Пол Оверт смотрел на нее с удивлением.
- Что же, он больше никогда не увидится с вами?
- Уж и не знаю, что у него на уме, - ответила девушка, улыбаясь. - Во всяком случае, сюда он больше ко мне не придет.
- Но скажите же почему?
- Не знаю, - ответила Мэриан Фэнкорт, и ее гостю показалось, что он никогда не видел ее такой красивой, как в те минуты, когда она произносила эти невразумительные слова.
5
- Нет, послушайте, я хочу, чтобы вы остались, - сказал Генри Сент-Джордж, когда часы пробили одиннадцать в тот вечер, когда Пол у него обедал. Гостей было много, но они начинали уже разъезжаться; попрощавшись с миссис Сент-Джордж, молодой человек протянул руку хозяину дома. Вслед за протестом Сент-Джорджа, о котором уже была речь, последовало еще несколько его слов о том, что теперь-то только они смогут уединиться и спокойно посидеть у него в кабинете, а ему еще так много всего надо сказать. Пол Оверт был в восторге оттого, что его попросили остаться; тем не менее он начал шутливо отговариваться, ссылаясь на то, что обещал прийти еще в один дом.
- Ну в таком случае вы нарушите свое обещание, вот и все. Обманщик вы эдакий! - вскричал Сент-Джордж тоном, который еще больше расположил к нему Оверта.
- Разумеется, я его нарушу, но оно действительно было дано.
- Вы говорите об обещании, которое вы дали мисс Фэнкорт? Так вы, значит, едете вместе с ней? - спросил Сент-Джордж.
Пол Оверт ответил на это вопросом:
- А разве _она_ уже уезжает?
- Негодный обманщик! - в голосе его хозяина звучала ирония. - Я повел себя с вами благородно в том, что касалось этой молодой девушки. Больше я вам никаких поблажек делать не стану. Подождите меня здесь, минуты через три я приду.
Он вернулся к уезжавшим гостям, проводил до самых дверей одетых в длинные платья дам. Вечер выдался жаркий, окна были открыты, с улицы долетали крики факельщиков и грохот проносившихся экипажей. Это было блестящее общество; в душном воздухе ощущалось что-то праздничное - не только оттого, что все происходило именно в этом доме, но и от той особой атмосферы наслаждений, которые в Лондоне летними ночами бурным потоком проносятся по столь многим благоденствующим кварталам этого противоречивого города. Постепенно гостиная миссис Сент-Джордж опустела; очутившись наедине с хозяйкою дома, Пол Оверт объяснил, почему он остался.
- О да, какой-нибудь ученый, _профессиональный_ разговор, - улыбнулась она, - разве можно упускать его в такие вечера! Милый мой Генри, я так за него рада!
Молодой человек смотрел какую-то минуту из окна на подъезжавшие кэбы и на увозившие гостей легкие кареты. Когда он обернулся, миссис Сент-Джордж в комнате уже не было; снизу доносился голос ее мужа; он смеялся, разговаривая в подъезде с одной из дам, которая ожидала свою карету. Несколько минут Пол оставался совсем один в этих теплых опустевших комнатах, залитых мягким светом слегка расцвеченных ламп, где кресла были сдвинуты с мест и где слышался запах цветов. Это были просторные, красивые, уставленные дорогими вещами залы, где можно было увидеть решительно все, что принято иметь в "хороших домах". Минут через пять явился лакей, сообщивший, что мистер Сент-Джордж просит его сойти к нему вниз; Пол спустился по лестнице и пошел вслед за ним в апартаменты, расположенные в самом конце дома, назначение которых было, как он догадался, обеспечить писателю должные условия для работы.
Сент-Джордж был уже без пиджака и ожидал его, стоя посреди большой высокой комнаты, где совсем не было окон и куда свет проникал только с потолка, застекленного, как в каком-нибудь выставочном зале. Меблирована она была как библиотека, и плотно примыкавшие друг к другу книжные полки поднимались к самому потолку, лаская взгляд пленительно тусклою позолотою корешков; местами единый этот тон прерывался, чтобы уступить место висевшим на стене старинным эстампам и рисункам. В самом дальнем от двери конце стояло высокое и довольно широкое бюро, писать за которым можно было-только стоя, как обычно пишут в конторах клерки; от двери же к нему была постелена широкая малиновая дорожка, прямая, как садовая аллея, и почти такая же длинная; Полу Оверту тут же представилось, как владелец дома расхаживает по ней из конца в конец в часы, когда он занят работой над новой книгой. Лакей привычным жестом подал ему домашнее одеяние, старую куртку, которую он достал из стенного шкафа, и удалился, унеся фрак, который Сент-Джордж перед этим снял. Полу Оверту понравилась эта куртка, он почувствовал, что она предназначена для беседы и обещает откровенные признания - она, должно быть, их выслушала уже немало, - а протертые локти выразительно говорили о причастности ее владельца к литературе.
- Мы люди практичные, мы люди практичные! - заметил Сент-Джордж, видя, как гость его разглядывает убранство комнаты. - Не правда ли, похоже на большую клетку, по которой ходишь от решетки и до решетки. Все это моя жена придумала: каждое утро она меня здесь запирает.
- А как же вы обходитесь без окна, не хочется вам разве иногда посмотреть на город?
- Первое время очень хотелось. Но расчет у нее был правильный. Это сберегает время; за последние десять лет я сэкономил многие месяцы. Тут вот я стою, и на меня смотрит дневное светило - в Лондоне оно, правда, чаще всего смотрит затуманенным старческим взором, - стою, отгороженный от всего мира и поглощенный своим ремеслом. Уйти отсюда мне некуда, и комната эта дает мне прекрасный урок сосредоточенности. Урок этот я, должно быть, уже выучил - взгляните на эту кипу корректур, и вы согласитесь, что кое-что я все-таки сделал. - Он указал на толстую пачку бумаг на одном из столов: она была не развязана.
- Так, значит, вы готовите еще один?.. - спросил было Пол Оверт тоном, всю неуместность которого он ощутил только после того, как его собеседник разразился смехом, да и тогда еще, видимо, не до конца.
- Обманщик вы эдакий, обманщик! Неужели, по-вашему, я не знаю, что вы о них думаете? - спросил Сент-Джордж, стоя перед ним, заложив руки в карманы и уже как-то по-новому улыбаясь. У него был такой вид, как будто он дает своему юному почитателю возможность всесторонне его теперь изучить.
- Честное слово, если так, то вы знаете больше, чем я сам! - отважился ответить Пол, признаваясь этим в какой-то степени, сколь мучительна для него невозможность ни бесповоротно признать его, ни окончательно отвергнуть.
- Друг мой, - сказал его собеседник, - не подумайте, что я говорю только о моих книгах; это совсем не предмет для разговора, il ne manquerait plus que ca [только этого еще не хватало (фр.)]. Не такой уж я дурной, как вам может показаться! Немного, если угодно, обо мне самом, хоть и не для этого я пригласил вас сюда. Мне хочется расспросить вас кое о чем... и даже очень, и я дорожу этой возможностью. Поэтому садитесь. Мы люди практичные, но тут вот, как видите, _поставлен еще диван_: она ведь иногда позволяет себе и побаловать меня немного. Как все поистине великие администраторы, она знает, когда на это надо пойти.
Пол Оверт опустился в угол глубокого кожаного дивана, собеседник же его, продолжая стоять, сказал:
- Если вы не возражаете, то знайте, что я так привык. Ходить от двери к конторке и от конторки - к двери. Это слегка подстегивает мое воображение и, не правда ли, как хорошо, что здесь нет окна, через которое ему легко было бы улететь. Это вечное стояние во время работы (а я стою за этим бюро и записываю, когда что-то приходит мне в голову, и так изо дня в день) вначале было для меня довольно тягостно, но мы согласились на него в расчете на дальний прицел. Так вот чувствуешь себя лучше (если только не подкосятся ноги!) и можешь держаться. О, мы люди практичные, мы люди практичные! - повторял Сент-Джордж, подходя к столу и беря сверток с корректурой. Сорвав бумагу, он развернул его содержимое и стал вдруг сосредоточенно его разглядывать, отчего сделался еще более интересным в глазах Пола Оверта. На минуту он отвлекся от разговора, перебирая корректуру своей новой книги, а в это время взгляд его младшего собрата снова обратился на комнату.
"Господи, какие бы книги я мог написать, будь у меня такое чудесное место для работы!" - подумал Пол. Внешний мир со всеми его случайностями и уродством был здесь так искусно устранен, и при покровительстве этих богато убранных стен, под эгидою этого льющего свет неба образы, созданные художником, могли жить на свободе своей собственной жизнью. Пол Оверт скорее предугадывал, нежели мог заметить в тот именно день, ибо для этого было слишком мало еще оснований, что у его нового друга есть одно качество, восхитительное качество - ослеплять своего собеседника прорывающимися вдруг яркими озарениями в минуты, когда тот не ждет их и, может быть, даже меньше всего склонен ожидать. Общение и близость с ним утверждали себя не размеренной постепенностью, а какими-то прыжками.
- А вы действительно читаете их? - спросил Сент-Джордж, кладя корректуру обратно на стол, после того как Пол захотел узнать, когда выйдет в свет его новая книга. И когда тот ответил: "О, конечно, всегда", он уловил в его словах какие-то нотки, которые снова его развеселили. Вот вы идете поздравить бабушку с днем рождения, и это очень похвально, тем более что долго она не протянет. Она уже ничего не может и ничего не соображает; она ослепла, оглохла, у нее отнялась речь; но всякая почтительность к старшим и хорошие привычки заслуживают нашего уважения. Ну и сильный же _вы_ человек, если _вас хватает_ на то, чтобы их одолеть! Что до меня, дорогой друг, то _я_ бы не смог. Я знаю, вы сильный, и вот об этом-то я тоже хочу кое-что вам сказать. Вы действительно очень сильный. Я заглянул в ваши другие книги, и мне было так интересно. И как это мне никто о них не сказал раньше - никто из тех, кому бы я мог поверить! Но только кому можно верить? Просто удивительно, как вам удалось найти такое верное направление, это очень любопытно. И вы собираетесь продолжать в том же роде? Вот о чем мне хочется вас спросить.
- Собираюсь ли я писать новые вещи? - переспросил Пол Оверт, глядя со своего дивана на вопрошавшего его мастера и чувствуя себя школьником, счастливым оттого, что учитель его в хорошем настроении, а может быть, даже паломником древности, до слуха которого донеслись вещания оракула. Пусть собственные творения Сент-Джорджа и были в данное время слабы, как советчик он все равно был непогрешим.
- Новые... новые? Впрочем, дело ведь не в количестве; достаточно и одной, только бы она действительно была шагом вперед, продолжением того же порыва. Что мне хочется знать, так это решили вы или нет добиваться какой-то степени совершенства?
- Ах, совершенства! - вздохнул Оверт. - Как раз в прошлое воскресенье мы говорили об этом с мисс фэнкорт.
- Да, говорить об этом они могут сколько угодно! Но они так мало стараются вам в этом помочь. Конечно, никто и не обязан это делать, но вас вот я считаю способным его добиться, - продолжал Сент-Джордж. - Вы, как видно, все основательно продумали. Не могу представить себе, чтобы у вас, например, не было плана. Такое уж у меня сложилось впечатление, это же редкость, чтобы чья-то книга так вот воодушевила; этим вы выделяетесь из других. Если у вас нет определенного плана и вы не собираетесь его создавать, то, разумеется, в этом нет ничего плохого, никому до этого нет дела, никто не станет вас принуждать и только два-три человека, не больше, заметят, что вы отклонились от прямого пути. Другие же, _все_ остальные... каждая живая душа в Англии будет думать, что _вы следуете_ этому плану: даю вам честное слово, им и в голову не придет в этом усомниться! Я буду одним из этих двух или трех, кто знает лучше. Вопрос теперь заключается только в том, можете ли вы писать для двоих или троих. Похоже ли это на вас?
- Я мог бы писать и для одного, если бы этим одним были вы.
- Не говорите так, я этого не заслужил, мне больно от ваших слов! воскликнул Сент-Джордж. Глаза его загорелись, и взгляд сделался серьезным. - "Один" - это, разумеется, вы сами, ваша совесть, ваши мысли, подчинение всего остального единственной цели. Я вспоминаю эту высокую духовность, как вспоминают женщину, которую когда-то, в позорные дни юности, любили и покинули. Она преследует тебя исполненным укоризны взглядом, образ ее стоит перед тобою всю жизнь. Знаете, будучи человеком искусства, я ведь женился на деньгах.
Пол изумился и даже слегка покраснел, смущенный этим признанием; увидав на его лице смущение, хозяин дома усмехнулся и продолжал:
- Вы не так меня поняли. Я говорю не о моей дражайшей супруге; у нее, правда, было небольшое состояние, но не оно определило мой выбор. Я просто влюбился в нее так, как влюбляются многие другие. Я имею в виду продажную музу, которую я привел к алтарю литературы. Не делайте этого, мой мальчик. Она потом всю жизнь будет вас тянуть за собой!
- Но вы же ведь счастливы?
- Счастлив? Все это сущий ад.
- Есть вещи, о которых мне хотелось бы вас расспросить, - нерешительно сказал Пол Оверт.
- Спрашивайте о чем хотите. Я готов вывернуть себя наизнанку, лишь бы спасти вас.
- Спасти меня? - повторил Пол Оверт.
- Заставить вас помнить об этом, заставить все видеть насквозь. Как я вам уже говорил в тот вечер в Саммерсофте, я хочу, чтобы мой пример был всегда у вас перед глазами.
- Ну что же, книги ваши от этого нисколько не хуже, - сказал Пол со смехом, чувствуя, что дышит атмосферой истинного искусства.
- Не хуже чего?
- Дарование ваше настолько велико, что оно проступает во всем, что вы делаете: и в том, что не так хорошо, равно как и в том, что лучше всего. Доказательство этого сорок томов ваших сочинений - сорок томов жизни, наблюдений, поразительного таланта.
- Ну, конечно, я совсем не глуп, и я это знаю, - спокойно ответил Сент-Джордж. - О, господи, до чего ничтожны были бы все мои творения, если бы я не был умен! Я ведь удачливый шарлатан, я сумел приобщить их к моей системе. А вы знаете, что это такое? Это carton-pierre [клееный картон (фр.)].
- Carton-pierre?
- Линкруста-Уолтон! (*13)
- О, не говорите таких вещей, у меня сердце обливается кровью! запротестовал Пол. - Я вижу вас в прекрасном, счастливом доме, живете вы с комфортом, ваше имя в чести.