Ксюша.
— Я сказал, что люблю тебя.
Сказал, что люблю… люблю… люблю…
В голове просто заело. Повторяю и повторяю слова, чтобы пропитаться ими. Чтобы поверить.
Я привыкла к другой любви. Безусловной. Той, которой родители любят своих детей. До смерти папы я ведь жила счастливо, была единственной и неповторимой для родителей. Это потом уже всё сломалось.
Меня любят сестренки. Но их любовь тоже другая. Чистая и искренняя. Не за что-то или вопреки, а потому что я есть в их жизни. Чувства детей, которые таким образом благодарят за заботу и тепло, отдаваемое им.
А вот слова Егора… это же, получается, осознанный выбор? И вот вроде искренен он, открыт, на все вопросы отвечает, а точит червячок… точит… Хочу поверить, но боюсь. Наверное, так могу сформулировать свои опасения. Не слишком ли быстро?
Пока влюбленный сопит в подушку, устроившись на кресле сбоку кровати, смотрю на него и думаю, думаю… Благо, времени теперь… аж три недели…
Перебираю мысленно последний месяц жизни. Учёбу, к которой так стремилась, и в итоге пропускаю всё больше и больше. Работу, для которой пока оформлен больничный, но, скорее всего, придется искать что-то другое. Свое положение. Слова «беременность» сознательно избегаю. Я не просто не привыкла, а до сих пор в состоянии шока. Жизнь вертит меня, как щепку, в водовороте. Вот я одна заливаюсь слезами, а в следующую секунду любима и плачу уже от счастья.
И хоть бы где-нибудь был проблеск с ответом: что делать-то? Как быть дальше?
Егор, конечно, четко обозначил наше будущее в ближайшее время. Он хочет, чтобы я переехала к нему. Не против присутствия моих сестер. Но… Это, скажем так, план на два — три месяца. А потом?
Что будет, если пойдет не по плану лечение? Если не смогут сохранить? Из разговоров я поняла, что моему малышу уже досталось больше, чем многим за всю жизнь. Одно то, как я запрещала себе его любить. Конечно, любила. Сразу. Но ведь запрещала же думать.
Закрываю лицо ладонями — не хочу будить парня. Лицо и без моих причуд уставшее, под глазами синяки. Его вырубило моментально. После своего признания целовал, шептал нежности, а потом вдруг прилег рядом и ровно задышал. Как Дашка. Та может бегать, прыгать, кричать. А потом упадет в кроватку и спит до утра. Пару раз стоя выключалась даже.
— Ксюш, малыш, ты плачешь? — Сонный Егор такой милый. И этот голос с хрипотцой… — Посмотри на меня.
Разбудила-таки…
Убирает руки и наклоняется ко мне. В свете ночника его глаза кажутся черными, как ночь. И даже темнее.
— Приснилось что-то, да?
— Нет. Я не хотела будить. Извини. Мне просто… просто страшно, Егор. Очень страшно. Что будет в будущем?
— Ксюш, я не провидец и не могу такого тебе сказать. Масштабно не могу. Двигайся. Раз не спим, будем разговоры разговаривать.
Сам аккуратно подвигает меня и устраивается сбоку. И так ловко, как будто не первый раз проделывает. Еще один червячок с сомнениями в копилку. Кто знает, сколько в жизни парня таких, как я? Может, я для него игра или развлечение в пресыщенной жизни?
— Давай с самого начала. Выкладывай. Говори всё, что тебя мучает. Будем сражаться вместе со всеми трудностями.
Спрятаться в себе, как привыкла, или… или рискнуть?
— Судя по сжатым губам, думаешь ты про меня и что-то не очень хорошее? Я прав?
— Откуда ты?…
— Оттуда же, откуда и все люди. А про мысли догадался. На лице все написано. Поэтому повторяю — рассказывай. Вот как есть, так и мочи. Можешь не стесняться. Моей беременной девушке позволительно всё.
И я рискую. И рассказываю. Всё.
***
Просыпаюсь от того, что затекла шея. Пытаюсь повернуться, но мешает… мужская рука? Открываю глаза и только потом вспоминаю, как вчера засыпала. Как говорила и говорила, вываливая на Егора тонну своих сомнений. Как он успокаивал, гладил по волосам, а потом устроил мою голову на своем плече и отвечал на все мои признания.
Успокоил? Пока не могу сказать точно. Но тревога потихоньку отступает. Может, я скоро пожалею о своем решении и смелости, но глупое сердце предательски трепещет от … того, что рядом мой любимый…
Нет, я не призналась ответно. Сначала не могла поверить в серьезность своих же чувств. Неужели правда возможно влюбиться, не зная человека достаточно близко? Такая тонкая материя — испытывать чувства к другому. Для меня понятна ненависть. Знаю, что плохо это, но она живет внутри. Я ненавижу себя за слабость и страха. За эти две составляющие моего существования. Мне знакомо чувство паники, когда отключаются мозги и контроль над телом, а единственной доступной опцией становится спрятаться и убежать. Но я знаю про свои слабости и стараюсь с ними бороться. А что делать с прямо противоположным чувством?
Поворачиваю все — таки голову и рассматриваю красивое лицо. Очень правильные черты, выразительные. Сейчас Егор не улыбается, но я дорисовываю его привычную ухмылку. Не знаю, зачем, но протягиваю руку и провожу пальчиком по скулам, носу, замирая на бровях.
— Я тоже тебя люблю, Егор. Кажется, сразу полюбила, как только ты посмотрел…
Говорю еле слышно. Скорее самой себе. И вскрикиваю, когда горячая ладонь ложится на затылок, а к губам стремительно приближается торнадо. Иначе и не назовешь. Поглощает мои слова и эмоции. Воздуха не хватает, но это такая мелочь. Меня сейчас и танком не оттащишь от Егора.
— Ксюша, ягодка моя… — Егор прерывается, тяжело выдыхая в районе виска, — как мне тебя не хватало… всю жизнь не хватало…
А у меня такие же ощущения. Ни убавить, ни прибавить.
— Молодые люди, если что, я стучал. — В палату широким шагом входит вчерашний врач. А я и забыла, где мы находимся. Стыдно — то как… — Вашу беременность буду вести я. По просьбе Егора Александровича.
Егор удовлетворенно кивает, и вообще не стесняясь, будто так и надо, поворачивается на спину, подкладывая под спину подушку. Толкаю его в бок, но он невозмутимо хмыкает и говорит доктору «спасибо».
— Зовут меня Тарас Алексеевич, все контакты оставлю здесь. — На тумбочку ложится визитка и большой лист, на котором что — то напечатано. — Это, — врач указывает на список, — перечень анализов, необходимых для сдачи. Сейчас Оксана Игоревна может привести себя в порядок и позвать медсестру. Кнопка, как всегда, над головой. Ходить никуда нельзя. Максимум — душевая и уборная. Приемы пищи сидя, все принесут сюда. Если хочется дополнительно что — то — ограничений никаких, кроме стандартных — острое, жирное и цитрусовое исключаем. Сладкое можно в разумных количествах. Пока все понятно?
Синхронно киваем, как самые прилежные ученики. Я успеваю привстать и натянуть халат, пока наглец разваливается на всю спальную поверхность.
— Половая жизнь на время лечения полностью исключается, — Тарас Алексеевич с улыбкой поворачивается к Егору, пока я подбираю челюсть от таких откровений и борюсь с желанием провалиться сквозь землю, — но другие доступные способы, скажем так, личной жизни не мешают. Принцип такой: приятно маме, приятно малышу. Тоже понятно?
Я все — таки прячу лицо в ладонях, а Егор весело ржет, поднимая руки вверх.
— Все понятно, доктор. Спасибо.
— Тогда готовьтесь и зовите медсестру. Напомню, что есть нельзя, воду можно. После анализов принесут завтрак.
Выходит также стремительно, как вошел, а я оборачиваюсь, сгорая от стыда.
— Нормальный мужик, ты чего засмущалась?
— Егор, — шиплю, — ты почему не встал? Что он теперь обо мне… о нас подумает?
— Я встал. Частично. Я ж говорю, понятливый мужик. Ничего он не подумал, кроме того, что два человека друг друга любят. Давай сдадим, что он понаписал, ты позавтракаешь, а я на работу смотаюсь.
Наконец — то спрыгивает с кровати и направляется в душ. Ух. Можно выдохнуть.
Пока Егор плещется под водой, успевают набрать целую палитру пробирок. На них маркировки разных оттенков цветов радуги. Красиво, наверное. Только голова кружится.
— Сейчас будет завтрак. Обязательно поешьте, чтобы набираться сил.
Вот это больница. Страшно представить, какой счет выставят за мое пребывание. Со мной носятся, будто я царица, не меньше.
— Уже все что ли? И ты не плакала?
— Я не боюсь уколов и иголок. И с легким паром, кстати.
— Смееелаааая? Это хорошоооо, — тянет, причмокивая губами. — И спасибо, кстати. Только какой там пар? Вот у Дейва банька… ну мы туда еще съездим, сама посмотришь. Тебе понравится.
Егор столько болтал ночью, что его друзей я знаю, мне кажется, не хуже, чем Милку. Поставил себе задачу отвлечь — отвлек. Мозг переваривать не успевает.
— Завтракай, малышка, а я помчал. Буду к обеду. Что тебе привезти?
— Егор, — обнимаю за шею, когда он тянется поцеловать.
— М?
— А ты можешь еще немножечко остаться? И со мной поесть? Вот столечко, — показываю пальцами, сколечко.
— Всё, что захочешь. Уговор прежний: ты не надумываешь, а говоришь мне прямо.
— Хорошо. Я постараюсь.
Я правда постараюсь. Мне сейчас петь и танцевать хочется, как на душе легко. Жаль, вставать нельзя.
С опаской кладу руку на живот. Еще непривычно. Егор тут же подхватывает мой жест и накрывает сверху своей ладонью. Сердце замирает от интимности момента. Люблю по — настоящему. Понимаю сейчас. Когда признавалась, не верила до конца. А сейчас верю.