— Да.
— Надеюсь, что это так.
— Я люблю тебя, — сказал я.
Она положила голову мне на грудь.
— Тогда, наверно, я тоже тебя люблю.
— Довольно уклончивый ответ.
— Мир сейчас такой, Нэш.
Я лежал и чувствовал ее, чувствовал себя частью чего-то и при этом еще более одиноким, чем когда-либо прежде в моей жизни. Я испытывал боль за то, что сделал, за то, что потерял и за то, что никогда уже не найду. Чувствовал ее в каждом ударе сердца и в ровном течении крови в моих венах. Я открыл рот, чтобы сказать Джени об этом, но снова закрыл, потому что увидел лицо моей жены, глядящее на меня из окна моей души.
Да, я чувствовал боль. Одну лишь боль, и по-другому это не назовешь.
5
Думаю, это была наша первая ночь в Сауз-Бенде, когда мне начали сниться кошмары. У меня, как и у всех, бывали страшные сны, но именно таких никогда еще не было. Назвать их сновидениями, это все равно, что назвать 500-мегатонную термоядерную бомбу просто бомбой. А самое страшное, понимаете, то, что я не был уверен, что это были сны. Они были слишком… материальными, слишком органическими, если можно так выразиться.
Скажу лишь, что мы находились на складе. Джени спала рядом, а Техасец Слим и Карл — в другом конце помещения. В своем сне я открыл глаза и увидел темный склад. Я сидел, моргая и озираясь вокруг, охваченный каким-то невыразимым страхом. Я хотел выйти, сделать что-то… но не мог пошевельнуться. Может, просто боялся. В помещении не было окон, но вся дальняя стена внезапно озарилась, словно ее залило бледным лунным светом. И не только им. Чем-то ярким, мерцающим, возбужденным. Только это был не просто свет, а какой-то вихревой поток фосфоресцирующей материи. Живой, расширяющийся, поглощающий всю стену, пока та не исчезла. Он издавал шипящий и бурлящий шум, который сильно бил по нервам.
Я был охвачен отвращением и ужасом. Хотел закричать и, возможно, даже кричал.
Поток продолжал расширяться, кружась при этом. Огромная извивающаяся масса, словно многие тысячи мертвенно-бледных змей извивались и переплетались, рождались из собственных тел, расползаясь в стороны от центральной массы, напоминавшей лицо… И это лицо имело искривленную, зловеще ухмыляющуюся щель вместо рта и нечто, похожее на глаза, злобные, повернутые кверху глаза, пульсирующие бесформенной черной пустотой. Остальная масса непрерывно меняла форму, сокращалась, вытягивалась, мутировала. То было лицо Медузы. Вот о чем я подумал во сне. Я смотрел на лицо Медузы. Вот только эта Медуза была предельно инородной, предельно отвратительной, корпускулярной сущностью, с гротескным размазанным пятном вместо лица, созданным из тысяч тянущихся во все стороны белых щупалец. Как и само лицо, они не были единой массой, а состояли из миллионов нитей, которые в свою очередь были сотканы из миллионов волокон, бесконечно переплетающихся между собой. Пока я наблюдал, вся сущность принялась разматываться, пока дальняя часть помещения не превратилась в гнездо бесчисленных извивающихся белых кобр, состоящих из переплетенных между собой червей.
Но само лицо никуда не исчезло… точнее, осталась большая его часть.
Оно разъедалось, распутывалось, распадалось на липкие живые нити, но те злобные глаза продолжали смотреть на меня. Они следили за мной. Я съежился, сжав кулаки, сердце у меня бешено колотилось, а из всех пор лился кислый пот. Сущность словно испытывала от моего ужаса какое-то изощренное удовольствие. Ты можешь бежать, но тебе не спрятаться, Нэш. Я появилась именно так, как ты и подозревал. Родилась из микроскопических частиц эфира. Мой путь проходит с востока на запад. Я не оставляю после себя ничего, кроме кладбищ и блестящих белых костей. Ты идешь на запад, и я иду туда. И тебе лучше поспешить, поскольку я следую за тобой по пятам. Янгстаун уже превратился в кладбище. Те улицы, на которых ты играл еще ребенком… заполнены раздутыми трупами и усыпаны начисто обглоданными костями. Там нет ничего кроме мух, крыс и стервятников. Ничего. Только нарастающий горячий смрад распада и безмолвная чернота гробниц. Сейчас я уже вхожу в Кливленд. Скоро я приду за всем, что ты оставил. Ты будешь кричать, когда я заберу у тебя Джени, твою сладкую маленькую вишенку? Или предложишь взамен свою жалкую жизнь, когда ее тело будет чернеть от чумы, когда она будет тонуть в желтом море собственных токсичных нечистот, из ее пор будет брызгать зараженная кровь, а сама она будет исторгать черную слизь своих разжиженных внутренностей? Что ты будешь делать, Нэш? Что ты предложишь мне?
Плохо то, что эта тварь забиралась мне в голову и мучила меня, но еще хуже было то, что она касалась меня. Все те извивающиеся нити приближались, опутывали меня, проникали в меня, словно осколки льда, пронзали, наполняли мое тело заразой. Боль при этом была невероятная. Мое тело содрогалось и крутилось под волнами агонии. Я растворялся, поглощался и вновь рождался уже в форме чудовищного паразита. Моя кровь превращалась в густой холодный яд, внутренности — в вязкую жижу, а мозг — в серое хлюпающее желе. Клетки моего тела заражались одна за другой, раздувались и, в конце концов, лопались под напором отравленной цитоплазмы. Я был настоящим живым трупом, утопающим в собственных нечистотах, ядовитой желчи и зараженной крови.
Мой разум куда-то унесло, засосало в черную дыру безумия…но я по-прежнему слышал голос, свой голос, дикий и пронзительный: Нэш, Нэш, Нэш! Разве ты не видишь, что это, и что оно сделает? Оглянись назад, посмотри на восток! Теперь там нет ничего кроме огромной груды обглоданных костей! Нет больше солнца, нет больше света, нет больше ничего! Эта тварь уничтожает все на своем пути, оставляя лишь расползающуюся, черную как чернила полосу тьмы! И она наступает, приближается все ближе с каждым днем. Ради Бога, ради Джени или ради себя, беги, беги как можно быстрее…
В этот момент я очнулся ото сна, если это вообще был сон. Мокрый от пота, я проковылял к двери и вышел из склада. Внутри у меня все переворачивалось. В ногах была такая слабость, что я не мог стоять. Я натыкался на стены и запинался об собственные ноги. Мышцы болели и пульсировали. Позвоночник сгибался. Руки дрожали. Белые вспышки боли пытались расколоть мой череп пополам. По лицу катились слезы, зубы стучали. Я испытывал такое отвращение, будто меня обнял червивый труп.
Но то были объятья чего-то гораздо худшего.
Не трупа, а Создательницы Трупов.
Выйдя из магазина, я упал на колени под прохладный ночной воздух. Мне было плевать на стаи собак, на Деток, на крыс, на все. Это дерьмо было чем-то прозаичным по сравнению с тем, что я только что пережил. Я не знал, были ли это кошмар, реальность или бредовая, адская смесь их обоих. Все, что я знал, так это то, что я чувствовал горячий смрад гниющих трупов в городах на востоке и привкус горькой желчи на языке. Меня вырвало, и я продолжал исторгать из себя рвоту снова и снова, пока не очистился полностью. И даже тогда этот сильный, едкий запах рвоты на тротуаре — совершенно не похожий на тот, к которому я привык — заставлял мой желудок сокращаться от спазмов.
В какой-то момент ко мне вышла Джени.
— Ты в порядке, Нэш?
Я поднял на нее свое горячее, похожее на восковую маску лицо, с налитыми кровью, слезящимися глазами. И сглотнул. Сглотнул еще раз. Но не смог произнести ни слова. Мы зашли внутрь, и я выпил немного воды, выкурил сигарету. И все это время Джени смотрела на меня, ожидая ответов.
— Нэш? Нэш? Боже, Нэш, поговори со мной…
Но я не мог. Потому что, если б открыл рот, из него вместе с безудержным криком хлынул бы поток чистого ужаса. Я боялся, что начну кричать и не смогу остановиться. Никогда.
Поэтому я ничего не сказал. Абсолютно ничего.
Я видел в глазах Джени беспокойство, но еще страх, не подхватил ли я Лихорадку. Но что я не мог сказать, что я не осмелился облечь в слова, это то, что я не заболел Лихорадкой, а был заключен в объятья Матерью Всех Лихорадок.
И она приближалась.
Подбиралась все ближе с каждым днем.
Неименуемый ужас, пришедший истребить остатки человечества.
6
Техасец Слим и Карл нашли для нас автомобиль, и это было нечто. Они вернулись примерно за час до начала песчаной бури, с некоторым дискомфортом заметив то неловкое молчание между Джени и мной. Они не стали не о чем расспрашивать. Отвели нас показать свою находку.
Увидев ее, я начал смеяться.
Джени тоже.
Из всех динозавров автомобильных джунглей они почему-то выбрали микроавтобус "Фольксваген", который сошел с конвейера еще во времена Вьетнамской войны. Автобус был весь царапанный и помятый, разрисованный цветами, "знаками мира" и другими психоделическими иероглифами, потускневшими от старости. Это был уродливый автомобиль для уродливого мира.
— Где вы нашли это, черт возьми?
— В гараже одного парня, — ответил Карл, почесывая свою густую черную бороду. — Мы прочесывали этот район, проверяли гаражи на предмет чего-нибудь пригодного. И нашли это. Похоже на кусок дерьма, это точно. Но он ездит и сможет вывезти нас отсюда. Возможно, в Мичиган-Сити или Гэри, куда угодно.
— Он даже проходил какое-то техобслуживание, Нэш, — добавил Техасец Слим. — Мы нашли его хозяина. Он лежал на полу и все еще сжимал в руке промасленную тряпку.
— Лихорадка? — спросил я, затаив дыхание и вспомнив свой сон.
Техасец Слим покачал головой.
— Нет… похоже, радиация. Волосы выпали и все такое.
— Ага, но мы чуть было не ушли ни с чем из-за псины у него во дворе, — сказал Карл.
— О, все собираешься рассказать, да? — спросил Техасец Слим.
— Псина?
— Ну, да, — сказал Карл. — Огромная черная тварь. Наверное, просидела несколько дней на цепи, обезумела до пены из пасти. Техасец пытался подружиться с ней. Пытался погладить.
— Я не пытался гладить.
— Конечно, пытался.