34412.fb2
Давно тьма легла на мир. «Ну и задам я им жару, — думал отставной майор Урябьев, отрываясь иногда от страниц. — Что за порядки: ночь-полночь, а они шатаются неведомо где!» Вдруг стукнула дверь, и на порог явился взъерошенный, красный Вася:
— Федор Ваныч! Зоя дома?
Урябьев стиснул зубы, зажмурился.
— Что ты, Василий! — опомнясь, сказал он. — Вы же должны были вместе прийти.
— Ну да! Мы договорились: только освобожусь — и захожу за нею в музей. Она сказала, что подождет, если задержусь: у нее, мо, тоже много работы, с этой кражей. Я бегал-бегал, глядь на часы — начало девятого. Порулил к музею — там закрыто, и пломба на замке. Ну, думаю! Договаривались ведь. В отдел заглянул: вдруг ко мне пошла. В дежурке говорят — нет, не появлялась. К двум ее подружкам забегал… что же это такое — а, Федор Иваныч?
— Это беда… — отец опустился на табуретку. — Это, Васенька, беда…
А Зоя сидела в это время в подвале рататуевского дома, и отвечала на Митины вопросы. Он был вежлив, угощал ее чаем с пряниками, — но железная дверь была затворена; давил потолок, давили серые ноздреватые стены. На одной из них висел украденный ночью портрет. Стоило Зое глянуть в ту сторону, как она начинала плакать.
— Ну полно, полно, — успокаивал ее хозяин. — Вот, ей-богу… Ты лучше посмотри попристальней. Или ты не все мне сказала…
— Отпусти меня домой, паразит! Гадость какая: схватили, привезли сюда… Это вам даром не пройдет! У меня и папа бывший сотрудник милиции, и любимый человек!
— Это мы в курсе. Но и ты меня пойми. Мы родственные души, в конце концов: я тоже люблю все изящное, прекрасное, антиквариат, памятники старины… И вот узнаю, понимаешь, что эта картина — ключ к месту, где закопан клад с драгоценными вещами. А что такое драгоценные вещи? Это перстни, камни, колье, золотые лобанчики. Я и не стал бы туда лезть: возня, головная боль… но здесь вот что: как раз продается, и довольно дешево, отель в штате Флорида. Я уж и так, и сяк — не хватает, и баста! Люди попались хорошие, они согласны ждать — ну так не бесконечно же! Потом, если хороший клад — с него можно купить и не один такой отель! Ты хотела бы отдохнуть во Флориде, киска?
— Да, — слабо молвила Зоя.
— Ну, так и поехали вместе! Только помоги нам — чего тебе стоит!
— Я не знаю. Она всегда была у нас, эта картина, — никто даже не думал…
— А вот теперь давай подумаем. Я тоже попробую включиться, по своим каналам… Побудь пока здесь, у меня в гостях. Мальчики здесь дисциплинированные, никто тебя не тронет… но ты старайся, детка: думай, думай… Только не затягивай, а то — не могу же я их постоянно контролировать, возможен и срыв. Питание заказывай любое — смешно на этом экономить, ей-богу… И не расстраивайся: мы с тобой еще отметимся в том отеле! И закатим та-акую гастроль!
— Лучше домой отпусти, гад проклятый! — визгнула Зоя. Рататуй осуждающе покачал головою, поднялся с кресла и двинулся к двери. Зоя рванулась за ним, — но стоящий сзади Коля Опутя приударил ее слегка в голову дубинкой-«демократизатором», — так, что она свалилась на бетонный пол, жалобно охнув, и принялась глотать воздух.
В коридоре хозяин заметил Опуте:
— Ты гляди, не очень-то с ней…
— Ничего, оклемается. Ты что, вправду за бугор ее хочешь везти?
— Куда везти? Ну, ты даешь!
— Дак ведь… Ну, положим, чего-нибудь напетрит она в этой картине. Дальше-то что? Ее ведь отпускать надо будет. Не боишься ее папаши, вместе с Васенькой преподобным?
— Учишь, учишь вас — а вы все как дети малые… Запомни одно: эта девка отсюда уже не выйдет. При любом раскладе. И не надо переживать по этому поводу: таких, как она, до Москвы раком не переставишь. И уж тем более не стоит волноваться об ее родных и близких. На свете много людей, и каждый со своим горем, — ну чем мы можем им помочь? Так, только посочувствовать.