И вдруг Роман спросил тихо, как о чем-то обычном:
- Скажи, мама, это правда, что мой отец от водки умер?
Мать стояла немного сзади, Роману не хотелось оборачиваться подчеркивать сказанное. Подошел к зеркалу и в нем перехватил ее испуганный взгляд.
- Кто это нагородил тебе? - спросила мать, стараясь быть спокойной.
Роман грустно улыбнулся. Хорошо, что мать не видела его улыбки.
- Мне каждый глаза этим колет...
- Каждый?.. - голос матери вздрогнул. Она еще стояла какой-то миг, затем села, закрыла лицо руками и заплакала.
Мать никогда так не плакала... Роман присел рядом с ней.
- Мама...
Она обняла его, стала целовать:
- Не верь, Рома! Не верь никому!..
Слезы катились по ее лицу, и от этих соленых слез заныли ссадины Романа, а еще больше - душа.
- Успокойся, мама!.. Прошу тебя...
- Твой отец... Он был честным и добрым человеком. Не верь никому!.. Какие же злые люди...
- Успокойся, прошу тебя... - повторял Роман, хотя ему хотелось и самому заплакать. Упасть матери на грудь и заплакать, как в детстве... Но детство ведь давно прошло... еще тогда, когда отца отвезли на кладбище.
Сидели рядом и молчали минуту, а может, и час, кто знает.
- Ты, наверно, есть хочешь, сынок, - нарушила, наконец, молчание мать. - Обед ведь и не тронул.
- Тогда не хотелось.
- А сейчас?
- Сейчас? Сейчас можно, если вместе.
Мать готовила ужин, а Роман сидел тихонько возле стола, делая вид, что читает. Книжки он совсем не видел, а видел свой класс, видел ребят и девчонок, которые удивленно разглядывают его поцарапанное лицо.
"Нет, нет, завтра в школу ни в коем случае идти нельзя!.."
ТУЛЬКО
Ну вот, приедут из облоно! Спецбригада... Старшим, ясное дело, Фок. Фок и с ним еще пять фокиков, которые и будут делать погоду. Залезут в каждую щель, каждую дверцу откроют, каждую буковку расшифруют...
Василий Михайлович сидел под вишней в большой тоске. Вокруг было тихо, по-осеннему ласково. Солнце садилось, его уже и не видно было за густыми желтыми листьями оно лишь угадывалось - лучики еще кое-где пробивались сквозь густое лиственное решето, удлинялись, утончались... Но разве Василию Михайловичу до всего этого, если перед глазами - маленькие люди, какие-то гномики, которые все выискивают и выискивают что-то в его хозяйстве?
Иванна Аркадьевна сидела напротив и любовалась окружающим миром. Глубоко в душе она считала себя поэтессой, недаром же когда-то ее стихи печатали в периодических изданиях. Потом она вышла замуж, а замужним женщинам не до стихов. Когда Виталька вырос и уехал от них в институт, можно было бы снова начать писать, но нет, не писалось уже. Разве что информацию какую-нибудь изредка напечатает в районной газете.
Вот она теперь и сидела в своем густо засаженном деревьями дворе и любовалась окружающим миром. О спецбригаде Иванна Аркадьевна еще не знала, поэтому была спокойна и безмятежна. Если кто из прохожих здоровался, она низко наклоняла голову и отвечала:
- Добрый вечер!
Василий Михайлович только в эти моменты поглядывал на нее, словно ото сна пробуждался. Наконец сообщил:
- Омский звонил.
Иванна Аркадьевна улыбнулась:
- Порыбачить собрался?
Инспектор районо Омский летом частенько наведывался к ним на рыбалку.
- Нет, - еще больше нахмурился Тулько. - Хорошо, что ездил с ним на рыбалку, теперь польза есть. Хоть слово замолвит при случае...
- Омский замолвит!..
- Как бы там ни было, а звонил. К нам комиссия едет. Спецбригада...
Иванна Аркадьевна побледнела, морщины разгладились на лице:
- Иван Иванович?
- Наверно... А впрочем, не знаю. И Дмитрий Павлович способен...
- Вот! По-моему вышло! Надо было тебе их не трогать.
- За двойки меня тоже по головке не погладят.
- У тебя Суховинский. Он завуч... У него бы, кстати, поучился, как в тени держаться.
- Хватит. Не об этом сейчас...
- Именно об этом! Он завуч, пусть и ссорится с учителями за успеваемость, пусть и отвечает.
- А! - махнул рукой Василий Михайлович.
Иванна Аркадьевна видела теперь только своего мужа, помрачневшего, обеспокоенного неизвестностью, которая ждала его впереди. Напрягла мысли раз, второй: неужели нет выхода? Неужели им только и осталось сидеть и ждать конца?
Она подошла к мужу, положила ему руку на плечо, как старший друг и советчик.
- А помнишь, Вася, тот проклятый шестьдесят второй? Припомни, припомни! Что тогда вышло, помнишь? Приехал Фок, потом уехал, потом тебя выперли в этот грязный поселок... Что ж, нам и тут неплохо жилось и живется, разве нет? Все у нас есть, сынок наш в институте учится... Словом, дальше отступать некуда... Скажем, выйдет по-ихнему - не противоречь... Соглашайся со всеми, дели хитренько свою вину: ты, Суховинский, Ступик. Каждую вину... если они найдутся... - Она помолчала. - Вот тебе и Иван Иванович! Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся...
- Нет, погодите, я еще повоюю! - выпрямился Василий Михайлович.