- Ты чего? - толкнул его Хома.
- Греет, - вяло сказал Василий. - Ангина у твоего приятеля, - и добавил раздраженно: - Не хочешь, не пей. Дело хозяйское.
- Нет, почему же. Я выпью.
- И выпей, - прошептал на ухо Хома. - Не позорь... - А вслух сказал: Он со стаканом как с девчонкой. Целомудренный. - И нагло засмеялся.
Митька выпил. Наклонил голову, сцепил зубы, - нечем было дышать.
Хома ткнул в руки ломоть хлеба:
- Понюхай.
Митька стал жадно вдыхать кисловатый аромат хлеба. В груди жгло. Через грудь словно бы проходил ток - Митька чувствовал его необычное дрожащее тепло. Поднял глаза на Василия, встретил его насмешливый и хмельной взгляд, тихо засмеялся:
- Крепкий!
- Так себе, середнячок, - авторитетно бросил Хома и тоже взглянул на Василия, который держался солидно, с сознанием своего превосходства и молчал.
"Молчаливый тип, - думал о Василии Митька. - Нелюдимый, наверно. Сплошная загадка. А улыбка у него... словно что-то знает такое, чего еще никто во всем мире не знает. Наверно, тоже был когда-то трусом, не иначе. А потом победил себя - и появилась загадочная улыбочка на лице... Неплохо бы скопировать ее и для себя".
Митька стал улыбаться, и каждая последующая улыбка была непохожа на предыдущую. "Надо, наверно, перед зеркалом потренироваться..."
Вдруг Митька сказал, что хотел бы произнести слово. Хома был искренне удивлен. Он даже губы скривил, словно надумал свистнуть. Но Митьке было все равно. Он должен рассказать все-все о себе, о своих противоречивых мыслях.
- Вот скажи, Хома, кто такой Гальс?
"Действительно, кто такой Гальс? И к чему он здесь?" - удивленно подумал Митька и засмеялся:
- Я уже опьянел, ребята. Ей-богу!
- Оно и видно, - сказал Хома почему-то сердито. - Съешь пирожок и помолчи.
Пирожок так пирожок. Митька нехотя жевал твердый пирожок с повидлом и думал о том, что в его голове сейчас, как никогда, ясно, а сказать он ничего приличного не может. А ему очень хотелось задать кое-какие вопросы. Скажем, такой: "Хома, эй, Хома, почему ты из дому не убегаешь? С таким отцом я бы и часу не жил". Или такой: "Василий, а где ты работаешь? И когда, если не секрет?"
Василий, "загадочный тип", сидел напротив. Пирожок он уже съел и теперь ковырял спичкой в зубах.
"Немая компания! Гальса они, ясное дело, не знают. Хотя и я тоже забыл, кто он, этот Гальс. Почему-то лишь фамилия застряла в мыслях. Гальс, Гальс..."
Василий достал пачку сигарет "Пегас", протянул Хоме. Тот закурил, затянулся и даже глаза закрыл от удовольствия. Дым так и не вышел из него проглотил, наверно, его Хома.
- Смотри, и сигарету проглотишь, - хихикнул Митька.
- Ну? Какие будут предложения? - словно разбуженный Митькиной репликой, мрачно спросил Василий.
Хома вывернул карманы:
- Копейки... - толкнул Митьку. - Давай свои.
Митька достал два рубля. Хома схватил их и исчез в чаще заводского сквера. А они остались вдвоем - Митька и Василий. Митьке хотелось спросить, что они будут делать дальше, но не решился. Василий почему-то изменился, загадочная улыбка сошла с его лица, а взгляд, до сих пор насмешливый и равнодушный, стал отчужденным и горестным. Будто вспомнил он вдруг что-то особенное для себя, что-то такое, что приходит к человеку редко и не вовремя. Приходит нарочно, чтобы испортить хорошее настроение.
- А ты почему здесь? - спросил Василий, словно только сейчас увидел возле себя Митьку. Словно не было бутылки самогона, разговора о Митькиной ангине и о Романе.
Митька хотел засмеяться, перевести все в шутку, но взгляд Василия не позволял это сделать. Пирожок в руке задрожал, и Митька выбросил его в кусты.
- Я? Мы... мы... с Хомой...
- Держись-ка лучше, голубок, своего приятеля.
- Романа?
Василий смотрел на него презрительно.
- Ты о Гальсе спросил, а я подумал... ты же тогда побежал, товарища в беде оставил.
Митька почувствовал, что краснеет. Куда и девалась его смелость.
- Я? Мы... ну, безрассудство - лезть с кулаками на старших и намного сильнее. Я так думаю...
Василий еще какой-то миг смотрел на Митьку презрительно, потом в его круглых, как голубые детские мячики, глазах появились веселые искорки, и он захохотал. Громко и как-то ненормально. От этого спеха Митька не почувствовал облегчения, напротив, в груди его появился какой-то холодок. Он не знал, что произойдет через минуту, горло перехватило предчувствие беды.
Но ничего страшного не случилось. Пришел Хома с двумя бутылками "чернил". Одну опорожнил Василий (он пил прямо из бутылки, и Митька не мог понять, где булькает: в бутылке или у него в горле), вторую Хома разлил по стаканам и тут же выпил свою порцию. На Митьку они и не смотрели, словно его и не было, а он сидел тихонько сбоку со стаканом в руке и раздумывал: выпить или вылить под ноги? Незаметно следил за Василием, этим непостижимым типом, который, наверно, знает, кто такой Гальс.
- Хома, - сказал Василий. - Ты на бензовозе когда-нибудь катался?
- Нет, - выдохнул Хома.
- Вон, возле проходной... Не помешало бы прокатиться...
Митька взглянул в сторону проходной и увидел бензовоз. Точнее, увидел не сам бензовоз, а желтое пятно среди листьев с суровой надписью "Огнеопасно". В его душе опять появилось предчувствие беды.
- Может... - начал было Митька, но Хома прервал:
- Ты пей! Ну! Не позорь, я тебя прошу!
"Ты же тогда побежал, товарища в беде оставил..."
"А может, Роман не такой уж и простачок? Он точно знает, что люди оценивают положительно, и всегда пытается получить положительную оценку. Каждый его поступок продиктован холодным разумом, чистым расчетом. Значит, не из-за товарищества он затеял на школьном дворе драку с Хомой?"
"Интересно, как бы повел себя Роман в этой ситуации?.."
"Романа Василий уважает, это точно, хотя Роман его и оскорбил... Меня нет... О, задачка со всеми неизвестными!.."
Митька выпил красную терпкую жидкость, бросил стакан в траву и сказал:
- Нам в самом деле не помешало бы проветриться.