Но это случилось. Как со мной, так и со всеми.
Все изменилось. Радиация убила сотни миллионов. Выжившие же мутировали, деградировали и одичали. Многое я видел собственными глазами, но я знал, что есть вещи и похуже. Вещи, которые я не мог или не хотел себе представлять, и одна из них явилась ко мне во сне. На самом деле я очень мало знал о радиации, ядерной физике, генетике, и тому подобном. Да, у меня был счетчик Гейгера, работавший на солнечной энергии. Но я не знал, как он работает, и как радиация влияет на такие вещи, как атомы или биология.
В Янгстауне, после того, как все произошло, и люди просто бродили вокруг в состоянии шока, патогены стали распространяться по городам. В моем доме жил парень по имени Майк Пэлленберг. Он преподавал естествознание в школе Ист Палестин. Очень смышленый парень. Он был помощником тренера футбольной команды "Бульдоги". А я, когда учился в средней школе, играл за "Лиссабонских синих дьяволов". Так что между нами было небольшое соперничество. Дружеское соперничество. Умирая от лучевой болезни, он сказал: "Просто подожди, дружище, просто подожди. Скоро будет всякое происходить, и я рад, что не увижу это. Все, что высвободила ядерная энергия… повлияет на погоду, и на все живое. Подожди. Понимаешь, это происходит на молекулярном уровне. Как только клетки мутируют, все изменится. Законы физики, известные нам, исказятся. Этот мир меняется, на органическом и физическом уровне, на микроскопическом уровне. Материя, энергия и субатомы сходят с ума. Ничто уже не будет прежним. На ближайшую сотню-тысячу лет.
Или навсегда."
Майк был абсолютно прав.
Я видел мутации собственными глазами. Они были реальными. Радиация привела к эволюционным изменениям, которые никогда не случились бы в нормальном, солнечном мире на глазах у любящего бога. И эти изменения не всегда были видимыми. Многие из них, как намекал Майк, происходили на микроскопическом уровне. Болезни, которые люди победили многие годы назад, мутировали и распространялись как пожар после бомбардировок. И вот, что меня сейчас беспокоило. Патогены. То, чем они становились. Потому что я видел города, которые лихорадки и эпидемии превратили в лепрозории.
И те патогены по-прежнему были там.
Мутировали и ждали чтобы испепелить остатки человеческой расы.
Как сказал Дэвид Боуи, это не рок-н-ролл, это — геноцид.
9
Если вы читаете эти строки, то несомненно знаете про конец света. Можете спокойно пропустить эту часть. Я записываю это только для того, чтобы прояснить ситуацию и, возможно, оставить какой-то документ для потомков.
Ну, да ладно.
Все началось с обмена ядерными ударами на Ближнем Востоке. Иран выпустил бомбу по Израилю, те ответили тем же. Все могло на том и закончиться, но фитиль горел уже давно, и было уже слишком поздно. Ядерное оружие было применено в Африке, Азии и Европе. По всему миру было использовано около тридцати бомб. Как говорится, взаимное гарантированное уничтожение. Четыре из них детонировали в континентальных Соединенных штатах — в Нью-Йорке, в Чикаго, в Атланте и в Лос-Анжелесе. Как сообщили в новостях, первоначальные удары уничтожили пятьдесят миллионов человек… то есть, когда станции еще вещали. Результирующее заражение погубило еще три миллиона, а радиоактивные осадки увеличили за полгода число жертв втрое. Все бомбы, использованные против Соединенных Штатов, были выпущены из Северной Кореи. Штаты ответили тем, что превратили Северную Корею — и большую часть Южной — в радиоактивную пустыню. Мы нанесли восемь ядерных ударов. Русские — три, Китайцы — два.
Это лишь доказывает, что нужно было устранить того чокнутого маленького диктатора, когда у нас был шанс.
После этого массированного ядерного уничтожения ядерное оружие было применено почти всеми странами. Африка и Ближний Восток особенно сильно пострадали от множественных тактических ударов, убивших миллионы. Армии пытались уничтожить друг друга, а в итоге сокращали и без того редеющее гражданское население. К тому времени, когда все закончилось, цивилизация, как таковая, уже не существовала. Остались лишь миллиарды людей, умирающих от радиации и свирепствующих инфекций. Бушевали пожары, а затем на города, поджаренные радиацией, опустилась ядерная зима.
Таким был конец света.
По сценарию Судного дня.
Не просто какой-то "бум", а гигантский гребаный "БАБАХ"!
10
Я продремал примерно час, и когда проснулся, Гремлин и Техасец Слим хихикали. Мне снилась жена. Как же досадно было открыть глаза и увидеть этот гребаный кошмар. Я попил воды, выкурил сигарету. Посмотрел на длинные скрещенные ноги Джени и пожалел, что мы с ней не одни, иначе я бы оттрахал ее до изнеможения. Типичные мужские мысли. Даже Судный день не мог изменить человеческую природу.
Карл чистил оружие. Техасец Слим напевал какую-то старую песню Джона Кугара и посмеивался при этом. Гремлин пристально смотрел на меня. Взгляд у него был странный.
— В чем дело? — спросил я его, предчувствуя беду.
Гремлин улыбнулся.
— Просто гадаю, когда это случится, и кто это будет. Вот и все.
— О чем ты, черт возьми?
— Ты знаешь.
— Нет. Уточни.
Он продолжал улыбаться. И мне захотелось влепить ему пощечину, чтобы стереть с лица эту ухмылку.
— Когда ты сделаешь это, Нэш? Когда призовешь Тень? Когда вызовешь ее?
И тут меня осенило.
Да, настало время сделать выбор, кого принести в жертву. Но я не хотел, чтобы этот сукин сын напоминал мне об этом, и тыкал меня носом. Время от времени мне хотелось забыться. Представить, что душа у меня чиста. Ветер еще не утих, пыль и песок продолжали царапать стены здания. Слушая их шелест, я чувствовал, что в душе у меня дует другой ветер. Горячий, мерзкий и обжигающий.
Джени заметила это и что-то сказала, но я не слышал ее.
Потом Гремлин понял, что перешел границы.
— Послушай, я просто хотел…
Не знаю, что на меня нашло. Я сжал руку в кулак и ударил Гремлина в лицо. Голова у него дернулась назад, из раздавленных об зубы губ хлынула кровь. Я сделал это, не думая. Это произошло рефлекторно.
— Ты тупой сукин сын! — закричал я Гремлину в сморщенное, окровавленное лицо. — Мы не обсуждаем эту тему! Никогда, черт тебя подери!
Гремлин пробормотал красными от крови губами какое-то глупое извинение. Он был таким жалким и нелепым, что ярость закипела во мне, словно лава в жерле вулкана. Она была испепеляющей. Совершенно утратив рассудок, я принялся дубасить его. Гремлин, вскинув руки, отбил несколько ударов, но большинство из них попало в цель. И я с удовлетворением услышал, как он, истекая кровью, молит о пощаде. Левый глаз у него почернел, нос был разбит, губа лопнула. На голове вскочило несколько приличных шишек. Ослепленный яростью, я продолжил бы экзекуцию, но Карл стал оттаскивать меня в сторону. А Джени закричала на меня с таким бездонным разочарованием и отчаянием, что внутри у меня все съежилось.
Наконец, Карл отпустило меня, и к тому моменту мой боевой дух иссяк.
— Все нормально, Нэш, — сказал он, хотя по его голосу чувствовалось, он совсем так не думает. — Ты хорошо его отделал. Преподал ему урок и все такое. Выпустил пар. А теперь остынь. Оставь его.
— Да уж, устроил ты ему взбучку, Нэш, — сказал Техасец Слим. — Его как будто три мили волокли по разбитой дороге.
Все смотрели на меня, и мне совсем это не понравилось.
Но думаю, я бы тоже испугался. Иррациональные вспышки насилия не только привлекали внимание, они также подрывали доверие к человеку. Я чувствовал себя идиотом, мне было стыдно, и я был зол на себя. Я всегда гордился своим хладнокровием. Терпением и пониманием. Но теперь это был не я. Я не нападал на людей. Если только они не представляли угрозу. А какую угрозу мог представлять Гремлин? Это был просто маленький назойливый болтун, который не знал, когда нужно заткнуться.
— Молодец, — сказала Джени. — Боже, Рик.
Остальные просто отвернулись. Все, кроме Гремлина. Он продолжал осуждающе пялиться на меня. Все лицо у него было в крови и багровых пятнах. Нижняя губа распухла, и стала похожа на сосиску, правый глаз почти полностью заплыл. На него было больно смотреть.
— Теперь тебе лучше, Нэш? — спросил Гремлин, сплевывая кровь на пол. Он усмехнулся. — Меня еще не так избивали. А гораздо хуже. Так что все нормально. Я отбился от рук, и ты показал мне мое место. Теперь я понимаю лучше. Знаю, какой ранг занимаю.
Я потянулся к Гремлину, чтобы положить руку на плечо, но он отбросил ее с такой силой, что я едва не упал. — Не трогай меня, мать твою, гребаный засранец.
Никто из окружающих не одернул его.
Я отошел в сторону, сел, закурил, и, надувшись, стал задумчиво слушать завывание ветра. Я был зол и в то же время места не находил себе от стыда. Из головы у меня не шла мысль: Ты можешь прямо сейчас бросить их у обочины. Избавься от них, и через неделю у тебя будет новая команда. Кто они такие, чтобы судить тебя? Кем они себя возомнили?
Знаю, это были безумные мысли. Я не брошу Джени на обочине, иначе вместе с ней там осталась бы и большая часть меня.