- Благослави вас бох, православные, за доброту вашу! - воевода шмыгнул носом и, устыдясь повлажневших глаз, спрятал их - надвинул шапку. - Простите грешного!.. - и пристально, тайно вглядываясь сквозь приопущенные радужные ресницы в - до боли русских - людей, подумал: "Не поймут". Но они поняли: заулыбались приветливо, умно. Отлегло от сердца: они, простой люд, если к ним по-хорошему, справедливо - пусть и строго, - всегда поймут, приветят, помогут, и нет между ними ни злости, ни ненависти... Не то, что бояре: чванливы, горды не в меру, но увы - не столь умны, как хитры и наглы, а где хитрость и наглость - там и их родная сестра - подлость... "За такой народ я пойду на все страдания, мучения!.."
Снял шапку, тряхнул желтоволосой гривой:
- Не посрамлю даденный вами меч!.. - поклонился малым поклоном - отвернулся, закрылся тулупом и покатил...
Боярин Андрей Воронцов велел Игорю Голубову к обеду собрать бояр, сотенных ватаманов. "Надо Игорька с полком послать на бунтарей-бояр, - решил он твердыми шагами взойдя на крыльцо Думного дома. В дверях остановился, поглядел на стражника - рыжебородого, огромного, - подумал: - Лишь бы Костя не помре!.." Прошел в палату и... замедлил шаг: толпа раскрасневшихся людей; Игорь Голубов что-то горячо доказывает перепуганным боярам - те аж рты разинули, глаза побелели у некоторых, по лицу пот ручьями.
"Что-то случилось?" - прислушался к быстрой цокающей речи вятчан.
- Нечо ждать! Надо сегодня же выступать, - Игорек нетерпеливо взмахнул руками, - первый раз таким видел его Андрей Воронцов. - Этот пожар восстания пострашнее любого врага - всюду достанет...
"Что, что такое?! Бояре аж обиды забыли", - великокняжеский посланник грудью раскидал толпу.
- Где, кто восстал?! - враз замолкли, потянули с голов шапки.
- Сядьте! - сам тоже сел. Игорь Голубов, стоя:
- В двух воровских боярских вотчинах восстала чернь. Дружины к мужикам переметнулись. Бояре и ихние тиуны убиты... пошли к Кокшаре - уже к моей вотчине подошли...
У Андрея Воронцова побелели скулы, крылья носа: "В такое-то время... - бунт!.." - вслух:
- Сядь!.. - помолчал, глядя в угол, где висел Никола Чудотворец, перекрестился. Поневоле все повернули головы туда и тоже двуперстно осенились крестами. Полегчало, лица помягчели, успокоились. - Бох поможет - все одолеем!.. Я сам пойду на них. Игорь, вышли наперед скоровестников - грех проливать братскую православную кровь, - пусть сложат оружие, выдадут главарей и по домам разойдутся, тогда сохраним ихние жизни, избы с семьями, животиной... (Если бы не поход - упрашивали бы? Каждый смерд, осмелившийся поднять руку на своего господина, должен понести кару!)
А потом ругался:
- Иван, почему не даешь мечи, наконечники новые? К ним еще древки нужно примерить, сделать?
- А кто за них платить будет!..
- Сказано - так выдавай, - перебил боярин Андрей Воронцов. - Потом оплатим - из царской казны.
- Дак я ж плачу за железо, кузнецам!..
- Плати!..
- Ведь чем-то жить надо...
Чей-то голос из дальнего угла:
- Ты бы дома здак-то не делал - поди, накопил - кубышка-то с златом...
- Я не прячу!.. Все отдано - вон чуть ли не каждый год снаряжаю полк для великого князя, а вотчина не то что у вас - хоть из рода князей я...
Примолкли. Теперь уже он грозно:
- Не стараетесь! Где корма?!
- Запасы делаем...
- Запас само собой, но мужиков-воев счас нужно кормить, на худом мужике не повоюешь!.. Я приметил, - великокняжеский боярин поискал глазами, не нашел, - Степка Кривой смуту сеет, мешает... Говорит, что ушкуи потонут, потому что зимой строят, - Андрей Воронцов зло оскалился, заплясала нижняя губа, глаза темные, грозные: - Кто еще так думает?! Смотрите, башку велю отрубить... Чуете - воевода слаб, немочен!.. Дак вот, если умрет... - перекрестился, - господи, не допусти! - Я буду великокняжеским наместником - в Москву уж отосланы скоровестники...
На следующий день вьюжным темным утром Андрей Воронцов вывел великокняжеских воев, три сотни вятчан из Хлынова. Войско разделил на два отряда: с москвичами и с сотней вятчан пошел на Спасское - на усадьбу покойного боярина Гривцова; две остальные сотни послал на другую вотчину.
Гришкина десятка с ватаманом Иваном Заикиным шла во главе вятской полусотни - за ними московская рать.
Другая полусотня была разделена на ведомцев-заслонцев: головной отряд вел сам сотенный Евсей Великий; боковые, защищавшие от внезапного нападения с флангов, шедшие по проселочным дорогам слева и справа, вели десятные ватаманы.
Ехали, делая короткие остановки, чтобы накормить коней, самим пожевать. Ночевали, где ночь застанет.
На третий день сотенный Евсей Великий, едущий - в верстах - впереди, послал к боярину Андрею Воронцову коннонарочного, - сообщал, что в лесу сделана засека "зело крепка", - сходу не смог взять.
На подмогу боярин бросил сотню во главе с Аникием.
Многодневный буран со снегопадами сделал местность непроезжей - только по узкой дороге шли войска.
Московская сотня спешилась. Прошли мимо Гришки, тяжело ступая, утопая в снегу, великокняжеские вои. За ними двинулись вятчане.
Обстреляв издалека засевших за засекой мужиков-разбойников тяжелыми стрелами из самострелов, московская рать узким клином пошла в атаку. На острие, в железной личине44, - молодой рослый сотенный Аникий.
Подпустив воев на два десятка шагов, мужики, укрытые за стволами наваленных деревьев, ответили; но широколезвные стрелы не пробивали пластинчатую броню москвичей, окованные железом щиты и личины...
Государевы вои в изображающих медвежьи морды личинах - у кого не было, защитили лица щитами, - с грозным боевым кличем, от которого снег пластами попадал с мохнатых веток темных елей, пихт, - сблизились, вступили в рукопашный...
Гришка с товарищами, в легкой бранной одежде, ждал сигнала: "Преследовать противника!"
Снежная завеса поднялась над сечей. По шуму можно было предположить - бой ожесточился...
А погода портилась. Белый снег короткого зимнего дня посерел. Пошел снег, подхваченный вьюжным ветром, он несся над землей, забивал рот, ноздри; и было уже не понять, откуда идет снег - то ли валится сверху, то ли метелит снизу, - в нескольких шагах трудно разглядеть человека.
Из белой кутерьмы вынырнул вой. Без шапки, с мокрым лицом - сосульки на бороде. В руке оголенный меч, с обоюдоострого лезвия крошатся ошметки красного льда; пошатываясь, прошел мимо расступившихся вятчан к боярину.
Немного погодя вызвали сотенного Евсея. Вернулся Евсей Великий построжавший, брови сурово сдвинуты. Собрал десятных ватаманов, воев и, стараясь перекричать посвист-вой бурана, заговорил:
- Разбойники засели крепко... За засекой снежно-ледяные городки настроили... Велено обойти... Разделимся: с первыми я пойду, со вторыми Иван Заикин. - Гришка по пуп в снегу вышагивал за длинным, по-журавлиному переставлявшим ноги воем. "Вот бох росту дал! Мне бы так", - позавидовал по-хорошему. Гришке совсем было не страшно идти по лесу навстречу разбойникам,
Дядя Иван - так называл он ватамана Ивана Заикина, - назначив длинного воя десятником, ушел в голову отряда.
Гришка дышал полной грудью, хватая ноздрями сыроватый, пресный лесной дух; вспомнил отца, дядю Митяя - с ними вот так ходил по лесу во время охоты, - правда, не пехом, а на широких подбитых лосиной шкурой лыжах.
Шумели вершины деревьев, пыхтели, кряхтели вспотевшие вои, у кого-то что-то брякнуло. Зло шипя ("Чисто журка", - весело усмехнулся Гришка), повернул длинную шею десятный, погрозился шепотом. Но вои лишь скалили зубы и громче всхлюпывали соплями...
Неожиданно подали команду по цепочке: "ложись!" Гришка, погрузившись, как в перину, в рыхлый снег, зажмурился, широко разинул опушенный курчавой золотистой бородкой рот, стал ловить падающие снежинки.
Верховой ветер подвывал, посвистывал, раскачивал верхушки елей, сосен, изредка сыпал комья снега, хвою.
В полушубе тепло, - только еле ощутимая прохлада мягко щекотала потную спину...