Возвращений горьких и смертей,
Уголок не сыщешь на планете
Сердцу и страшнее и святей.
Отдана Лубянке эстафета,
Наполняет голос новояз,
Это здесь они висели где-то,
И веревка тут оборвалась.
Но концы ее легко связали
С той поры в трепещущей ночи
Тени их и души их из дали,
А за ними следом палачи.
Не полны раскаянья и страха
В рвенье "до конца искоренить",
По ветру их красная рубаха,
"Слово - дело" - вековая нить.
Волны что-то важное такое
Шепчут, как им кажется тайком,
На Руси не ведают покоя
Души ни до смерти, ни потом.
x x x
Это тайна ночного полета
Всех на свете земных Маргарит,
На Исакии ангел кого-то
Словно... шерп молодой сторожит.
За Фонтанкой у церковки Анны,
Зацепившись, упала луна
И катилась по рельсам трамвайным,
Как однажды в Москве голова.
Эти тонкие ленты стальные
Ночь разрежут двойной колеей,
И пойдут за тобой остальные,
Как тропинкой идут полевой.
Но в томительном сером тумане
Ночи, не насылающей сон,
Все мосты развели атаманы
Недоступных для смертных времен.
И приходится верить, тем паче,
Что уже совпаденья пошли,
И нельзя прикоснуться иначе
Ни к каким наслажденьям земли.
x x x
Тышлер здесь подглядел свои тени
Декорации крыш городских,
Робко окна трепещут в смятенье,
Заворожено город притих.
За какой занавеской отсюда
Абажуром расправленный свет,
Уцелевшая чудом посуда
Вековых дореформенных лет,