Остыл, крутнулся на мягких красных сафьяновых сапожках, вернулся на место и, сидя:
- Я уж кое с кем поговорил, кой-кого попытал; подвойский сотейник признался - во всем он виноват... А бояре говорят и на вас, - и вдруг гневно: - Идете у него на поводу - у этого безбожника!..
Игорь Голубов побледнел, затрепетал сухим телом:
- Безбожником не был!..
- Смотри, если лжешь; уведите его!.. Выйдите все! Оставьте нас троих...
Когда остались одни, воевода Образец заговорил поучительно-мирно: - Что ж вы наделали?! Ладно - блуда не было, вятских бояр прижимать нужно; но смотрите, в Казани что творится - все ханство взроилось! - и, жестко взглянув зеленоватыми глазами, спросил: "Ты, Костя, можешь воеводские вожжи держать?!"
- Могу!.. И никому не уступлю, пока Сарай не воюю! - вятский воевода блеснул глазами.
Образец посветлел лицом, и уже - помягче:
- Тебя бы вместе с подвойским повезти в Москву и спросить за грехи, но... воюй, вину искупи в походе. С сегодняшнего дня все будешь делать с моего ведома! А теперь слушай наказ: посошную рать вели распустить - соберем перед тем, как отплыть - эдак незаметно будет начало похода...
В первой неделе июня - не раньше, не позже - должны воевать Сарай! Раньше нельзя - Ахмедка будет там, позже - заберет из Сарая оружие и двинет на Русь, и тогда мы, как плеть комони, - орде прибавим ярости... Да и сам знаешь, с большой водой только можно Сарай взять... А потом на Двину...
Воевода Образец поднялся с лавки, подошел к дорожному сундуку, вынул, развернул исполненную на пергаменте карту города Сарая.
- На вот, великий князь посылает.
Константин Юрьев вмиг ожил: "Верит мне великий князь!.. - обрадовался: - Это же клад!" - повернулся к Образцу, низко поклонился, широко перекрестился:
- Спаси и охрани бог государя нашего за доброту его! - хорошо, светло на сердце стало, и он уверенно потребовал: - А помощника моего - Игоря Голубова - не дам!.. Отпусти его - без его трудно будет... За боярина Ондрея Ондреевича низко кланяюсь государю, - Константин Юрьев еще раз поклонился, - и прошу его идти со мной... Он знает Сарай - бывал там, умен, в житьих и ратных делах горазд...
У боярина Андрея Воронцова слезы закапали на бороду, затряслась нижняя губа...
Гришка Семенов
Гришка очнулся. От холода знобило, слева покалывало в груди, горела голень, ныло правое плечо - боль в спине.
Он лежал на боку. Над головой стукались ветки, сыпля снег. Гришка приподнял голову, открыл залепленные снегом глаза - серая мгла вокруг. Закружились тени кустов, деревьев; закачалась земля... затошнило. Подумал: "Сколько я пролежал? Почему не подобрали?! - затревожился: - А может, убиенным засчитали?.. Надо уйти с этого места, пока не замерз, не наткнулись на меня разбойники..."
Хотел опереться на левую руку, встать, но она даже не шевельнулась - онемела; скрежетнул, сжал зубы, начал с трудом сжимать, разжимать кисть, пытаясь разогреть руку. Повернулся - в ноге скыркнуло, острая боль пронзила голень, бедро; в правом плече вывернуло, заломило сустав, приостановилось дыхание, острыми зубиками кто-то куснул сердце... "И плечо свихнуто!.."
- Что-то липкое, теплое потекло по спине. "Кровь?!" - испугался, часто задышал. Собрал все мужество, чтобы успокоить себя, и работал, работал кистью отходившей руки... Сердце отпустило - теплый родник забил в груди, отогревая тело. "Надо идти, двигаться, а то замерзну!" - он оторвался от своего места - сделал движение вперед, стараясь волочить ногу. Левая рука теперь плохо, но слушалась; правую "тянуло", как будто кто-то ее загнул, вывернул назад и так держал. Пополз.
Он полз, скрипя зубами, постанывая. В темноте не видно было, он старался ползти прямо, - молился и полз. К онемевшей руке вернулась сила, но начали мерзнуть, коченеть пальцы. Правое плечо и руку будто бы сковало, и он старался не беспокоить их - пусть так, лишь бы не мешало...
Дыханием попытался отогреть пальцы - не помогло, и тогда он вытянул рукав шубы - постепенно пальцы отошли.
А вот ноги... Каждое движение - боль; отдавалось в голове, приходилось часто останавливаться, чтобы не потерять сознание. Еще полсажени, и... нога провалилась в яму - прогнулась, - боль огромной стрелой снова пронзила тело, ударила в голову - в глазах красная мгла, - он потерял сознание.
Сколько пролежал - не помнил. Холодом сковало тело, - то ли от пота, то ли от снежной мокрети лицо покрылось ледяной корочкой. Но холод же помог: заморозил боль в ногах - сознание вернулось.
"Эдак не выйти к людям!.. - испугался он. Умирать не хотелось - не погиб в бою, а вот так вот - замерзнуть... - Господи! помоги и спаси - ты ж добрый - помоги выжить, штобы я смог сходить в поход... Лучше уж там лечь..." - зашептал холодными губами молитву...
"Пока сердце стучит, пока кровь не остыла в жилах - нужно ползти!" - закусил не чувствующие боль губы, пополз.
Полз... Сломанные кости голени, смещаясь, скыркали друг о друга - адская боль, - он полз...
Наконец вытащил свое тело из лесу. Стало светлее. Обрадовался, что выбрался, снова пополз, до крови кусая губы, не в состоянии уже ориентироваться - знал, что, если остановится, то уже не сможет двигаться больше.
Временами впадал в короткое забытье. Ему казалось, что он то заползает куда-то вверх, то скатывается вниз - но на самом деле лежал на снегу...
Очнулся - уже не мог двигаться. С трудом поднял тяжелую голову. Было совсем светло, и он подумал о себе как о другом человеке, удивляясь, как он жив, может смотреть, думать...
Его качало, будто в лодке, но он все же смог различить ровную полосу кустов и понять, что это берег речки.
Одолевала слабость, безволие - захотелось спать, но в самый последний миг пришло откуда-то из глубины подсознания, что сон - это смерть, и Гришка с трудом преодолел себя - пополз прямо на кусты; и не успел ничего подумать, как уже летел с обрывистого берега...
Пришел в себя, приподнял голову, огляделся: неширокая заснеженная лента реки, огражденная с двух сторон - сажени по 3-4 - крутыми берегами, открывалась в обе стороны. Было непонятно: где верх, где низ реки, но какая разница - главное, на ней должны стоять деревни... Доползти бы до них!
И Гришка пополз...
Вечером дед Васько с десятилетним Санькой нашли его.
Они увидели свежий след, пошли по следу и нашли Гришку, который тыкался головой в оголившийся глинистый берег, пытаясь вскарабкаться.
Когда его закутывали в дубленку, он слабо улыбнулся и снова впал в беспамятство.
Прошло три недели. Зажила рана на спине. Окреп. А вот нога на месте перелома и ниже опухла; пальцы ступни почернели, загноились - зловонный запах шел от них; сильно болела.
Гришка не раз просился на "волю" - хотя бы в сенник-сарай. Ему было унизительно стыдно... "Лучше бы сразу тогда - чем эдак лежать!" - думал он.
По тому, как помрачнел дед Васько, осмотрев сегодня его ногу, он догадался, что у него... "Нет! Только не это - не черная опухоль46 - тогда конец!.." - вспотел Гришка.
Из разговора знал, что попал в деревню Гари - в 35 верстах от села Спасского (обрадовался: "Почти дома!"). В деревне осталось 3 двора: Лосинины - дед Васько, сноха его, дочь и внуки: Санька и двое малышей-погодышей; в другом доме Анна - вдова - с титешным ребенком; в третьем жила бабка Воробьиха. На всех одна корова, три овцы, два кабана да десяток кур, гусей...
А на улице тепло, тает днем, пахнет парным навозом, талой водой - весна. Удлинились и посветлели дни. С темно-синего высокого неба солнце льет на землю горячие золотые лучи - все оттаивает, оживает, радуется.
Приход весны Гришка чувствовал и по ребенкам, которые целыми днями пропадали на улице, собирая липовые ягодки, почки, - приходили мокрые; и по веселым голосам пташек в лесу, по граю прилетевших грачей.
...Семнадцатилетняя Опросинья - самая младшая и единственная, оставшаяся в живых из детей деда, - принесла еду: кашу-тюрю, хлеб пополам с липовыми ягодками, молоко в чашке - недавно отелилась корова - незаменимая поддержка для детей и взрослых в деревне - и, хлопнув дверью, вышла. Гришка поел, прислушивался к граю - столько жизненной мощи было в этих криках; что вдруг до боли в сердце, до дрожи в теле захотелось выздороветь, встать на ноги, жить!.. Приподнялся; сильно болела нога - будто варили стопу. Заозирался - никого из взрослых, только малыши-погодыши Ванька с Панькой возились в углу.
"Надо што-то делать с ногой, а то пропаду!"
- Пузики-голопузики, - хотел смешно и ласково, как это делает их мать, но вышло грубо и не смешно...
- Цо тебе? Цо с тобой?! - обеспокоенно зацокали подбежавшие малыши. - Пить хошь? - спросила Панька, младшая, в длинном сарафане и, судя по поведению, главная и, не дожидаясь ответа, послала своего брата за водой.
Гришка попытался изобразить на обросшем лице улыбку:
- Ничего не надо... - и, всматриваясь в по-взрослому серьезное белое личико девочки с васильковыми глазами, попросил: - Ты бы послала братца за дедом.