- Почему же обязательно дешевку? - обиделся Анаврин. - Между массолитом и серьезной литературой есть узкая зона, которую я как раз и пытаюсь превратить в "ничейную землю" - то есть территорию, на которой действуют законы обеих враждующих сторон.
- Вот-вот! - поддержал его Борька. - Именно этого сегодня нашей литературе и не хватает!
- А почему герои твоих романов, - не удержался от вопроса и я, - живут словно во сне? Я тут почитал на днях "Гений рации П" и "На задворках Великой Ичкерии" - и все герои там либо находятся в страшном алкогольном угаре, либо дуреют от съеденных мухоморов или слизанной с марок ЛСД...
- Это не совсем так, - нехотя отозвался Анаврин, снисходя до случайного собеседника. - А может быть, и совсем не так, потому во сне находятся не герои, а сам мир. Это он, этот мир, представляет из себя сон и бред, понимаешь? Вся наша реальность, которая якобы дана нам в ощущениях, это только иллюзия и мнимость. Она - наш коллективный глюк, и поэтому, когда мой герой напивается или съедает мухомор, он этим как раз и возвращает всё в свое первоначальное положение.
- Да разве у тебя герои? - задираясь, бросил Берлинский. - Это какие-то куклы-марионетки, которые пассивно следуют за любыми случайными поворотами судьбы и ничего не пытаются делать сами.
- А зачем? - не дав ответить Анаврину, подал голос Бройлерман. Мнимость сущего заранее обесценивает любое действие, лишая смысла любую попытку переменить судьбу, а тем более улучшить мироздание.
- Точно, - опять подпрягся на помощь Борька. - Человек есть то, что он ест. То есть, когда любой из нас садится перед телевизором, он превращается в пустую перчатку, в которую виртуальный субъект с экрана входит, как рука. И не более того.
- Ну не скажите! - раздался вдруг чей-то спокойно-уверенный голос и, оглянувшись, я увидел незаметно сидевшего за всеми отца Мирослава. - Ведь в этой, как вы говорите, перчатке, - провел он легким жестом руки вдоль своего тела, - уже давно присутствует нечто гораздо более реальное и более законное, чем пытающаяся вскользнуть в неё с экрана информация, то есть моя душа, причем не просто душа, а созданная по образу и подобию самого Творца - потому-то она и вмещает в себя весь окружающий мир.
- Да ладно, отче, не надо, - криво ухмыльнулся Анаврин. - Весь этот мир, о котором вы говорите - это только анекдот, который Господь Бог рассказал самому себе. Да и сам ваш Господь Бог - то же самое.
- Религия - это такая же часть человеческой культуры, как театр, живопись или та же литература, - лениво добавил Бройлерман. - А значит, она находится в зоне действия тех же самых законов, что и любая другая сфера творчества, которые без постоянной модернизации просто отмирают, превращаясь в рудименты былых эпох.
- И из этого следует, что богослужения в православных храмах должны проводиться в сопровождении группы "На-на"? - усмехнулся отец Мирослав.
- Так далеко, к сожалению, наши архиереи не шагнут, но обновить язык богослужений надо было ещё в начале восьмидесятых, - не обращая внимания на иронию отца диакона, продолжал проповедник постмодернизма. - Ну не смешно ли - третье тысячелетие на пороге, а там всё "аки" да "паки"?
- Вот и обновите язык литературы, возвратив ему не только понимание этих забытых слов, но и утраченную ныне возможность обозначать действие "в чистом виде", то есть не зависящее от времени и происходящее вне времени, в Вечности, - предложил отец Мирослав.
- Что вы имеете в виду? - удивленно вскинул брови Бройлерман.
Анаврин и остальные тоже заинтересованно повернули лица к отцу диакону.
- Я имею в виду так называемый аорист - "не-ограниченное" или, как его называли славянские книжники, "всегдашнее" время. Дело в том, что из современных переводов "Библии" и "Нового Завета" на наш сегодняшний русский язык как бы сам собой исчез тот догмат о безначальном и бесконечном, от времени не зависящем и временем повелевающем бытии Слова, который был возвещен миру самовидцами Божия Слова апостолами и передан затем нам на языке, специально созданном для славян равноапостольными Кириллом и Мефодием. И, печатая в новых изданиях Евангелий от Иоанна не славянское "в начале Бh слово", а осовремененное "в начале БЫЛО слово", мы, сами того не замечая, как бы лишаем свой мир развития, говоря, что бытие "слова" уже окончилось в прошлом... Или же возьмем для примера такой фрагмент Библии, говорящий о делах Божиих. Там, в начале книги Бытия, различие между "церковнославянским" и "русским" текстами при их записи по принятым теперь орфографическим нормам получается вообще всего только в одной букву: "СОТВОРИ Бог небо и землю" и - "СОТВОРИЛ Бог небо и землю". Казалось, бы такая ничтожная разница (всего-то лишь одна буковка!), а смысл получается принципиально разный. Так, если современный русский текст, выражая действие Бога перфектом (совершенным прошедшим временем), утверждает, что акт творения всецело относится к прошлому и по окончании этого акта Бог уже не вмешивается в дальнейшее бытие твари, то традиционный "церковнославянский" текст, выражая "дело твари" аористом, утверждает, что Бог его не прекращает никогда и, активно вмешиваясь в наше "мирное бытие", этого мира Своим творчеством не оставляет... А ты, - отец Мирослав повернулся к Бройлерману, - предлагаешь этот длящийся в аористе Вечности процесс обновления всего бытия, в том числе включающего в себя и литературу, запереть псевдомодернистским реформированием в клетку навеки завершенного перфекта. Кто же в таком случае больший приверженец модернизма - ты с твоими апологетами или наши консервативные архиереи?..
- Это всё, отче, софистика, - вяло парировал Бройлерман, тогда как остальные присутствующие оживленно загудели, признавая позицию отца Мирослава и оригинальной, и не лишенной смысла.
В этом галдеже и шуме никто не заметил, как открылась входная дверь и в квартиру вошел уходивший на какое-то свое пенсионерское собрание Панкратий Аристархович. Его увидели только тогда, когда он сделал несколько шагов в центр комнаты и молча там остановился.
- Дед, что с тобой? - испуганно спросил Борька, когда все вдруг замолчали. - Что-нибудь произошло? Дед?..
- Включите телевизор, - тихо ответил он.
Глава q (400).
УКаз о введении чрезвычайного положения зачитывался сразу по всем телевизионным каналам одновременно. (Так же дружно его завтра опубликуют "Независтливая газета", "Тень литературы", "Вечерний клоп", "Документы и пакты", "Is bestiya", "Завтрак", "Литературная разиня", "Пир новостей", "Черная сводня", "Московская бравада" и целый ряд других, заклято сотрудничающих друг с другом на просторах российской информации, изданий).
Суть же рожденного в недрах президентской головы решения объяснялась следующим. Пока я отлеживался после полученного на Пушкинской площади удара, пока вникал в Борькино экспериментальное творчество да пока мы сидели на пивогоровской квартире и спорили о роли буковок в истории человечества, в стране произошло одно весьма немаловажное событие. Вернее, само-то событие было по нынешним беспредельно-криминальным меркам вроде бы даже и "так себе" - хотя и выходящим за пределы нормальности, но уже как будто бы и притершимся к нашей российской ментальности и психике. Коротко говоря, в районном центре одной из располагающихся чуть севернее от Москвы областей - небольшом двухэтажно-деревянном городке под названием Сенокосово - разгулявшаяся по случаю удачной реализации турецких арбузов группа лиц кавказской национальности заманила в оккупированную ими гостиницу трех сенокосовских школьниц несовершеннолетнего возраста и, удерживая их там силой, в течение трех суток совершала с ними всевозможные развратные действия. Когда одной из девчушек (отпросившейся якобы в расположенную в пятидесяти метрах от гостиницы уборную) удалось наконец убежать и рассказать обо всем дома родителям, те, не в состоянии стерпеть такого надругательства, подняли всю свою улицу и устремились к гостинице бить кавказцев. Через какие-то полчаса к ним присоединились родственники и соседи двух других девчонок, а к вечеру, увлеченные азартом справедливого возмездия, уже все жители Сенокосова, кто с оглоблей, а кто со штакетиной в руках, бегали толпами по деревянным тротуарам городка и с криками "Мочи их в сортирах!" вытаскивали позабивавшихся во все щели напуганных черноусых торговцев и тут же, на месте, вымещали на них всеми имеющимися под рукой средствами свою накопившуюся в душах обиду, в основе которой лежали и продаваемые втридорога нитратные помидоры и арбузы, и идущие бесконечной чередой из Чечни цинковые гробы с телами обезглавленных сыновей, и растлеваемые за вино и деньги малолетние дочери-школьницы...
На следующий день кавказцев били уже по всему району, а ещё через три дня этой массовой экзекуции, небритые, всклокоченные, покрытые синяками и кровоподтеками, они были собраны на сенокосовском железнодорожном вокзале, затолканы в первый же идущий в сторону Москвы поезд и под обещания поотрывать им в случае возвращения их противные черные головы изгнаны из района.
Там, на Ярославском вокзале, их и надыбала в день прибытия поезда вызванная руководством МПС тележурналистка студии "Ню-ТВ" Гилена Пацюк, поднявшая на весь свет крик о гуманитарной катастрофе в Сенокосово. Все телеэкраны мира обошел снятый ею сюжет, обличающий массовый геноцид кавказцев в Сенокосовском районе. Заросшие многодневной щетиной, в бинтах и ссадинах, затравленно стреляя по сторонам глазами, черноголовые грязные мужики вразнобой кричали в объективы о том, что в Сенокосово начались этнические чистки, а затем через головы друг друга хватали цепкими волосатыми руками подаваемые журналисткой батоны. Заканчивая передачу, Гилена Пацюк истерически предупреждала мир о возможности развития эпидемий в лагере беженцев и призывала мировое сообщество вмешаться и не допустить расширения гуманитарной катастрофы.
На следующий же день по телевизору выступил бледный от негодования Блин Клинтон и потребовал от главы Сенокосовского района немедленно возвратить кавказцев в места, с которых они были согнаны этническими чистками, а самому уйти в отставку, иначе США будут вынуждены прибегнуть к силовому воздействию при помощи сил НАТО.
Однако из-за того, что по причине задолженности энергетикам и связистам в Сенокосовском районе уже давно были отключены не только электроэнергия, но и телефоны, а не получающие второй год подряд зарплату сенокосовцы не выписывали ни одной газеты, никто там этого выступления не видел и ничего о происходящем в мире не слышал, поэтому глава администрации продолжал по-прежнему ходить в свой обесточенный кабинет, где садился за стол с отключенными телефонами, и думал о том, как пережить предстоящую зиму, не заморозив двенадцать имеющихся в районе детсадиков, тридцать две школы и пять больниц. Он, похоже, и не подозревал, что в его районе происходит гуманитарная катастрофа в виде разукрашенных фингалами и запиханных без штанов в московский поезд кавказцев.
И тогда НАТО, не дождавшись выполнения клинтоновского ультиматума, объявило о том, что начинает операцию "Лиса в курятнике" и посылает для наказания строптивых сенокосовцев свои самолёты. В ответ на это по телевидению выступил российский Президент и, страшно кривя лицо и вращая мутными глазами, заявил, что он, как гарант Конституции, не допустит такого произвола со стороны НАТО, и пускай они там не думают, что одна страна, понимаешь, может диктовать свою волю кому ей вздумается. А потому, мол, с завтрашнего дня мы начинаем...
Однако, что именно мы начинаем с завтрашнего дня, осталось никем не услышанным, так как в это самое время над Москвой на низкой высоте потянулись в сторону Сенокосово восемь тысяч тяжелых натовских бомбардировщиков, и гул их моторов полностью заглушил собой мудрое решение гаранта Конституции.
...И вот теперь по всем каналам отечественного ТV профессиональные телеведущие читали текст президентского Указа, которым в стране объявлялось чрезвычайное положение. Начиная с завтрашнего утра все граждане Российской Федерации обязаны были выходить на улицу только с прицепленными ко лбу символическими изображениями мишени, которые можно получить в ЖЭУ по месту своего жительства или же изготовить из куска плотной бумаги самостоятельно. С двенадцати часов дня на центральных площадях всех крупных городов России предписывалось начать непрерывные акции презрения, включающие в себя выступления популярных рок-групп и отдельных исполнителей. В Москве такой концерт должен начаться завтра в полдень на Васильевском спуске, между Кремлем и храмом Василия Блаженного. В первой части предполагается выступление цыганского хора, затем эстафету подхватят популярные эстрадные артисты, а в три часа дня возьмет старт антиимпериалистический "Стиходром протеста" с участием современных поэтов Москвы, Петербурга, Украины и других уголков бывшего СНГ. И эта акция должна продолжаться до тех пор, пока НАТО не отменит своего решения и не прекратит бомбардировки Сенокосовского района.
Глава Ф (500).
ФЕРТоплясов, напряженно слушавший текст президентского Указа, аж подпрыгнул, когда услыхал слова диктора о начале стиходрома.
- Чуваки! Это же верх мечтаний - выступить со своими стихами на главной эстраде России! Полная площадь народу, телекамеры, миллионы телезрителей перед своими экранами!..
- ...Восемь тысяч бомбардировщиков над головой, - дополнил Чохов.
- Это ерунда! - отмахнулся он. - Такие массовые скопления людей всегда притягивают к себе внимание инопланетных наблюдателей, которые постоянно курсируют на своих НЛО вблизи нашей планеты, и они не дадут произойти несчастью.
- Каким же это образом? Устроят в знак протеста рок-концерт зеленых человечков на своем НЛО?
- Да таким, как на Курской дуге в Великую Отечественную! Очевидцы говорят, что перед началом танкового сражения над местностью повисло несколько гигантских летающих тарелок, и они парализовали работу двигателей немецких "тигров".
- Да ладно тебе... Веришь во всякие сказки.
- Ну почему же "сказки"? - вступился вдруг за него Панкратий Аристархович. - Были там тарелки, я подтверждаю. Одну из них я даже себе на память привез, - и, выдернув из-за брючного ремня край рубахи, он поднял его вверх, обнажив перед присутствующими свой худой старческий живот с громадным ожоговым шрамом округлой формы посередине. - Вот... Такими, значится, самыми "тарелками" и были остановлены немецкие "тигры".
- Извините, - смущенно пробормотал Фертоплясов. - Но я неоднократно слышал...
- Кончай, братан, мало ли чего теперь болтают? - остановил его Берлинский. - Как же! Свобода слова, мать её в лоб. Мечта интеллигенции... И ведь даже не понимают, что этим самым они губят Россию.
- Кто? Интеллигенты? - уточнил молчавший все это время Отпадов.
- А кто же еще? Или это не они в течение последних пятнадцати лет пытаются поставить историю России с ног на голову? Мол, если бы ветераны в сорок первом были хоть немножечко умнее, то мы бы уже пятьдесят лет пили баварское пиво... И откуда, блин, только мысли такие вылезают? Ведь русские люди вроде...
Он протянул руку к столу и взял свою недопитую чашку с давно остывшим кофе.
- У интеллигента, - сказал вдруг с мрачной гримасой Анаврин, особенно у российского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать на то, что подсознательно кажется ему праведным и законным. Как ребенок, который не очень боится сделать зло своим родителям, потому что знает - дальше угла не поставят. Чужих людей он опасается больше. Так же и с этим мерзким классом.
- Не совсем успеваю за вашей мыслью, - произнес отец Мирослав. Поясните, если можно.
- А что тут пояснять? - усмехнулся Анаврин. - Интеллигент, как бы он ни измывался над устоями советского строя, который его, собственно говоря, и породил, отлично знает, что в нем все-таки был высший нравственный закон. Ведь если бы нравственный закон в стране был мертв, то он побоялся бы и рот открыть против такого строя. Там, где нет высшей нравственности, там и пришибить могут! А социализм декларировал добро и во многом придерживался этой декларации. Ну, а добро, как вам, отче, должно быть известно, по своей природе - всепрощающе, ударь его по правой щеке, и оно вместо ответного хука подставит тебе левую... Так что интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится только одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выдрючить телеграфным столбом.
- Сильный образ, - поднялся с места отец диакон. - Но вот вам всем и экзамен подошел. Или, как у вас говорится, проверка на вшивость. Испугаетесь вы или нет обличить заявившее только что о себе зло? Рискнете вывести его на чистую воду или предпочтете отсидеться в сторонке? Если вы действительно служите Слову и России, то верните интеллигенции её честь и славу.
- А может ли кто-нибудь сказать, что именно есть слава? - поднялся в свою очередь и Анаврин. - Скажем, слава интеллигенции? Существует ли она сама по себе, вне сознания этой самой интеллигенции? Вот совсем ещё недавно на всех перекрестках страны красовались лозунги "Слава КПСС!" - куда сегодня подевалась эта слава, кто знает? А ведь она была, и многие члены КПСС испытывали на себе её благотворное влияние...