"Вы, Ульяна Григорьевна, и моя мать растили и воспитывали своих детей в одинаковых условиях. Даже не в одинаковых. У вас было больше шансов, потому что вы педагог", - подумал Роман, и гордость за свою мать переполнила его душу. Конечно, было бы лучше, если бы мать не начинала всего этого...
- Я и участковому так сказал, значит, дела никакого не будет, - разве можно его заводить, если пострадавший все опровергает?..
Ульяна Григорьевна поднялась, поправила юбку, надела плащ табачного цвета. Бледное лицо ее слегка пожелтело. "Ей лучше было бы носить красную одежду, она бросала бы на лицо красные тени..."
Роман тоже встал.
- В школе знают? - спросил он.
- Еще нет. Но будут знать.
Роман проводил Ульяну Григорьевну к выходу. И вдруг у крыльца увидел Ивана Ивановича Майстренко.
- Здравствуйте, Иван Иванович...
Майстренко внимательно осмотрел поцарапанное лицо Романа и только тогда сказал:
- Здравствуй, Роман.
Нежданные гости перемолвились двумя-тремя ничего не значащими фразами, и Ульяна Григорьевна ушла, понурив голову. Маленькая, тоненькая - ну совсем девчонка. Роман наблюдал, как она неторопливо открывает калитку, как так же неторопливо закрывает ее за собой.
- Я, может, не вовремя? - услышал Роман и смутился: уже давно должен был бы пригласить Ивана Ивановича в дом; учитель стоял перед крыльцом - одна нога на ступеньке - и ждал.
- Заходите, Иван Иванович!..
Майстренко разделся, бросил плащ на стул.
- Мать на работе?
- На работе.
- Вчера я не так повел себя, Роман, - неожиданно сказал Майстренко, и губы его крепко сомкнулись.
- Я тоже. - Роман отвернулся к окну.
- Завтра заседание комитета комсомола. Придешь?
- Нет.
- Надо, чтобы ты был.
- Я... Я не могу...
- Почему...
- Они... затронут моего отца, этого вынести я не смогу, - Роман не заметил, как выдал себя.
"Душу ребенка надо понимать, - вспомнил Майстренко неопровержимые слова директора, и горячая волна захлестнула его грудь. - Вот он, миг! Парень разговаривает со мной, раскрывает передо мной самые затаенные уголки своей души!.. Осмелюсь вас кое в чем поправить, Василий Михайлович: не только понимать надо, а и чувствовать. Именно чувствовать... с одного касания. Но для этого - ой как много надо..."
- Я знал твоего отца. Он был скромным, добрым и честным человеком. Ты не имеешь никаких оснований стыдиться своего отца.
Роман благодарно взглянул на учителя и тут же отвел глаза:
- Вы же слышали, как говорил Василий Михайлович...
Иван Иванович задумался: он должен что-то сказать. Должен немедленно что-то сказать. Что-то особенное, весомое. Сказанное должно тут же развеять сомнения, которые терзают этого юношу.
Как было легко еще совсем недавно, когда он держал ученика на должном расстоянии!
И он сказал:
- У Василия Михайловича это получилось сгоряча. У него нет никаких, абсолютно никаких оснований говорить это.
"Директор осужден, осужден сурово, он уничтожен в глазах этого ученика. Правильно ли ты поступил как педагог?.."
Снова молчание повисло над ними, как черная туча над головами не защищенных от дождя людей. Роман почувствовал, что Иван Иванович преступил какую-то невидимую и непонятную для него, Романа, линию и теперь, должно быть, раскаивается. Ему хотелось сказать учителю что-нибудь утешительное, подбадривающее, но в голову ничего такого не приходило.
"Может, рассказать о вчерашнем? Моя откровенность, кажется, ему приятна..."
- Вы не спрашиваете, почему я сегодня дома, почему ко мне приходила Ульяна Григорьевна...
- Догадываюсь, имея в виду твое разукрашенное лицо, - сказал Майстренко с каким-то безразличием, думая, видимо, о чем-то своем.
Ответ его не понравился Роману, настолько не понравился, что он вдруг не захотел откровенничать, рассказывать все честно, как было.
- Вчера я снова в драку ввязался, точнее, спровоцировал ее... и получил по заслугам.
- Здесь, наверно, не только ты виноват...
Роман взглянул на учителя: что он хочет этим сказать? Ага, ясно. Пытается исправить положение. Пытается спасти атмосферу откровенного разговора. Нет, поздно. Говорить правду уже не хочется и вообще не хочется продолжать этот разговор.
- Я и только я виноват. Ульяна Григорьевна тоже почему-то подумала, что виноват ее Василий. - Роман засмеялся, и этот, казалось бы, спокойный его смех окончательно сбил с толку Майстренко. А Роман продолжал свое: - Я оскорбил Василия, я сказал, что он трус... Кто бы это стерпел? Теперь я должен, наверно, пойти к нему и извиниться, как вы думаете, Иван Иванович?
- Если уверен, что виноват, иди, как же иначе, - спокойно ответил Майстренко. Он подошел и стал у Романа за спиной.
Теперь они оба смотрели за окно, где было много деревьев, а вдали кусок колхозного поля, стальной плес пруда и застывшие лодки рыбаков.
Роман, как и Майстренко, тоже был высокого роста, но еще узок в плечах, они стояли возле окна, словно отец и сын... Роман, как только остановился у него за спиной Иван Иванович, сразу же об этом подумал. Ему было нестерпимо больно ощущать за спиной отца и знать, что это не он...
- Не знаю... - наконец отозвался Роман. - Кажется, уверен...
- Бывают в жизни ситуации, из которых нелегко выпутаться самому, иногда даже невозможно.
- Зато когда выпутаешься, получаешь удовлетворение вдвойне, - заметил Роман, давая понять, что на эту тему разговаривать ему не хотелось бы.
ТУЛЬКО