— Похоже, придется, — проворчал тот.
Я отвернулся.
— Джени, давай найдем место для ночлега. До рассвета еще шесть часов.
Все занялись тем, что им было велено, и потянулась долгая ночь.
4
К счастью, кроме лая собак и случайной возни крыс на улицах, нас никто не побеспокоил. В задней части магазина мы нашли складское помещение, где и расположились на ночь. Спали мы посменно.
Так прошла ночь.
Когда, наконец, наступил рассвет, разогнав ночные ужасы по норам, оказалось, что обнаруженный нами магазин — настоящая сокровищница. В подвале мы нашли еще одно запертое складское помещение, битком набитое полезными вещами. Мы вскрыли дверь монтировкой. Коробки с сухпайками, замороженная и сухая пища для походов, ящики с бутилированной водой и пачки таблеток для очистки воды. Спальные мешки и фонарики, водонепроницаемые дождевики и парки, одеяла и "аптечки". Наверху нашлась камуфлированная одежда всех размеров. Какая-то относилась к американской, какая-то — к британской армии.
Пока мы с Джени проводили инвентаризацию, Техасец Слим и Карл отправились на поиски нового автомобиля. Было слышно, как они переругиваются по дороге, выясняя, чья мать развлекла больше байкеров за одну ночь. Я был рад избавится от них. Это дерьмо продолжалось почти постоянно — придирки, споры и оскорбления. Именно этим они занимались и им это нравилось, но со временем это стало надоедать.
— Здесь полно всего, Нэш, — сказала Джени, стоя среди груд одеял, одежды и зеленых металлических ящиков.
— Возьмем только то, что нам нужно.
В эти дни существовало неписанное правило. Не было никакого смысла жадничать. Бери только то, что тебе необходимо, а остальное оставь другому несчастному. Я целиком поддерживал это. И знал, что другие того же мнения. Конечно, были многие, кто вел себя иначе. Но я искренне верил, что судьба в конечном итоге их накажет.
— Как по-твоему, каковы шансы, что они найдут нормальную тачку?
Джени рассмеялась.
— Хорошо если они сперва не поубивают друг друга.
— Думаю, они довольно сильно привязаны друг к другу. Просто выражают свои чувства таким вот странным способом.
— Идем на склад, Нэш. Я хочу показать тебе кое-что.
Я спустился вслед за ней в подвал. И когда мы оказались на складе, она закрыла дверь.
— Что ты хотела показать мне?
— А ты как думаешь? — сказала она, и в глазах у нее сверкнул озорной огонек. — Ты думаешь о том же, что и я, поэтому прекрати изображать из себя девственника.
Страсть, вспыхнувшая в ней вырвалась наружу и охватила меня. Джени была такой красивой… Но передо мной возник образ моей жены, затмив собой все, как бывало уже не раз. Шелли. Боже мой, Шелли. Я помнил родинку у нее на бедре, ее смех, маленькие записки, которые она оставляла в моей корзинке с ланчем. Помнил, какой была на ощупь ее рука, как Шелли выглядела в тот день, когда мы поженились, как счастлив я был, осознавая, что она стала моей. А потом я увидел ее, какой видел всегда, умирающей у меня на руках от холеры — скелет, обернутый в желтую кожу. Грудь у нее подрагивала при каждом слабом вздохе, а мой собственный голос говорил все снова и снова: Это — Шелли, это — моя жена. Это — моя боль.
Но все это осталось в прошлом.
Поблекло со временем.
Джени посмотрела на меня, и в глазах у нее мелькнула какая-то тень. А потом все прошло, и я снова оказался с ней, полностью забывшись.
Она подошла, схватила меня за руки и положила их себе на груди. Они были горячими на ощупь. Я чувствовал, как ее сердце бьется с ровным ритмом. Я поцеловал ее, проник ей в рот языком, и с этого все началось. Позднее, когда я вспоминал об этом с приятным удовлетворением, мне казалось, что я действительно растворился в ней. Это похоже на фразу из дешевого любовного романа, но именно так и было. Не было никакого нежного соблазнения, не было во всем этом ничего тонкого и мягкого… Просто союз, рожденный из взаимного желания. Дрожащие пальцы расстегивали пуговицы и молнии, потом я оказался на ней и в ней. А она горячо и тяжело дышала мне в ухо. Стоны. Мольбы не останавливаться. Кажется, я даже сказал, что я люблю ее. Кончая, мы оба закричали. Это длилось недолго, но мы словно слились воедино.
Позднее, когда мы все еще были связаны узами горячей плоти и прохладного пота, она приподнялась на одном локте и спросила:
— Ты много думаешь о своей жене, верно?
— Пожалуй, да.
— Но ты никогда не говоришь о ней.
— Есть такое.
— Почему, Нэш? Разве ты не думаешь, что от этого будет только лучше?
Я отстранился, боль рвалась из меня наружу.
— Я не могу. Просто не могу.
Джени не стала давить, это было не в ее стиле. Она легла рядом со мной, вытянув длинные, золотистого цвета ноги.
— Ты доверяешь мне, Нэш?
— Думаю, ты — единственная, кому я доверяю.
И я не врал.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своей жене. Не сейчас. Когда-нибудь. И тогда, когда ты поделишься со мной и доверишься мне, я буду знать, что тоже тебе доверяю.
При мысли, что она не доверяет мне — точнее, доверяет, но не полностью — мне стало больно. Я знал, что остальные держатся меня, потому что думают, что я могу обеспечить им безопасность. Это была не преданность, а скорее, необходимость. И возможно, даже страх. Страх перед тем, что я могу сделать и что могу вызвать в ночь следующего полнолуния. Это делало меня каким-то всемогущим в их глазах. Они уважали силу, и боялись того, как я ею пользуюсь.
Они боялись не меня.
Они боялись того, что я вызывал — Тени.
А Джени?
Нет, Джени не боялась меня. Связь между нами была иной, более глубокой, это сложно понять. Но эта связь присутствовала. И была всегда. Иногда я боялся, что Джени уйдет, и я останусь один. Совершенно один. И когда я буду просыпать ночью, дрожа и потея от кошмаров, ее не будет рядом, чтобы обнять. Тогда это буду только я, а воспоминания о Шелли будут являться ко мне посреди ночи и высасывать кровь из моей души.
Я протянул руку и стал трогать Джени, наслаждаясь гладкостью ее кожи. И пока я так делал, тот старый голос произнес: Господи Иисусе, она всего лишь ребенок… ей девятнадцать, а тебе через три года будет сорок. Ты же ей в отцы годишься. Неужели не понимаешь? И все же тебя тянет к ней, ты спишь с ней. Каково тебе это? Тебе не кажется это грязным? Порочным? Нет, мне так не казалось. Может быть, в самом начале, но теперь все зашло слишком далеко. Я упал в самый глубокий колодец, который только можно себе представить, и уже не понимал, что правильно, а что нет. Знал лишь, что наши отношения казались правильными, и этого было достаточно.
Джени была для меня всем.
Думаю, я любил ее.
И любя ее, желал ей смерти.
Она была слишком хороша, чтобы жить в этой грязи вместе с остальными. У нее были мораль и этика. А таким вещам в этом мире было не место.
— Я хочу, чтобы ты доверяла мне, — сказал я. — Мне это необходимо.