Тимур подобрал фонарик, прикрутил свет до минимума и лишь тогда направил желтоватый лучик на стрелка. И вскинул брови от изумления: оказалось, что он – это она. Ничего себе!
Первым делом пришлось обыскать киллершу. Экипировка была что надо. Черные рейтузы, черные колготки, черная куртка с шестью карманами и двумя широкими пластинами, вшитыми в ткань на груди. Две запасные обоймы, два фонаря разной силы, нож. В легком рюкзачке – нейлоновый шнур, шприц, три ампулы и два мобильных телефона. Один из них зазвонил, и Тимур отключил звук сразу на обоих. Документов, понятно, никаких.
Впрочем, они и не понадобились: уж слишком запоминающееся лицо было у неудачливой киллерши. Когда-то Тимур ее неплохо знал, даже лучше, чем неплохо.
Он помнил, как в Школу морского резерва прислали десяток девчонок. Все были спортсменки с разрядом не ниже первого, и все оказались теми еще оторвами. Шли они под кличками, эта числилась Росомахой. Она была на редкость талантлива, особенно в боевых искусствах. С Тимуром она несколько раз переспала, потому и узнал ее настоящее имя: Верка. Романа не получилось, потому что она меняла мужиков еще резвей, чем он баб, и ее имя быстро стало общим достоянием. Кончилось тем, что озверевший генерал популярно объяснил подчиненным, что не намерен терпеть бардак ни в переносном, ни тем более в прямом смысле, и женский взвод Морского резерва угнали на какие-то другие берега. Потом Тимур случайно встретил Росомаху в одной неприятной стране, полностью состоявшей из нефти, жары, песка, трущоб и небоскребов. Он оценил возросшую Веркину квалификацию, но тогда ему и в голову не пришло, что жестокий профессионализм бывшей кратковременной любовницы в какой-то момент станет его личной проблемой. А вот стал.
В ее нынешних возможностях Тимур не сомневался и поспешил обезопасить себя от неожиданностей прежде, чем Верка придет в себя. Он разул ее – кроссовки с твердыми носами легко могли стать оружием. Да и сами ноги каратистки – оружие, да еще какое. Тимур стащил с нее колготки и туго стянул ими ноги в щиколотках: в иных случаях нейлоновый чулок удобней нейлонового шнура. Снял куртку, отбросил в сторону. Стянул и водолазку, тоже черную, под цвет ночи: чем меньше на человеке надето, тем слабее у него желание драться. Шнурок пригодился для рук. Росомаха совсем неплохо выглядела – для своих… ну да, примерно тридцати восьми.
Тучи слегка разошлись, засветилось несколько звездочек, потом вышла и луна, огромный фонарь южной ночи. Место было отдаленное, вряд ли какой прохожий забредет, но ощущение безопасности исчезло. Приходилось поторапливаться – кто знает, сколько времени отпустили Росомахе на мокрое дело. Тимур вернул ее в сознание неприятным, но безопасным приемом. Она открыла глаза. Во взгляде не было ни страха, ни ненависти, только крайняя досада.
– Дама пришла в себя? – поинтересовался Тимур.
Она не ответила.
– Давай рассказывай.
– Пошел в пизду, – сказала дама.
Есть люди, плохо переносящие боль. Есть люди, почти нечувствительные к боли. Есть боль, которую не может перенести никто. Через двадцать минут Тимур знал все, что было нужно.
– Сволочь, – сказала Верка, отдышавшись, – бабу пытать. Очень по-мужски.
– А стрелять в безоружного – по-женски?
– Ты бы хотел – в вооруженного? Я не самоубийца.
– Как вы меня вычислили? – спросил Тимур, и она объяснила:
– Пока ты свою блядь провожал, навели справки.
– Предусмотрительная девушка, – одобрил Тимур.
– Какая разница, – бросила она, – тебе все равно пиздец.
– По крайней мере, не сегодня, – возразил он.
– Ладно, давай развязывай.
Это прозвучало не как просьба, а как приказ.
– Погоди. Как я узнаю подстраховщика?
– Узнаешь. Спортивная сумка и футляр от скрипки.
– Зачем он вообще нужен? Тебе Зятек не доверяет?
– Он никому не доверяет.
– Хороший человек, – похвалил Тимур.
– Не хуже тебя.
– Мы все хорошие, – согласился Тимур, – из одной компании.
В общем-то, все было ясно. Но Тимура мучило еще кое-что, просто по-человечески.
– Как ты Лешку-то могла?
– Я что, по своей воле? Сам-то сколько народу замочил? Кого велели, того и мочил! – помолчав, вздохнула: – Лешке бы и так через месяц хана, только мучился.
– Он же тебя трахал.
Вот тут она разозлилась:
– Меня никто никогда не трахал! И не будет трахать, понял? Я сама трахаю, кого хочу!.. Ладно, развязывай, надоело.
– А Глашку?
– Ты что, дурак? Она же меня видела.
– А девчонку?
– Она же меня видела! Ее что, звали? Сама вперлась. Что ты из себя дебила строишь? Мне бы пожизненное влепили. А скорее, до суда бы не довезли, прямо в воронке шлепнули. Слишком много знаю, чтобы в тюрьме сидеть. У него все силовики свои, рука руку моет… Ладно, допрос окончен, развязывай. Захочешь вставить, даже ноги раздвинуть не смогу.
Все-таки она была поразительная баба. В Москве убила троих, здесь его чуть не грохнула – а вела себя как нашкодившая старшеклассница. Ну, соврала, ну, дала троим на вечеринке, ну, украла – так ведь попросила прощения! Чего еще надо?
– А ты докладывать побежишь?
Она довольно долго молчала. Потом проговорила угрюмо:
– Он меня теперь убьет.
– Не убьет,- возразил Тимур уверенно. Верка на интонацию не среагировала.
– Да, – вспомнил он вдруг, – в Москве одна баба искала киллера, меня убрать – не твоя подруга?
– У меня подруг нет! – отрезала Росомаха. – Какая хоть из себя?
– Длинная, на черном джипе приезжала.
– Элька, что ли?
– Может, и Элька.
– Нашел мне подругу! Дура и сука.