Валичка Постников и Мелита Набуркина гуляли по окрестным полям и лесам. Глядели друг на друга, вздыхая, и с томлением пожимали руки. Иногда он делал значительное лицо, надувал щеки, глядел искоса:
— Ну когда же, душа моя, когда?!
— Не надо спешить, душа моя, — она била его веточкою по руке. — Куда спешить? Все хорошо в свое время, не так ли?.. До плотских радостей надо еще дозреть духовно.
«Духовно! — мучился Валичка. — Духовно! А может, завалить ее в те вон кустики — да и дело с концом?..».
Но на такой шаг все же трудно было решиться, не зная, чем он обернется: пылкими объятиями и сбивчивым шепотом, или же — придется бежать домой, быстренько собираться, и поспешать на автобус. Хоть и было в той задумке что-то такое решительное, отважное, подлинно мужское, туманящее мозг. Он и сам, если напрячься как следует, мог нечто подобное вспомнить, из чуть ли не студенческих времен: как он кого-то догонял, валил, заголял впопыхах, втыкал… Где ты, молодость?..
Нагулявшись, они шли домой, каждый при своих мыслях.
Сегодня Кузьмовну посетила гостья: она сидела за столом и хлебала кислую капусту, тяжело ворочая толстой шеей.
— Здорово, Мелитка! — хрипло каркнула она. — Здорово, етиомать!
— Здравствуйте, тета Маша, — сдержанно сказала Набуркина. — А вот ругаться совсем необязательно.
— Ну, етиомать, извини. Как это сказать… Ах, buеnissimа![23] Гляди, mi guеridо, quе hеmbrа![24]
— Нот андерстенд, — молвил Постников. — Нихт ферштейн. Но парле.
— Ходит царь-от по Русской земле, — Португалка стригла глазами Валичку. — Ходит, родной, золотко православное. Все видит, все понимает — а помочь не может!
— Пошто? — спросила Кузьмовна.
— Пошто… Потому што чечены ищут. Ихний чеченский генерал так и сказал своим тайным бойцам: осыплю золотом с головы до ног, если привезете головы русского царя и его царицы. Царь-от, он ведь што молвил: как только, мо, приду к власти — так сразу всех черных захвосну! И все. И никаких хренов. И оне знают: ево слово твердое. Оне ведь, кроме него, больше никого на Руси не боятся: ни президента, ни правительства… Где жо он теперь, родимой, скитается?!.. Ы-ы-ы…
— Ты не плачь, тета Маша, — сказала Мелита. — Ну ходит, допустим, где-то царь… ну и что? Земля ведь большая. Может быть, не так уж и плохо ему живется.
— Дак ведь не в том дело! — вскричала гостья, оборвав рыдания. — Опасно жить-то ему, вот што! Ведь нынче куда ни глянь — везде черные. Увидишь — и сердце заходится: а вдруг это генераловы бойцы, царскую голову ищут? Што вот у нас в Потеряевке эти трое черных следят? Которы у Крячкина-то живут? Тоже, поди-ко, царя ищут?
Тут имелись в виду, конечно, Клыч, Богдан и Фаркопов, во внешности которого проглядывало нечто армянское.
— Да кому они нужны! — молвил Валичка. — Разве здесь, в этой глуши, может появиться какой-нибудь царь?
— Э-э, не скажите… — загадочно прищурилась ревнительница престола. — Кое-што мы тоже соображаем. — И она подмигнула бывшему члену пленума общества добровольных пожарников. — Мужик-от у тебя, Мелашка, непростой. Познакомь меня с ним. Не бойся, не отобью.
— Да ну, тета Маша, тоже скажете… А он, между прочим, тоже вами интересуется. Кто, мо, такая, да откуда, да почему Португалка?..
— А што ему рассказывать! Вся жись в колхозе да совхозе, с коровами, да с хозяйством, с мужиком, с ребятами… какой в ней может быть интерес? Ну, я, правда, хорошая была работница. Имею орден «Знак Почета», медаль «За доблестной труд». А больше-то што? Нет, моя жись неинтересная.
Милочка (исп.).
… мой дорогой, какая девица! (исп.)