Его слова прекрасно ложились на боль, что успела пропитать мою жизнь. На обе моих жизни. И я по-настоящему задумался о том, чтобы сделать, как он просит. Но осознание этого стало будто бы ушатом ледяной воды на голову.
— Если я выпущу тебя, ты снова начнёшь убивать и эти смерти будут на моей совести!
— Это уже как ты сам пожелаешь.
— В смысле?
— Я пробыл в заключении многие века. Мой дух ослаб дальше некуда. Без тела я не смогу существовать. И если ты предоставишь мне своё тело в качестве временного убежища, то взамен я обещаю помогать тебе во всём. Тебя, кстати, как зовут?
— Алистер… можно Ал.
— Хорошо, Алистер. Представь, к примеру, та троица. Ты ведь хочешь им отомстить? Сделать так, чтобы они пожалели о том, что над тобой издевались?
Я нахмурился. Конечно, я хотел этого. В минуты ярости и отчаяния хотел заставить их страдать, а потом прикончить, настолько жестоко, насколько это возможно. Но на холодную голову я понимал, что это всё-таки была несоразмерная кара.
— Убивать их я точно не хочу.
— А я и не предлагаю. Ещё раз, я не монстр. Заставить человека пожалеть можно тысячей куда более простых и болезненных способов. К тому же я могу научить тебя магии. Вот скажи, каково это — жить каждый день в окружении магов, не в силах изучить хотя бы простейшего заклинания? Ты ведь сам сказал, что работаешь уборщиком. Если с моих времён сохранился расизм, то и дискриминация тоже никуда не делась, и никто не стал бы учить тебя магии.
Он был не совсем прав, я знал два заклинания, одному из которых меня даже специально научили… чтобы я лучше исполнял обязанности уборщика.
Чёрт побери, естественно, я хотел большего! Все пятнадцать лет с тех пор, как очнулся в теле младенца, хотел большего! Но…
— То есть ты будешь просто гостить в моём теле, пока…
— Пока тебе не надоест и ты не найдёшь мне новое, в котором смогу стать полноправным хозяином. Если тебе так жаль людей, то можешь найти мне какого-нибудь умалишённого. Ему от моего соседства будет только лучше.
— А моё тело ты не захватишь?
— Клянусь, что не захвачу. К тому же, как я и говорил, я слишком слаб сейчас, ты с лёгкостью дашь мне отпор даже со своим первым кругом маны.
В голове лихорадочно крутились мысли. Конечно, я хотел лучшей жизни, хотел научиться магии, хотел расквитаться с Карлом, Арне и Дарианом, и со всеми остальными, кто вытирал об меня ноги. Но доверять тому, в чьей эпитафии были слова “Зло извращённого разума”? Это было будто бы выйти на площадь и заорать во весь голос: “Я — идиот!”
А с другой стороны, он ведь был прав. Когда меня найдут тут, то не станут разбираться. И Мариус — мой опекун и единственный союзник в этом враждебном мире, уже не поможет. Меня просто выкинут на улицу. И там “остроухого” ждёт либо долгая голодая смерть, либо быстрая смерть от ножа какого-нибудь патриота. Такая себе перспектива. И что-то сомневаюсь, что мне светит второе перерождение.
И что, я действительно собирался упустить предоставленный мне впервые за пятнадцать лет шанс даже не столько на лучшую жизнь, сколько банально на спасение? Уж лучше было рискнуть, чем прожить остаток жизни, жалея об упущенной возможности.
— Ты обещаешь меня слушаться?
— Обещаю.
— Поклянись.
— Клянусь тебе, Алистер, что я, Бафомет, буду помогать тебе и слушаться тебя, если ты поможешь мне выбраться.
К чёрту. Живём, как говорится, один раз. Ну, вернее, два раза.
— Хорошо, что я должен сделать?
— Для начала, попробуй просто подойти.
— Так просто? Этот… кувшин вроде как защищают десятки печатей царя мудрости.
— Попробуй.
Решив, что попытаться будет проще, чем спорить, я подошёл к канату заграждения и… просто перешагнул его. Ничего не произошло. Ещё несколько шагов — и вот медный кувшин оказался у меня в руках. Действительно… слишком просто.
— Открой его.
— Ты помнишь, что обещал?
— Помню, Алистер, открывай уже!
Глубоко вдохнув, будто перед нырком в воду, я одним движением вырвал деревянную пробку…
И уже через пару секунд ощутил, будто меня отрывают от собственного Я. Сначала пальцы ног, потом пальцы рук, ступни, ладони — начали неметь и будто бы пропитываться холодом. Сволочь хотела не просто поселиться в моём теле, она хотела захватить его!
Мне захотелось крикнуть: “Ты ведь поклялся!” — но губы отказывались слушаться, да и я понимал, насколько это глупо.
Всё-таки ты — идиот, Алистер! Послушался запечатанного царём мудрости монстра! Конечно же он будет белым и пушистым! Конечно он будет держать данные обещания! Конечно он не попытается ничего тебе сделать! Наивный идиот, поведшийся на сказки о светлом будущем!
Но как бы я ни был наивен, отдавать своё тело древнему монстру без боя я был не намерен.
Правда, я не имел ни малейшего понятия, что именно нужно делать. Так что сделал единственное, что пришло мне в голову. Зажмурился и изо всех сил, всеми своими мыслями, всем своим естеством начал тянуться к некой абстрактной, но такой невероятно важной для меня сейчас победе.
Не отдам, не позволю, не смей, не бывать этому, ни за что, никогда, нет! Моё тело — это моё тело, я в нём хозяин!
В памяти всплыли воспоминания, горькие воспоминания двух жизней.
В прошлый раз я умер довольно рано, мне не исполнилось и тридцати.
Никаких межпространственных грузовиков, к сожалению. Куда хуже. Рак лёгких.
Мне диагностировали его в шестнадцать и я боролся с ним практически всю “взрослую” жизнь, проводя долгие месяцы в больницах и долгие годы за реабилитацией. Ремиссия наступала дважды, и дважды я, уже готовый забыть об этом кошмаре, слышал от врачей новости о рецидиве.
Эти американские горки были невероятно утомительны как для меня, так и для моих родных. Настолько, что после третьего диагноза даже моя мама однажды сказала, мол: “Сынок, может быть стоит потратить оставшиеся годы на то, чтобы жить, а не на то, чтобы выживать?”
Я понимал, что эти слова были продиктованы усталостью и отчаянием. Но слышать такое от самого близкого человека даже с этим пониманием не было менее больно. Я накричал на неё тогда, в сердцах наговорив гадостей, и просто ушёл, хлопнув дверью. Я не хотел умирать, не хотел “жить напоследок”. Я думал, что вновь справлюсь с болезнью и на этот-то раз она отступит окончательно, и меня будет ждать долгая и счастливая жизнь…
К сожалению, не всё в этой жизни можно было решить просто усилием воли. Я умер за пару месяцев до своего двадцатисемилетия, лёжа на больничной койке, не способный даже поднять руку, ощущая, несмотря на обезболивающее, адское пламя, полыхающее в умирающих лёгких.
За пару дней до того ко мне, чтобы попрощаться, пришли родные. Но, хоть я и успел помириться с мамой, видеть их я не хотел. Не хотел, чтобы встреча с ними, их слова и слёзы, заставили меня задуматься, что, возможно, выбрав борьбу, я поступил неверно.
До последнего момента я цеплялся за жизнь, вопреки всякой боли и вопреки всё чаще посещавшим меня мыслям о том, что смерть лучше, чем такая жизнь. И я не хотел умирать, разочаровавшись в этой борьбе — последнем, что у меня осталось.
И, похоже, я всё сделал правильно. Потому что моя настойчивость настолько впечатлила вселенную, что мне дали второй шанс. По крайней мере, мне нравилось думать, что это произошло именно поэтому. И я родился вновь, в ином мире, полном магии и чудес.
Вот только, к сожалению, и этот мир не был ко мне добр, просто иным образом. Эльф-полукровка в мире людей, ненавидевших эльфов. Надо мной самого раннего детства издевались все, кому не лень. И, конечно, Карл и парочка его прихлебателей были далеко не первыми.
Меня шпыняли так часто, что в какой-то момент я даже начал думать, что так и должно быть. Что такова, видимо, плата за второй шанс. Что кто-то умирает с концами, а мне дали жизнь — и я должен быть благодарен за неё вне зависимости от того, какой она была.
Я почти сдался, почти смирился с таким положением дел, почти перестал ощущать боль. Но однажды, в очередной раз сбитый на пол и поливаемый водой из ведра, в котором полоскал тряпку, я почувствовал, что таящийся где-то глубоко внутри огонёк воли вот-вот погаснет.
Каким-то неведомым образом я понял: это была моя крайняя точка. Если бы я стерпел, то этот огонёк уже не зажёгся бы никогда.
И всё внутри меня взбунтовалось против такого исхода.
Я плохо помнил, что случилось потом. Вроде бы я вскочил, бросился на ошарашенного паренька, только что гнусно хихикавшего со своими друзьями, повалил его на пол, начал мутузить кулаками.
Тогда ещё без какого-либо особого понимания о том, как надо драться, этому навыку раковым больным обучиться было негде. Просто вымещал на маленьком ублюдке всю скопившуюся внутри ярость.
За то, что сделал он, его отчитали и наказали несколькими часами внеурочных занятий. За то, что сделал я, меня наказали неделей в “исправительной комнате” — холодной каменной коробке метр на метр, куда не проникал ни единый лучик света и ни единый звук.
Мне сказали, чтобы я хорошенько подумал о своём поведении и чтобы больше никогда так себя не вёл. Решили, что таким образом смогут привить мне послушание.
Вот только эффект был ровно противоположным. Именно тогда, в эту неделю, я понял две критически важные вещи. Первая: то, что я переродился, не давало жителям этого мира права безнаказанно вытирать об меня ноги. И вторая: каковы бы ни были последствия, каково бы ни было наказание — всегда нужно бить в ответ.
Нельзя уступать даже миллиметра своей территории.
Ни тому мелкому ублюдку. Ни Карлу и его шайке. Ни древнему монстру, запечатанному царём мудрости.
Онемение, дошедшее уже до плеч и бёдер, вдруг замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Я не понимал, каким образом, но то, что я делал, работало! И зазвучавший у меня в голове голос Бафомета это лишь подтверждал.
— Алистер, не сопротивляйся. Позволь мне занять твоё место — и я исполню всё, о чём ты когда-либо мечтал за тебя. Тебе не придётся страдать, не придётся мучиться, не придётся сражаться за место под солнцем. Ты получишь весь этот мир на блюдечке, достаточно всего лишь сдаться!
— Думаешь… — прошептал я, мысленно возликовав от того, что вновь могу двигать губами и языком, — теперь я поверю… хоть одному твоему слову? К тому же… я никому и никогда больше… не сдамся!
Онемение, уже почти минуту стоявшее на месте, вдруг двинулось обратно, возвращая мне контроль над ногами и руками. Ещё через минуту я вернул контроль над своим телом, онемения больше не было. Но что-то всё равно было не так.
Неожиданно из моей груди вынырнул яркий огонёк и за секунду превратился в небольшую, примерно формата А5, книжечку, зависшую передо мной в воздухе. На гладкой чёрной обложке были выбиты серебряные символы: 13/45-01.
Гримуар. Магическое устройство, без которого не представлял себя ни один маг. Оно облегчало создание заклинаний, позволяло намного быстрее их творить, а также давало доступ к так называемой Короне Мудрости — по сути глобальной базе данных всех существующих заклинаний.
Хотя, “устройством” его называть всё-таки было неправильно, хотя он и выглядел как книга. По сути гримуар был невероятно сложной магией, связывающейся с душой мага и работавшей с ней напрямую.
Мне в каком-то смысле повезло. Слугам, даже в Башне Магии, гримуары не полагались, но мой был со мной сколько я себя помню, что давало мне определённое преимущество. Минимальное, правда. Естественно, никакой особенной магии меня никто обучать не собирался. Всё, чему меня научили — это заклинания для придания блеска поверхностям, чтобы я ещё лучше выполнял обязанности уборщика.
Так что пользы от гримуара было немного. К тому же, в отличие от громадных талмудов, которыми владели другие маги, мой был, можно так сказать, ущербным. Однако сейчас, похоже, он всё-таки собирался что-то сделать.
Книжка гримуара раскрылась на первой странице и я увидел проступающие на чёрных листах серебряные надписи.
Необратимое изменение структуры души владельца.
Невозможно поддерживать текущее слияние.
Слияние будет произведено повторно.
Буквы, убедившись, что я их прочёл, начали постепенно растворяться в черноте страницы, чтобы вскоре смениться новыми.
Сила души владельца значительно выросла.
Гримуар 13/45-01 не способен в полной мере соответствовать.
Слияние невозможно.
Гримуар 13/45-01 будет обновлён.
А это уже что-то совсем странное. Обновление? У меня в душе, что, программное обеспечение от смартфона?
Гримуар 13/45-01 обновлён.
Слияние возможно.
Слияние будет произведено повторно.
На этот раз ждать пришлось больше минуты. И только тогда, наконец:
Слияние произведено успешно.
Гримуар 13/45-01 готов к работе.
Меня охватило странное, непонятно откуда взявшееся чувство, что я — это больше не я. А потом…
Воспоминания, чужие воспоминания, которые я никогда не проживал лично, хлынули в голову неостановимым, бесконечным потоком. Я почувствовал, как моё Я поглощает и втягивает в себя чужое сознание и мысли.
Глубоко выдохнув, я осел на пол. Это было очень странно. Даже с учётом двух жизней я прожил лишь чуть больше сорока нет. И тут вдруг мой разум обогатился памятью о сотнях лет невероятного опыта.
Не моего опыта, опыта Бафомета, я мог довольно легко провести границу. Но, тем не менее, огромный объём информации, что содержался в сознании “Зла извращённого разума”, спутывал мысли и довольно долго я просто сидел, пялясь в одну точку и пытаясь прийти в себя. В прямом и переносном смысле.
Только минут через сорок я смог, наконец, успокоить бурлящий в мозгу коктейль из воспоминаний.
Многое из того, что говорил Бафомет, было правдой. Он и правда был исследователем, и правда не раз спасал тысячи и миллионы. Вот только он “забыл сказать”, что во время таких вот “спасений” его не интересовали ничьи жизни.
Бафомету было плевать на людей. На их чувства, мысли, желания и всё в таком духе. Если они не могли как-то поспособствовать его цели — то были либо бесполезны, либо вредны. В первом случае он их игнорировал, во втором максимально эффективными методами “решал проблему”.
По сути, он был самым настоящим психопатом, без толики эмпатии и сочувствия. И древнему миру очень повезло, что он сделал своей целью не мировое господство, а “всего лишь” сбор всех существующих в этом мире знаний о магии. При этом то, что эти знания кого-то там спасали, было лишь побочным эффектом процесса познания.
Так что обещания, которые он мне надавал, были пустым звуком. И как только я открыл кувшин — он тут же попытался захватить моё тело. Однако неожиданно для самого Бафомета моя душа оказалась “крепким орешком”.
Во-первых, из-за того, что моя перерождённая душа была больше и крепче, чем у любого обычного подростка. Во-вторых из-за оказанного мной сопротивления, тут я мог заслуженно себя похвалить.
Но был и ещё один фактор. Вплетённый в мою душу гримуар, который я считал поломанным и ущербным, неожиданно оказался намного сложнее чем даже Бафомет мог ожидать. И пока Бафомет был занят расшифровкой его структуры, я смог перехватить инициативу и начать выдавливать его из своей души.
Даже выброшенный из моего внутреннего мира, Бафомет бы не умер. В своей форме духа он был буквально бессмертным. Но, истративший последние силы, он просто рассеялся бы в пространстве. И восстановиться из такого состояния он смог бы только через несколько десятков, а то и сотен тысяч лет.
И, пропустив две тысячи, Бафомет не хотел пропускать ещё в несколько раз больше. А потому он прибег к последнему варианту. Не поглотить, а слиться с моей душой. И вот это как раз действительно была его окончательная смерть. Потому что, растворившись во мне, Бафомет перестал существовать как отдельная сущность.
Для меня, честно говоря, это был очень странный выбор. Сразу после побега из темницы совершать, фактически, суицид, при этом отдавая все свои накопленные знания и опыт тому, из-за кого ты, собственно, и умираешь. И в конце его главной эмоцией действительно было сожаление. Конечно же, ему не хотелось, чтобы всё заканчивалось вот так, не успев даже начаться.
Однако Бафомета всегда интересовали лишь знания. И ради того, чтобы продолжить их копить, он был готов отказаться от собственного Я. В конце концов, не было разницы, кто продолжит процесс познания.
К тому же в плену медного кувшина он, сам того не заметив, изменился. Я не понаслышке знал, что могло сотворить с разумом заточение в одиночной камере наедине с самим собой. При этом самым долгим сроком, что я проводил в “исправительной комнате”, было две недели. А он пробыл в темнице Агура больше двух тысяч лет.
На поверхности это не ощущалось, вряд ли даже он сам мог это в полной мере почувствовать. Но, бесстрастно заглядывая в его воспоминания, будто зритель — в кинофильм, я мог сказать, что самым последним, что он ощутил, были не сожаление и не злоба, а облегчение, смирение и принятие.
Своим отчаянным сопротивлением я заслужил его уважение и он не просто воспользовался единственным возможным способом продолжить накопление знаний. Он передал мне эстафету, доверил свою память, дал шанс. И, как бы я ни относился к безэмоциональному монстру, способному просто ради эксперимента устроить настоящий геноцид, я не мог не ощутить признательность и уважение по отношению к нему.
Отдыхай спокойно, древний маг. Я продолжу твоё дело и сделаю то, чего ты не смог. Клянусь тебе.