- Говоря теперь со всей безответственностью частного лица, а не с глубокомыслием профессионального советчика, - ответил Мортимер, - я бы сказал: уж если вас так угнетают размеры капитала, вы можете найти утешение в мысли, что его очень легко убавить. А если вам и это покажется затруднительно, можете утешиться еще одним соображением: найдется множество охотников помогать вам.
- Я что-то плохо вас понимаю, - возразил мистер Боффин, по-прежнему в недоумении. - Ничего, знаете ли, не вижу хорошего в том, что вы говорите.
- А разве есть в жизни что-нибудь хорошее? - спросил Мортимер, поднимая брови.
- Да, у меня бывало, - задумчиво глядя на него, отвечал мистер Боффин. - Когда я еще служил десятником в "Приюте" - до того как он стал "Приютом", - мне это дело очень нравилось. Старик был сущий татарин (не в укор его памяти будь сказано), зато смотреть за работами с раннего утра до позднего вечера было очень приятно. Жалко даже, что он нажил такую уйму денег. Для него же было бы лучше, если б он поменьше о них думал. Будьте уверены, заботы ему и самому были в тягость! - вдруг сделал он открытие.
Мистер Лайтвуд кашлянул, не вполне убежденный.
- А если говорить насчет того, что хорошо, а что нет, - продолжал мистер Боффин, - так, боже милостивый, ежели разобрать все как следует, одно за другим, разве от денег можно ждать добра? Когда старик в конце концов поступил по справедливости с бедным мальчиком, ничего хорошего из этого не вышло. Беднягу убили в ту самую минуту, когда он, можно сказать, подносил чашку с блюдечком к устам. Теперь я могу сказать вам, мистер Лайтвуд, что мы с миссис Боффин всегда заступались за беднягу, и как только старик нас за это не честил! Помню, однажды миссис Боффин высказала ему напрямик свое мнение насчет родственных отношений, а он сорвал с нее шляпку (она почти всегда носила черную соломенную шляпку, для удобства, на самой макушке) и пустил колесом через весь двор. Как не помнить! А в другой раз, когда он, мало того что сорвал шляпку, но и дошел до личностей, я ему чуть было не дал по шее, да миссис Боффин бросилась нас разнимать, и я угодил ей прямо в висок. Она так и повалилась, мистер Лайтвуд. Как подкошенная!
Мистер Лайтвуд пробормотал, что это "делает честь ему и сердцу миссис Боффин".
- Вы понимаете, - продолжал мистер Боффин, - я для того только это говорю теперь, когда все уже позади, чтобы показать вам, что мы с миссис Боффин всегда стояли за детей, как оно и следует по христианству. Мы с миссис Боффин заступались за девочку, заступались и за мальчика; мы с ней шли против старика; а ведь он каждую минуту мог выгнать нас на улицу, не глядя на все наши старания. А миссис Боффин, - продолжал он, понизив голос, - до того дошла, что при мне прямо в лицо назвала его бессердечным негодяем. Теперь, когда она стала модницей, ей, может, неприятно про это вспоминать.
Мистер Лайтвуд пробормотал:
- Доблестный саксонский дух... предки миссис Боффин... стрелки из лука... при Азенкуре и Креси *.
- Мы с ней в последний раз видели бедного мальчика, - продолжал мистер Боффин, мало-помалу расчувствовавшись и начиная таять (что свойственно всякому жиру), - когда ему было всего семь лет от роду. Ведь когда он вернулся, чтобы вступиться за сестру, мы уезжали из города насчет одного контракта - там надо было сначала просеивать, а потом уже возить - а мальчик приехал, да и опять уехал, пробыв дома не больше часу. Так вот, ему было тогда всего семь лет. Он уезжал в эту заграничную школу один-одинехонек, все его забросили, и зашел он в наш домик (во дворе теперешнего "Приюта") погреться у огня. На нем был жиденький такой дорожный костюмчик. За дверями, на пронзительном ветру, стоял его тощий чемоданчик, который я должен был донести до парохода: старик и слышать не хотел о том, чтобы дать ему шесть пенсов на кэб. Миссис Боффин, тогда еще совсем молодая женщина, пышная как роза, стала на колени перед огнем, согрела руки и начала оттирать щеки ребенку: а как увидела, что у него слезы на глазах, то заплакала сама, крепко обняла его за шею, словно хотела защитить, и говорит мне: "Я бы все на свете отдала, лишь бы убежать отсюда вместе с ним!" Не могу сказать, чтоб мне это было приятно, но только после этого я стал еще больше уважать миссис Боффин. Бедняжка прижался к ней, а она к нему, а потом, когда старик позвал мальчика, он сказал: "Пора идти! Благослови вас боже!" - а сам так посмотрел на нас обоих, словно в смертной тоске. Как он посмотрел! Я проводил его на пароход (сначала угостил любимыми его лакомствами), подождал, пока он уснет на своей койке, и только после того вернулся к миссис Боффин. Но сколько я ни рассказывал, как я его оставил, все напрасно, ей казалось, что он смотрит точно тем же взглядом, каким смотрел тогда на нас обоих. Но в одном отношении это пошло нам на пользу. Своих детей у нас не было, и нам всегда хотелось иметь хоть одного. Но только не после этого. "Оба мы могли бы умереть, - говорила миссис Боффин, - и наш мальчик смотрел бы вот так же на чужих". Бывало, по ночам, когда стояли большие холода, или завывал ветер, или дождь лил как из ведра, она просыпалась вся в слезах и вскрикивала: "Неужели ты не видишь его лица? Боже, приюти бедняжку!" А потом, с годами, это у нее прошло, как многое проходит.
- Любезный мистер Боффин, все на свете проходит и обращается в прах и мусор, - вяло улыбаясь, сказал мистер Мортимер.
- Я бы не сказал, что все, - возразил мистер Боффин, которого, видно, сердил скептический тон Лайтвуда, - много есть такого, чего я никогда не находил среди мусора. Так вот, сэр. Мы с миссис Боффин все старели да старели на службе у хозяина, пока его не нашли мертвым в кровати. Тогда мы с женой запечатали шкатулку, которая всегда стояла на столике рядом с кроватью, и так как мне приходилось слышать, что Тэмпл - это такое место, где берут подряды на всякий адвокатский мусор, то я и отправился сюда искать адвоката, увидел, как ваш молодой человек давит мух на окне перочинным ножиком, окликнул его, не имея тогда еще удовольствия быть с вами знакомым, и таким способом добился этой чести. Потом вы и еще один джентльмен в таком неудобном галстуке под маленькой аркой на подворье святого Павла...
- Докторс-Комтонс *, - заметил Лайтвуд, - в коллегии докторов Гражданского права.
- Мне показалось, будто его звали по-другому. - подумав, сказал мистер Боффин. - Ну, да вам лучше знать. - Потом вы и доктор Скоммонс взялись за дело, написали все это как нужно, приняли меры, чтобы разыскать бедного мальчика, и, наконец, нашли его, а мы с миссис Боффин частенько говорили друг другу: "Вот мы и опять его увидим, при более счастливых обстоятельствах". Но этому не суждено было статься, а печальнее всего то, что деньги в конце концов так ему и не достались.
- Зато они попали в достойные руки, - слегка наклонив голову, заметил Лайтвуд.
- Они достались нам с миссис Боффин только сегодня, только сейчас, к этому-то я и веду; ведь мы столько ждали именно этого дня и этого часа. Мистер Лайтвуд, это было злодейское, жестокое убийство. Оно, неизвестно для чего, обогатило нас с миссис Боффин. За поимку и осуждение убийцы мы предлагаем десятую часть нашего капитала - награду в десять тысяч фунтов.
- Это слишком много, мистер Боффин.
- Мистер Лайтвуд, мы вместе с миссис Боффин назначили эту сумму и на этом стоим.
- Однако позвольте вам заметить, - возразил Лайтвуд, уже не с легкомыслием частного лица, а с глубокомыслием профессионала, - что предлагать такую огромную награду - большой соблазн: это может навести на ложные подозрения; появятся подстроенные улики, фальшивые обвинения. Обещать такую награду - значит играть с огнем.
- Нет, что ж, - сказал несколько озадаченный мистер Боффин, - мы уж решили столько отложить на это дело. А надо ли будет открыто назначать такую сумму в новом объявлении от нашего имени...
- От вашего имени, мистер Боффин, от вашего.
- Ну ладно, пускай от моего, оно ведь у нас с миссис Боффин одно и означает нас обоих, - вот об этом вам самим придется подумать, когда будете составлять бумагу. Но это первое поручение, которое я даю своему адвокату, вступив в права наследства.
- Ваш адвокат, мистер Боффин, - ответил Лайтвуд, делая очень коротенькую заметку очень ржавым пером, - с удовольствием принимает ваше поручение. Будет еще что-нибудь?
- Еще только одно, и ничего больше. Составьте мне завещаньице покороче, но так, чтоб как можно крепче: насчет того, что весь капитал я оставляю "моей возлюбленной жене Генриетте Боффин, единственной душеприказчице". Напишите как можно короче, вот этими самыми словами, но чтобы оно было крепко.
Не зная, как понять слова мистера Боффина насчет крепости завещания, Лайтвуд стал осторожно нащупывать почву:
- Извините, но профессиональное глубокомыслие требует точности. Когда вы говорите "крепко"...
- Я и хочу сказать "крепко", - объяснил мистер Боффин.
- Совершенно верно. И как нельзя более похвально. Но эта самая крепость должна к чему-нибудь обязывать миссис Боффин?
- Обязывать миссис Боффин? - прервал ее супруг. - Ну нет! С чего это вам вздумалось? Я хочу закрепить все имущество за ней, чтоб его уж никак не могли у нее отнять.
- Закрепить без всяких условий, чтобы она могла с ним делать все, что хочет? Безусловно?
- Безусловно? - повторил мистер Боффин, отрывисто рассмеявшись. - Еще бы! Хорошенькое было бы дело, ежели бы я вздумал к чему-нибудь обязывать миссис Боффин. В мои-то годы!
И это поручение было также принято мистером Лайтвудом; приняв его, мистер Лайтвуд пошел проводить мистера Боффина к выходу и чуть было не столкнулся в дверях с мистером Юджином Рэйберном. Свойственным ему невозмутимым тоном Лайтвуд произнес:
- Позвольте познакомить вас, - и объяснил, что мистер Рэйберн весьма сведущий в законах юрист и что он, частью в интересах дела, частью же ради удовольствия, познакомил мистера Рэйберна с некоторыми подробностями биографии мистера Боффина.
- Очень рад познакомиться с мистером Боффином, - сказал Юджин, хотя по его лицу нельзя было заметить никакой радости.
- Спасибо, сэр, спасибо, - ответил мистер Боффин. - Как вам нравится ваша профессия?
- М-м... не особенно, - отвечал Юджин.
- Слишком суха, по-вашему, а? Что ж, мне так кажется, надо несколько лет поработать как следует, чтобы изучить это дело. Самое главное работать. Воззрите на пчел...
- Извините, пожалуйста, - возразил Юджин, невольно улыбнувшись, должен вам сказать, что я всегда возражаю против сравнения с пчелой.
- Вот как! - сказал мистер Боффин.
- Я возражаю из принципа, как двуногое.
- Как что? - спросил мистер Боффин.
- Как двуногое животное. Из принципа, в качестве двуногого, я возражаю против того, что меня вечно сравнивают с насекомыми и четвероногими. Я возражаю против того, что в своих действиях я должен сообразоваться с действиями пчелы, собаки, паука или верблюда. Вполне согласен, что верблюд, например, весьма воздержанное животное; но у него несколько желудков, а у меня всего один. Кроме того, у меня нет такого удобного и прохладного погреба для хранения напитков.
- Но я ведь говорил про пчелу, - возразил мистер Боффин, несколько затрудняясь ответом.
- Вот именно. И разрешите вам заметить, что ссылки на пчелу не вполне основательны. Ведь мы рассуждаем отвлеченно. Допустим на минуту, что между пчелой и человеком в рубашке и брюках существует аналогия (что я отрицаю) и что человеку положено учиться у пчелы (что я также отрицаю); но ведь это еще вопрос, чему он должен учиться? Следовать ее примеру или, наоборот, избегать подражания? Когда ваши друзья-пчелы хлопочут до самозабвения, увиваясь вокруг своей повелительницы, и волнуются от малейшего ее движения, следует ли нам, людям, поучаться величию низкопоклонства перед знатью или же презирать ничтожество "Придворных известий"? Еще вопрос, мистер Боффин, не следует ли разуметь улей в сатирическом смысле?
- Во всяком случае, пчелы работают, - заметил мистер Боффин.
- Д-да, работают больше, чем нужно, - пренебрежительно отозвался Юджин, - они производят больше, чем могут потребить, они неустанно хлопочут и жужжат, одержимые своей единственной мыслью, пока смерть их не настигнет. Уж не пересаливают ли они, как вы думаете? И неужто человеку-труженику нельзя даже и отдохнуть из-за ваших пчел? И неужели мне нельзя переменить обстановку, из-за того что пчелы никуда не ездят? Мистер Боффин, мед очень хорош за завтраком, но если рассматривать его с точки зрения рядового школьного учителя и моралиста, то я буду возражать против деспотического хвастовства ваших друзей-пчел. При всем моем уважении к вал!.
- Спасибо, - сказал мистер Боффин. - До свидания, до свидания.
Тем не менее почтенный мистер Боффин поплелся прочь, не в силах отогнать от себя неприятную мысль, - что на свете есть много неладного и помимо того, что связано с имуществом Гармона. И, шагая по Флит-стрит в таком настроении, он заметил, что за ним по пятам идет какой-то очень прилично одетый человек.