Глава k (60).
- К СИле надо относиться с уважением, - рассудительно поддержал его Чохов. - Что армия, что милиция - это основа порядка. Ксиву тебе, конечно, выправить можно, - обернулся он ко мне. - Ну, скажем, оформить регистрацию у того же Панкратия Аристарховича, отксерить кучу копий, чтобы ходить везде, не боясь проверок. Но зачем тебе, прости за оксиморон, эта грустная радость - спать над начиненными гексогеном подвалами?
- У нас, кстати, несколько дней назад как раз нашли в соседнем доме такой склад. Среди десяти мешков с ксилитом оказалось три - с гексогеном.
- Да ладно вам, ребята, успокаивать. Вы думаете я буду из-за всего этого горевать да кукситься? Окститесь, я не раскисну. Поеду вон обратно к себе домой, к синей Волге да горам Жигулевским. Это ведь вам здесь, для всех этих модернистских шабашей, необходимы эстрады да микрофоны, а нам там, в наших Кундерах, нужны только песня да костер Стеньки Разина. Мы ведь и доныне скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикополова с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит. А у вас тут - все в основном романцы да западники...
- Ну, скажем, не все еще, - возразил Берлинский. - Но, может, это даже и хорошо, что ты уезжаешь. И что вообще Россия - это не только наша пропахшая хот-догами Москва, но и твои Кундеры, которые пока ещё никто не успел выменять на ксероксную коробку с долларами. Пускай хотя бы там сохраняется живая жизнь, где слово "берёза" вызывает в памяти шелест белоствольной рощи, а не лысину Бориса Абрамовича.
- Главное, чтобы он не увез отсюда изломанную психику, - назидательно поднял вверх узловатый палец Пивогоров. - А то будет потом всю жизнь при слове "Москва" голову в плечи втягивать.
Глава J (700).
- ПСИхика - штука опасная, - согласился Чохов. - Вон - почитайте повести Павлина Облыжного про карагандинскую караульную роту. Похоже, что его когда-то "деды" в учебке "опустили", так он им этого до сих пор простить не может - только про дедовщину и пишет.
- Это тот, что год тому назад в "Новом мифе" роман напечатал? "Казненная пляска", кажется? - уточнил я.
- Да ну какой это роман? Такие вещи назывались во все времена грязный пасквиль. Нашим ребятам сегодня в Чечне боевики головы отрезают, в Косово в них албанцы из-за каждого угла стреляют, а он всё никак не может с армией счеты свести, все на ней свою обиду вымещает!
- Что ни говори, а в основе творчества художника должна лежать только любовь, - как бы подводя итоги, произнес Берлинский. - Месть, ненависть или злоба - это все равно что опухоль в голове, они зацикливают человека на его собственной боли и не дают видеть страдания других. Именно это главным образом и отличает творчество одного писателя от другого. Вот, скажем, сумел же Александр Снежнолицын в своих повестях "Матренин - вор" и "Один пень и ванна Денисовича" общее для всего нашего народа чувство выразить через судьбы частных персонажей! И это при том, что он и сам срок отсидел, и онкология у него была обнаружена... А вот упомянутый вами здоровый и свободный писатель Павлин Облыжный не смог пересилить свою частную обиду и нагружает теперь ею все свои писания, а через них и всех своих читателей. Мол, мне было херово, так пускай и вас потошнит...
Глава F (9).
- ФИ! ТА кие нынче мелкие писатели пошли? - разочарованно протянул Панкратий Аристархович. - Право же, зря только время на разговор потратили. Давайте-ка лучше выпьем по рюмочке да пойдем отдыхать.
Он принес бутылку "Столичной" и наполнил рюмки.
- Ну... С Богом...
И в эту минуту настойчиво затрезвонил телефон.
- Тебя, - подняв трубку, сказал Борис.
Звонил Горохов.
- Ну ты как там, жив?
- Да вроде.
- Был сегодня на площади?
- Был.
- Вот, сам теперь видел, каковы они, последние времена.
- Ну да.
- С работой ничего не получилось?
- Нет.
- И что ты решил?
- Поеду домой. Что мне тут ещё делать?
- Ну да, ну да, это точно... Без работы здесь делать нечего, это так. Если хочешь, приезжай завтра, попрощаемся. Земляки все-таки.
- Хорошо, я приеду.
Я положил трубку, а на следующее утро, заехав сначала в Центральные железнодорожные кассы и купив себе билет на завтрашний поезд, поехал на дачу к Горохову.
- Так значит, уезжаешь? - наваливая себе на тарелку здоровенный кусок кремового торта, уточнил писатель.
- Да, Василий Николаевич. Как это ни грустно, а приходится возвращаться домой. Ничего не поделаешь.
- Ты только давай тут не впадай в уныние, уныние - один из самых тяжких грехов для христианина, запомни это. А то ещё где-нибудь архив мой от расстройства потеряешь. Ты обвязал его дополнительно веревкой?
- Обвязал, Василий Николаевич. Только все равно грустно.
- А ты - улыбайся. Я тут как-то прошлой зимой вышел в Москве во двор, а там пацаны на площадке в хоккей играют. И одному шайбой в лоб как залепят, он аж взвыл: "Да вы че, блин, офонарели? Больно же!" А те ему со смехом: "А ты - улыбайся..." Это у них, у молодых, тогда прикол такой был советовать, когда кому-то хреново: "А ты - улыбайся".
- Спасибо, - усмехнулся я. - Я возьму на вооружение.
- Во-во. Не помешает...
Он энергично уписывал свое блюдо, с присёрбыванием отхлебывая из большой чашки длинные глотки чая.
- Значит, уезжаешь, - ещё раз произнес он. - Ну-ну... С кириллицей-то, надеюсь, разобрался?
- Да почитал кое-что.
- Это хорошо. Только исторические романы не читай - там не реконструкция древнерусской речи, а сплошные выдумки. Историческая проза это вообще фантастика наоборот.
- Как это?
- А почитай внимательно, как она пишется. "Эх, не договорил я с митрополитом!" - подумал князь Иван, вдевая ногу в стремя..." Ну откуда автору знать, что думал князь четыре века назад, а? Поэтому я и говорю, что это чистейшее фантазирование.
- Ну почему же... Я читал романы Александра Цыгеня, в них вроде бы очень все правдоподобно. Да и Валерий Ганнушкин их хвалит, а это все-таки руководитель вашего Союза писателей.
- Похвала Ганнушкина, Алексей - это ещё не критерий. Ты ведь всего не знаешь, откуда тебе знать... Саша Цыгень - это, говорят, побочный сын Валерия Никодимовича, вот он его и пропагандирует, где только может...
Он отрезал себе ещё одну порцию торта и долил в чашку чая.
- Ладно, Алексей. Сейчас не это главное. Сейчас, как говорится, ангела-хранителя тебе... Поклонись там нашим родным Кундерам. Да с архивом в дороге будь поосторожнее - кругом одно ворье...
Распростившись с Гороховым, я вернулся в Москву и, обходя милиционеров, добрался до пивогоровской квартиры. Позвонив Боре, узнал, нет ли каких новостей от Фимки из Арзамаса, и сообщил, на какое время купил себе обратный билет.