- Не плачь, я тебя прошу...
- Твой отец был добрым. Откуда, не пойму, у тебя столько жестокости!
- Отец мне не выговаривал бы за то, что правду сказал...
- А взял бы ремень... Пора уже думать, с кем и как ты разговариваешь. Семнадцать лет - не семь...
Мать села рядом, взглянула умоляюще.
- Рома, сходи к ним, прошу тебя. Сходи к ним, извинись.
- Нет.
- Пожалей мать...
- К директору не пойду!
Мать склонилась на руки, помолчала, затем сказала с болью:
- Ты подумай, как ты живешь, сынок.
- Думаю, мама. Уже решено: иду на завод.
Мать вначале посмотрела испуганно, затем промолвила тихо:
- А ты и в самом деле уже взрослый!
Улица, на которой живут учителя, - за плотиной. Дома там все одинаковые, поэтому не так-то легко отыскать дом Никиты Яковлевича. Тем более за прудом Роман бывал редко, да и вечер уже опустился на городок. Окна в домах светились ярко, свет падал белыми столбами на улицу. Роман шел серединой улицы, и тень его перебегала то на одну сторону, то на другую.
"Вот, кажется, его калитка..."
Открыл и нерешительно остановился перед массивными, покрашенными в красный цвет дверьми.
На стук вышла жена Никиты Яковлевича Лина Васильевна.
- Добрый вечер! - поздоровался Роман.
Женщина кивнула и сказала негромко, даже, как показалось Роману, неприветливо:
- Заходите...
"Тоже уже знает..."
На столе светился ночничок, комната была наполнена легкой музыкой играл магнитофон. Никита Яковлевич сидел за столом в мягком кресле с высокой спинкой - глаза у него закрыты. Не заметил? Нет, кивнул на второе такое же кресло: садись.
Роман сел, огляделся вокруг. Затем уставил взгляд на Никиту Яковлевича. Роман смотрел на него и думал, что не может найти ни одного слова, которое было бы сейчас к месту.
- Никита Яковлевич, - прошептал он.
Учитель вздрогнул, ожидающе взглянул на Романа.
- Никита Яковлевич, вы действительно... оставляете школу?.. Из-за меня?
Учитель будто и не слышал вопроса, только, наверное, через минуту на его лице появилось что-то похожее на улыбку.
- Нет. Была стычка, так, поверхностная. - Он выключил магнитофон. - Ты вот скажи, кем ты хочешь стать?
- Я? - Роман растерялся: вопрос был неожиданным. - Не знаю.
- Не знаешь... - раздумчиво произнес Никита Яковлевич. - Представь себе, я тоже когда-то не знал. Не знал... Друзья, помню, документы в Каменец повезли, а я чего-то жду... Не было у меня мечты, вот я и склонился к простейшему. А простейшее - пединститут в Каменце. Близко, удобно. Мать была довольна... - Он говорил серьезно, не чувствовалось иронии в его голосе, хотя ясно было, что он глумился над началом своей взрослой биографии.
- Вы хорошо знаете предмет, - сказал Роман, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Никита Яковлевич только мельком взглянул на Романа, но ответ его прозвучал ясно - однозначный, нехитрый ответ: для педагога знать свой предмет мало...
"Правильно. Учитель - это прежде всего воспитатель".
- Вы обиделись на меня? - тихо спросил Роман.
Никита Яковлевич вздрогнул, нервно повел головой, зачем-то достал очки, повертел их в руке.
- Тогда обиделся... На уроке... Потом прошло... Ты молодец, что выложил правду. - Последние слова были сказаны тяжело, и Роман почему-то подумал, что им предшествовали не менее тяжкие раздумья. Он хотел уже извиниться, даже рот уже раскрыл, но Никита Яковлевич вскинул руку с очками и почти испуганно прошептал: - Нет! Нет! Нет...
Лина Васильевна принесла чай и печенье. Над стаканами поднимался пар.
- Угощайтесь, Роман.
- Спасибо.
Никита Яковлевич прищурился, затем надел очки, спрятал глаза за стеклами и сказал как-то весело:
- Знаешь, Лина, юноша еще не решил, кем быть.
- Успеет, - сразу ответила жена, словно держала это слово наготове.
- Я в вечернюю перейду, - нерешительно произнес Роман. - И на завод...
Никита Яковлевич снял очки, внимательно и серьезно посмотрел на Романа:
- Ты надумал оставить школу?
- Вечерняя есть... В принципе какая разница?.. - Роман был уже не рад, что высказал сокровенное, то, в чем еще и сам не разобрался.
Лина Васильевна неслышно вышла на кухню, но тут же снова вернулась:
- Может, пусть он на картины посмотрит?