дёргал молнию обратно вверх и прятался в раздевалке, пока мама не приходила за мной.
Но сейчас никакая молния меня не спасёт, и никакая мама не исправит ситуацию. Бороды больше нет, и лишь лёгкая светлая щетина обрамляет мой подбородок. Тёплый ветерок обдувает лицо, напоминая, как мало защищает меня от внешнего мира.
Я понятия не имел, насколько сильно прятался за этой бородой, пока её внезапно не отняли. Ну, хотя бы у меня всё ещё есть мои фланелевые рубашки. Эта — любимая рубашка Уиллы. Сине-зелёная клетка. Её глаза всегда вспыхивали чуть ярче, когда я её надевал.
Бекс, чтоб его черти драли, не ошибся насчёт внимания, которое моё лицо привлекает без бороды. Я чувствую на себе больше взглядов. Я не хочу больше взглядов. Я хочу, чтобы на меня смотрела только Уилла. Я посильнее натягиваю бейсболку и смотрю на вибрирующий телефон. Привычки так легко не уходят — я всё ещё держу телефон на виброрежиме и всё ещё надеюсь, что это Уилла.
Это сообщение от типа, который всё это затеял. «Я вижу секси-чувачка».
Я рычу. Я убью Бекса. Оглядываясь по сторонам, я пытаюсь найти его укрытие. Пока я отвлёкся на его поиски, оглядываясь поверх моря остальных голов вокруг, я внезапно врезаюсь в маленькое компактное тело.
— Иисусе, смотри куда идёшь… — голос Уиллы обрывается, когда она смотрит на меня снизу вверх, и её глаза широко распахнуты в неверии. Она пугающе покачивается, так что я хватаю её за руку и хмурюсь от того, что там намного меньше массы. Она похудела. У неё вырывается странный смешок.
— Что-то смешное? — спрашиваю я.
Она визжит и отпрыгивает.
— Ты кто такой, бл*дь?
Я приподнимаю брови и трогаю козырёк кепки.
— Солнце, ты серьёзно?
Уилла издаёт тоненький болезненный звук.
— Какого чёрта, Райдер?
Её взгляд блуждает по моему лицу, пока она подаётся ко мне навстречу и кусает свою опасную пухлую губу. Когда её глаза встречаются с моими, я провожу большим пальцем по мягкой полноте губы и освобождаю её от зубов.
Её глаза искрят от чего-то, странно похожего на слёзы.
— Беличий хвост исчез. Ты стал ещё прекраснее.
Я смеюсь и закатываю глаза.
— Заткнись, Саттер.
— Нет, я… — она стонет, и её лоб ударяется о мою грудь. — Ох божечки.
— У нас тут ситуация в духе «Красавицы и Чудовища». Я должен был убедиться, что нравлюсь тебе из-за моей потрясающей личности, а не из-за маминых скул.
— Сыр, — бурчит она. — Я точно могла бы нарезать сыр об эту красоту.
Это заставляет меня снова рассмеяться. Я не смеялся уже несколько месяцев. Опустив голову так, чтобы мой рот оказался поближе к её уху, я шепчу:
— Можно мне тебя обнять?
Уилла кивает, не отрываясь от моей груди, затем шмыгает носом. Шагнув поближе, я крепко обхватываю руками её плечи и сжимаю, пока она не оказывается полностью прижата ко мне, и я грудью чувствую биение её сердца. Боже, как же приятно вот так держать её. От неё пахнет солнцезащитным кремом, свежим воздухом, цветами, и мне так сильно хочется её поцеловать, что я едва могу думать о чём-то другом.
Её ладони робко скользят по моей талии, затем сцепляются на пояснице.
— Я скучала по тебе.
Я целую её в волосы, одной ладонью медленно поглаживаю между её лопаток.
— Я тоже по тебе скучал.
— Прости, что я исчезла, — мямлит она в мою грудь. — В то время мои мотивы отгородиться от всех казались неоспоримо необходимыми, но мой психолог с тех пор объяснил, что пусть это и можно понять, но это не самое здравое решение.
— Ты взяла паузу, в которой нуждалась, Уилла. Я всегда ждал тебя.
Она кивает и снова шмыгает носом.
— Я знаю. Я это знала. И это значило… очень много. И спасибо за всю еду. И за поглаживание по спине. И за то, что играл с моими волосами как мама… — её голос срывается.
— Она делала так для тебя?
Уилла кивает.
— Она также свистела на моих играх, совсем как ты.
— Откуда ты знала, что это был я?
Положив подбородок на мою грудь, Уилла смотрит вверх.
— Ты был засранцем-лесорубом в безошибочно узнаваемой клетчатой фланели и свистел так громко, что тебя слышали в соседнем штате. Когда я уловила этот звук, я умом понимала, что мамы тут нет, но было такое чувство, будто она рядом. Благодаря тебе она казалась близкой.
Глаза Уиллы с любопытством всматриваются в мои.
— Может, ты немножко напоминаешь мне её. Это странно?
Моё сердце ноет. Я знал Джой Саттер лишь несколько незначительных недель, но так сильно по ней скучаю. Я не представляю себе, насколько больно Уилле, и насколько сложно говорить о ней. Я лишь знаю, что от Уиллы это лучший комплимент — слова о том, что я напоминаю ей её мать.
Я снова глажу её по спине и улыбаюсь.
— Это не странно. У нас было кое-что общее. Превосходные свистуны. Прямолинейные. Не пасующие перед твоим характером, — мои пальцы скользят по её неукротимым волосам. — А также глубинная любовь к твоим безумным волосам, странным метафорам и нелепым вещам, слетающим с твоего языка.
Уилла наклоняется и мягко кусает меня через рубашку. От этого по всему телу проносится дрожь, и я крепче стискиваю её спину.
— Веди себя прилично.
Она улыбается.
— И с чего бы мне начинать вести себя прилично, Мужчина Гор? Я тебе нравлюсь такой, какая я есть.
***
Всё не налаживается за одну ночь, но Уилла больше не исчезает и отвечает на мои сообщения. Через несколько дней она соглашается поужинать со мной, если парни и Руни тоже будут там. Она всё ещё воздвигает между нами все возможные барьеры, пока ей это удаётся.
Я понимаю, почему. Всё, что она сказала на Рождество, никуда не делось. Она уедет отсюда покорять мир футбола, а я, по её мнению, буду преподавать уроки сплава на каноэ где-нибудь в Жопе Мира, штат Вашингтон. Её сердце до сих пор ранимо. Она скорбит. Она будет скорбеть ещё долго.
В данный момент ей нужен друг. Возможно, я друг, который вот-вот умрёт от желания стать чем-то большим, но я всё равно её друг. Или, если выразиться точнее, снова в старой знакомой категории: её друг-враг.
— Как ты это называешь, чёрт подери?
Я оборачиваюсь через плечо. Уилла с презрительным выражением тычет в приготовленное мной гуакамоле.
— Это гуак, Солнце. Тебе очки нужны или что?
— Я в курсе, что это гуакамоле, Бугай. Ну, или было им, пока ты не швырнул туда манго, — она с отвращением роняет ложку. — Какого хера?
— Это с тобой что-то не так. Все любят усовершенствованный гуак.
— Вот эта женщина не любит. Такер? Бекс? Руни?
Такер и Руни играют в FIFA на Нинтендо. Бекс уставился на их игру. Ни один из них не отвечает. Уилла поворачивается ко мне и пожимает плечами.
— Ну и дети пошли. Прилипли к телику.
У меня случается один из тех моментов, когда сложно это обуздать — свирепую нужду схватить её за изумительную задницу, обернуть её бёдра вокруг меня и зацеловать до потери сознания.
Взгляд Уиллы мечется от моих губ к глазам и обратно.
— Ты выглядишь голодным.
— Я и правда голоден.
Она шумно сглатывает.
— Л-ладно. Ну, тако почти готовы. Мы можем поесть.
Я отворачиваюсь от неё, повелевая своему телу остыть. Это не работает. Ничто не останавливает то, как каждый мой дюйм пылает для неё. Это пытка, бл*дь. Платонические объятия и поцелуи в лоб. Покачивать её в моих руках и дышать ровно. Каждое маленькое задевание локтем или бедром. Грива её волос и этот соблазнительный запах, который никуда не девается.
Ладони ударяют по моим плечам, прерывая мои мысли. Я поворачиваюсь и вижу Бекса, когда тот отпускает меня, стиснув плечи напоследок.
— Пахнет здорово.
Такер и Руни тоже подтягиваются, хватая начинки и соусы. Мои глаза снова останавливаются на Уилле. Мы стоим, будто жизнь движется в режиме замедленной съёмке, а наши друзья снуют вокруг нас размытыми пятнами.
— Ребят? — Такер тычет меня пальцем. Я наконец резко поворачиваю голову в его сторону, заставляя его подпрыгнуть. — Иисусе, ты страшный. У тебя глаза психа. Тебе на пробежку надо или что?
— Именно это мне и надо… или что-то ещё, — бурчу я.
Щёки Уиллы розовеют. Она держит стопку тарелок и сжимает их до побеления костяшек пальцев. Когда я подхожу к ней, её грудь тяжело вздымается, шея и уши темнеют от румянца.
— Можешь остаться после ужина? — спрашиваю я.
Её глаза выпучиваются.
— Эм, что?
— Просто останься после того, как они уйдут. Хочу тебе кое-что дать.
У неё вырывается очередной хрюкающий смешок. Я уже понял, что это её нервный смех.
— Это прозвучало грязно, Бергман.
Приподняв бровь, я забираю у неё тарелки.
— Извращенка. Припаркуй свою попу и ешь тако.
Она прикусывает губу, и впервые за долгое время она улыбается как Уилла, которую я знал раньше. У которой в жизни были поводы для улыбок.
Такер и Бекс — студенты колледжа, так что они уничтожают серьёзное количество еды. Руни от них не особо отстаёт, но я наблюдаю за Уиллой — как она ковыряет бобы, кладет их в рот так, будто приказывает себе поесть. Мои глаза снова сосредотачиваются на ней, время и пространство меркнут на периферии. Мне нужно, чтобы все ушли, и я смог предложить ей кое-что. А потом мне нужно, чтобы она согласилась.
Глаза Уиллы встречаются с моими. Сначала они расширяются в духе «на что ты смотришь?». Но когда я удерживаю её взгляд, они сужаются до раздражённых щёлочек.
Бекс достаёт телефон.
— Таймер.
— Ставки, — кричит Такер.
Руни с отвращением бросает своё тако.
— Неа. Я больше не буду этому потакать. Мне надоело, что мама и папа ссорятся, — встав, она вырывает телефон из рук Бекса, засовывает деньги Така обратно в карман рубашки и дёргает их обоих за руки. — Выметайтесь. Этим двоим нужно преодолеть это астрономическое сексуальное напряжение и разобраться с этим по старинке.
У Уиллы отвисает челюсть, пока она смотрит на Руни.
— Серьёзно, Рустер?9
Руни качает головой.
— Мне это так надоело. Вы двое. Поговорите. Потрогайте друг друга. Потрахайтесь. Пожалуйста, Господи, положите конец пыткам. Я уже тону. Я заражаюсь от вас перевозбуждённостью…
— С этим могу помочь, — вклинивается Такер.
Бекс шлёпает его по макушке.
— Завязывай.
— Я и сама прекрасно справляюсь, парни, — говорит Руни, после чего обращается к Уилле и мне. — Суть вот в чём: довольно. Разберитесь с этим.
Руни вытаскивает парней за дверь вместе с собой и захлопывает её.
Уилла следит за ними, но в итоге её голова поворачивается ко мне, и черты искажаются неверием. Она выглядит так, будто ей ужасно некомфортно, а когда Уилле Роуз Саттер некомфортно, она об этом не говорит.
— Ну, это было вообще внезапно.
Поправочка. Она поговорит об этом, если это приведёт к приуменьшению или отрицанию.
— Да не особо, Уилла, — я встаю и собираю тарелки, ставя их друг на друга, пока они не превращаются в накренившуюся башню объедков.
Уилла опешивает, вскакивает и собирает блюдечки с соусами, смахивает тёртый сыр с края стола в свою ладошку.
— О чём ты говоришь, чёрт возьми?
Я обхожу её, с грохотом ставя тарелки в раковину. Уилла аккуратно ставит свою ношу рядом, затем поворачивается лицом ко мне.
— В Рождество я сказал тебе, чего я хочу.
— Да, — рявкает она. — А потом моя мама умерла, уж извини.
— Я не имел в виду это, — у меня вырывается вздох. — Я лишь говорю, что Руни констатирует очевидное.
Уилла стискивает челюсти, и её глаза искрят свирепой медью.
— Это не очевидно. Мы не очевидны.
— О? — я медленно иду к ней. Уилла пятится синхронно со мной, пока её задница не натыкается на кухонный шкафчик. Я опираюсь ладонями на его поверхность, расположив руки так, чтобы она оказалась в ловушке моего тела. Ей приходится выгнуть шею, чтобы посмотреть на меня. Её пульс бешено бьётся у основания горла. К щекам приливает румянец. Соски явно напряглись под поношенной футболкой с Мией Хэмм, и она сжимает бёдра.
— С головы до пят, Солнце, всё говорит, что ты меня хочешь. Посмотри на меня и скажи, что не видишь того же.
Она приподнимает подбородок, глаза встречаются с моими. Никакая борода не скрывает мой собственный румянец или движение кадыка, когда я пытаюсь сглотнуть. Рубашка никак не маскирует учащённое дыхание. Мои джинсы — вообще безнадёжный случай. Никакой материал не сумел бы скрыть, что я твёрд как камень для неё. Мои пальцы сжимают столешницу кухонного шкафчика до побеления костяшек. Мы — взрывная реакция за мгновение до встречи двух стихий.
Я опускаю голову, провожу губами по раковине её уха.
— Скажи, что ты этого не видишь, Уилла.
Она дрожит.
— Я вижу.
— Потому что ты хочешь этого, — шепчу я в её шею, затем оставляю лёгкие поцелуи вниз по её горлу.
— Я не хочу этого… не больше, чем ты.
У меня вырывается сухой смешок.
— А что, если я скажу тебе, что хочу этого так сильно, что едва могу думать связно?
Она сглатывает.
— Ну, тогда я признаюсь, что хочу этого настолько же сильно, но только не в таком виде, как ты.
— А в каком виде этого хочу я? — шепчу я, не отрываясь от её шеи.
Она раздражённо фыркает, но подаётся навстречу моему касанию.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Ты хочешь тёплого и нежного. А я хочу только секса.
— Чушь собачья, Уилла, — я выпрямляюсь и прижимаюсь к ней пахом. Уилла буквально скулит. — Ты хочешь большего. Просто ты боишься.
— Неправда, — хрипит она.
— Как тебе такой вариант? Поезжай со мной в хижину в Вашингтоне на весенних каникулах. Дай мне это время, чтобы показать тебе, что бояться нечего. Ты. Я. Лес. Четыре дня.
Уилла прикусывает губу.
— Мне стоит остаться здесь и позаниматься.
Я отталкиваюсь от кухонного шкафчика. Сдёрнув полотенце с ручки, я закидываю его на своё плечо.
— Позанимаешься в хижине. Занимайся голой. Занимайся одетой. Мне всё равно. Еду буду готовить я. А ты отдыхай. Отдых тебе точно нужен.
Она уставилась на меня. Её радужки почти полностью исчезли за расширенными зрачки, бёдра крепко сжаты. Её волосы буквально трещат от неукротимой энергии. Уилла воюет с собой, разрывается между тем, чего ей хочется, и тем, как она жила всю свою жизнь. Эти вещи никак не сочетаются. Нельзя отдать себя кому-то и в то же время отгородиться.
Она загнана в угол и знает это. Я назвал ситуацию своими именами — мы двое людей, которые чувствуют намного больше, хотят намного большего, чем позволяют себе признать. Сначала мы оба были слишком взбешены, чтобы увидеть, что происходит на самом деле. Потом, когда жар напряжения начал вскипать, и настоящая структура нашей динамики выплыла наружу, мы оба были слишком шокированы и напряжены, чтобы что-то предпринять.
Но то было тогда. А это сейчас.
Последние восемь недель я провёл без Уиллы в моей жизни. Я больше не хочу, чтобы такое повторялось. Больше не буду притворяться, будто эта хромая дружбовражда ещё работает. Я могу лишь надеяться, что Уилла тоже готова отбросить притворство.
— Ты струсишь, Солнце?
Её глаза щурятся и темнеют.
— Чёрта с два.
— Хорошо, — я поворачиваюсь к раковине и включаю воду. — Тогда договорились.
— Райдер, я не… в смысле, это не… — она давится словами и умолкает. — Ой да ну всё нахрен, — она с топотом подходит и прижимается грудью к моей спине. — Ты должен понять, что это гиблое дело. Я не гожусь быть чьей-то девушкой. Ты не заставишь меня передумать. Когда ты прозреешь, мы будем трахаться как кролики, но безо всяких обязательств. Потом я буду сокрушать тебя одним безэмоциональным оргазмом за другим, за что буду ожидать плату в виду шведских фрикаделек и тех вкусненьких мини-сосисок, которые ты делал на Рождество.
Я медленно поворачиваюсь к ней лицом, упираясь бедром в шкафчик. Бравада Уиллы слегка гаснет, когда она видит мои глаза.
— Уилла, если кто и будет сокрушён, так это ты, — оттолкнувшись от края, я делаю шаг в её сторону и накручиваю одну её кудряшку на палец. — Я всегда играл с тобой по-честному, Солнце, но я ведь не обязан это делать.
Она снова сжимает бёдра меж собой.
— Это угроза? — хрипло выдавливает она.
— Нет, Уилла. Обещание.
Отвернувшись, я делаю шаг к раковине, затем выдавливаю средство для мытья на тарелки и наливаю немножко воды. Её глаза стопроцентно не отрываются от моей задницы. Я отсюда слышу биение её сердца. Возможно, мне потребуется время, но я сумею убедить Уиллу Саттер в том, что она может разделить со мной всё, рискнуть и доверить мне своё сердце. Я добьюсь этого, даже если это будет последним, что я сделаю в жизни.
— Пакуй одежду потеплее, — говорю я через плечо. — В марте в Вашингтоне прохладно.