- Скажу вам под большим секретом, Анна Васильевна: к нам едет комиссия из облоно.
- Вот это да! Заварили кашу... - Учительница поморщилась, поставила на стул портфель, села к столу. - Что же теперь будем делать?
Тулько загадочно усмехнулся, затем подал Ступик лист бумаги с напечатанным текстом.
- Здесь я наметил кое-какие мероприятия. Выпишите для себя... К слову, кое о чем вы мне уже не однажды напоминали, - закончил он несколько угодливо.
Анна Васильевна просмотрела текст, на некоторых пунктах задержала внимание. Глаза у нее при этом немного прищуривались, лицо же оставалось неподвижным. Напрасно Тулько, откинувшись на спинку стула, ждал одобрительного возгласа, - Анна Васильевна ничего не сказала. Напротив, в глазах у нее промелькнуло что-то тревожное для него. Неужели не понравился ей план, над которым он сидел всю ночь и который так горячо одобрила жена?!
- Конечно, стенгазеты - это не самое главное, - заговорил Тулько. Хотя, скажу вам, ряд щедро раскрашенных стенгазет в коридоре тоже обратит на себя внимание. Представьте себе: входит чужой человек. Желает он или не желает, но на него уже действует наш арсенал наглядных пособий.
Сказав это, Василий Михайлович даже улыбнулся от удовлетворения: арсенал наглядных пособий!.. Улыбнулась и Ступик, но директор не заметил ее улыбки, вместо Анны Васильевны он видел Фока среди своих стендов и транспарантов.
- Все это, в общем-то, неплохо, - сказала Ступик. - Если вы помните, я давно вам говорила о стенде в честь юбилея... Только вот... как-то все это... ну, на показуху похоже...
- Я могу и обидеться! - подхватился с места директор. - Не забывайте, что я беспокоюсь о всем коллективе, о каждом учителе...
- Хорошо, хорошо, я согласна, - быстро сказала Анна Васильевна. - Но чтобы все это осуществить, сколько денег нужно!
- Сколько потребуется, столько и дадим! - твердо произнес Василий Михайлович.
- И художнику?
- И ему. - Директор вздохнул и повторил: - И ему. Я уже договорился.
- А с фотографиями как?
Василий Михайлович взглянул на часы:
- Скоро подойдет один парень, он сделает хорошо... Вы же немедленно составьте список, кого фотографировать.
- Мне надо на семинар... А впрочем, ничего. Пропущу.
Когда за Анной Васильевной закрылась дверь, Тулько с удовлетворением потер руки: так, пока все идет, как задумано! Ступик сделает все на совесть. Таков уж характер у этой женщины: если что-то решила, то не отступит, пока не добьется своего.
"Плакаты, транспаранты, стенгазеты, стенды, выставки - ты не выдержишь в таком окружении, Фок!"
Но тут же настроение у Василия Михайловича упало, он вспомнил, какой еще разговор ему предстоит. Иван Иванович... Молчаливый, тихий человек. На педсоветах выступает кратко и сердито. Неужели и теперь откажется?..
- Но я же не о себе беспокоюсь, не о себе!
Выкрикнув эти слова, Василий Михайлович решительно направился к двери.
- Иван Иванович есть? Ага, прекрасно! Зайдите ко мне, Иван Иванович.
Все в учительской притихли, а Майстренко, который как раз раздумывал, почему не явился в школу Любарец, даже побледнел: тон и решительность директора не предвещали ничего хорошего.
И вот они с глазу на глаз, тет-а-тет, как любит говорить одна из сестер Липинских.
- Положение, которое сложилось в десятом "Б", вынуждает меня хорошенько задуматься. А вас?
Тулько откинулся на спинку стула, руки положил на стол и замер в ожидании. Он рассчитывал на особенный эффект, но никакого эффекта не вышло. Иван Иванович взглянул на горделивую позу директора, почему-то вдруг успокоился, в сердце у него знакомо тенькнула какая-то струна, он вдруг осознал, понял всю школьную круговерть.
Тулько не мог догадаться, почему лицо учителя истории так посветлело, а в глазах у него появился неожиданный, совсем чуждый для этого угрюмого человека блеск.
Вопрос по-прежнему лежал между ними на широком полированном столе и рядом с ним надо было класть ответ.
- Мне кажется, что ваша тревога безосновательна, - спокойно сказал Иван Иванович. - Класс как класс.
- Вы считаете, что драка, которую устроили перед окнами школы Любарец и Деркач в присутствии малышей, - закономерное явление?
- Я считаю, что лучше драться под окнами школы, на виду, нежели в другом каком-нибудь месте.
Василий Михайлович с удивлением взглянул на учителя:
- Я вас не понимаю, Иван Иванович!
- А здесь и понимать нечего! - отрезал Майстренко, удивив этим не только директора, но и самого себя.
- Погодите, погодите. Не так давно, буквально вчера, вы соглашались, что в вашем классе нездоровая атмосфера. Только вчера вы об этом говорили!
Майстренко опустил голову.
- Вчера, возможно, и говорил, но это было вчера.
- Гм-м... Вижу, вам необходимо напомнить кое-какие прописные истины...
Иван Иванович закрыл глаза, спрятав под веками торжествующий блеск, который так настораживал, сбивал с толку директора, и слушал нотации.
Наконец Тулько выдохся и сказал:
- А знаете ли вы, дорогой, что к нам едет комиссия из облоно? Пристрастная комиссия!
- Вон оно что!
- Я не понимаю вашего "вон оно что". Не понимаю! С нас шкуру спустят, а с вас - в первую очередь!
Иван Иванович - и что с ним случилось! - оглянулся на дверь, не подслушивает ли кто, потом перегнулся через стол и тихо сказал:
- Я бы вам посоветовал, Василий Михайлович, подать заявление.
- Какое заявление?
- "Прошу уволить меня с должности директора, потому что не умею вести педагогическое дело, потому что я не могу выделить из мелочей главное, потому что я безнадежно отстал от современных требований".
Тулько вначале пришел в ярость от этих слов, но тут же взял себя в руки, лицо его стало равнодушным.