Пока мы спускались по очередной улице, осматривая ржавые остовы автомобилей, горы щебня и мусора, и торчащие из канав кости, я думал про Гремлина.
В целом Гремлин раздражал меня по причинам, не совсем мне понятным… но после того странного воя прошлой ночью, он появился этим утром, и что-то в нем было не то. Я не был уверен, что именно. Но что-то было, и внутреннее чутье подсказывало, что ничего хорошего, хотя ничего конкретного я представить себе не мог. Вой. Потом появляется Гремлин. Эта безумная, жуткая ухмылка на лице. Возможно, я был просто уставшим и возбужденным, но я был уверен, что не заблуждаюсь в своей оценке насчет него.
Мы продолжали идти. Тащились по очередной улице. Больше разбитых машин, больше глядящих пустыми глазницами окон зданий. На улице песчаные наносы. Легкий ветерок, пахнущий грязью и нечистотами. Я видел, как Техасец Слим приглядывает за Гремлином и гадал, что происходит у него в голове.
— Несколько лет назад, — говорил Техасец, — я работал в одном причудливом маленьком заведении, под названием "Похоронный дом братьев Хорас". В Лафейетт. Это в Луизиане, Карл, если тебе интересно.
— Да, знаю я, где это, черт возьми.
— У меня возникли… ну, некоторые трудности с одной юной дамой в Нью Иберия. Так что мне пришлось искать приличную работу, чтобы платить алименты. Ну, вы понимаете, — сказал он, усмехнувшись. — Однажды мы получили тело одного преступника по имени Томми Карбон. В уголовных кругах он был известен как Томми Тренога, и причина этому была довольно очевидна. Как бы то ни было, этот бедолага умер в тюрьме. Как я узнал… и извини меня, Джени… этот бедолага мастурбировал по три, по четыре, по пять раз на дню. А потом все стало только хуже, и он принялся заниматься этим каждый час. В камере, в тюремной мастерской, в столовой. Наконец, руководство тюрьмы приказало перевести его в изолятор и привязать к кровати. Бедный Томми. Он лежал там часами, со своим гигантским, постоянно стоящим членом.
— В конце концов, он впал в конвульсии и умер. После чего попал к нам. Понимаете, проблема была в том, что его огромный и чрезвычайно громоздкий член по-прежнему пребывал в состоянии эрекции. Смерть проделывает и не такое. Даже после того, как мы выкачали из него кровь, член у него не улегся, как хорошая собака. Мы накрыли его простыней, и он стал походить на палатку. Как бы то ни было, это мужское достоинство было таким длинным, что мы просто не могли закрыть крышку гроба. Так что, поскольку необходимость является матерью изобретательности…
— Долго мы должны слушать это? — спросила Джени, отмахиваясь от мухи.
— … мы отпилили его ему циркульной пилой. До жизни не забуду тот день, когда пилил это бревно. Я ощущал себя дровосеком. Натуральное бревно! Я вскрикнул, когда оно упало на пол. Конечно же, наш директор, Арчи Хорас, обладавший самым нездоровым воображением, набил этот колоссальный член, как чучело, покрыл шеллаком, и превратил в прекрасную трость.
— О, заткнись, — сказал ему Карл. — Трость. Господи Иисусе. — Я чувствую запах дыма, — сказала Джени. Я тоже почувствовал. Это могло быть что-то хорошее, но и могло быть что-то плохое.
— Давайте пойдем на него, — сказал Гремлин. — Может, кто-то готовит жрачку.
— А может, кого-то готовят, — заметил Карл.
— Ладно, — сказал я, головная боль начинала сверлить мне череп. — Давайте ненадолго прекратим болтовню. Все глядим в оба. Нам нужно здесь кое-что найти.
И мы нашли, когда добрались до западного края города, обогнув то, что когда-то было Толстоном и двинулись на север к Вестбруку через 6-ую западную авеню и Тафт. Запах дыма становился сильнее.
— Уже рядом, — сказал Карл. Над крышами зданий поднимались клубы дыма. И в теплом, пыльном ветерке было кое-что еще. Смрад смерти.
15
Я пошел первым, готовый к чему угодно.
В сумрачном небе кружили птицы. Вороны и стервятники.
Я повел свой отряд вдоль переулка и вокруг руин здания, обрушившегося в собственный зияющий подвал. В подвале стояла вода, черная поверхность которой была усыпана листьями.
Держа винтовку наготове, я произнес:
— Двигаемся медленно. И тихо.
Улицы были завалены щебнем, фасады зданий обожжены огнем. Повсюду виднелись автобусы, машины и грузовики. Некоторые разбитые, некоторые перевернутые. От многих остались лишь ржавые остовы, в которых устроили гнезда птицы и крысы. Но дело было не только в них или в изрешеченных пулями витринах, разбитых стеклах и разлившихся реках песка.
Там были трупы. Свежие трупы.
На улице лежала как минимум дюжина тел, имевших все мыслимые виды увечий. У некоторых отсутствовали руки или ноги, а у одной женщины была будто частично содрана кожа. Другая, видимо, пыталась заползти под перевернутый грузовик, и кто-то пригвоздил ее к земле самодельным копьем.
Я двинулся первым, держа винтовку наготове, Гремлин и Джени шли за мной, Карл и Техасец Слим прикрывали фланги, готовые открыть огонь.
— Ты же знаешь, что здесь случилось, верно? — спросил Техасец Слим.
Да, я знал. Но голова у меня была занята другими вещами, и я старался не думать об этом, а сосредоточиться на том, что могло поджидать нас среди обломков и в тенистых руинах зданий. В воздухе стоял запах свежей смерти. Вокруг с жужжанием роились мухи, над головой кружили жадные до падали вороны. Три из четырех машин горели, и я догадался, что они были на ходу, прежде чем это случилось.
Мы наткнулись на распростертую на земле молодую пару. Их обнаженные, бледные тела были покрыты кровью. Кто-то обезглавил их, но самих голов не было видно. На обрубках шей копошились мухи. В желудке у меня будто что-то перевернулось, когда я понял, какие увечья нанесли им, прежде чем обезглавить.
Теперь я испытывал не только тошноту, но и злость. И с каждой минутой она только нарастала. Мы двинулись вокруг пикапа, от которого все еще исходил резкий запах горелой резины, пластика и масла. Вокруг вился дым, с земли сырой пеленой поднимался туман.
— О, боже, — пробормотала Джени.
На тротуаре лежала груда тел. Все они были обнаженными. Изрезанные, изрубленные, расчлененные, они были свалены здесь в кровавую кучу из конечностей и голов. Глаза у них были вырезаны, носы отсечены, а кровоточащие овалы ртов свидетельствовали о вырванных зубах. Каждая голова была грубо скальпирована.
— Гребаные Тесаки, — произнес Карл.
Да, он был прав. Тесаки всегда скальпировали своих жертв. Ходили слухи, что они носят пояса и перевязи, сделанные из скальпов. Только они могли устроить такую резню. Скабы и другие банды безумцев были жестокими и кровожадными, но не настолько методичными и креативными. Тесаки — как в свое время заметил Шон — напоминали муравьев-легионеров, убивающих и разрушающих все на своем пути. Я знал о них мало. Только то, что они были невероятно жестокими и совершенно невменяемыми. А еще то, что они нападали в большом количестве, огромными толпами, как рои саранчи, пожирающие поле. Я не знал, что удерживало их вместе. Группировались они по социальному или религиозному признаку, или же их просто связывало безумие.
В одном я был уверен точно: Они жили как племя и хорошо ассимилировались в новых условиях. Я слышал, что они были заражены каким-то страшным грибком. Возможно, так оно и было. Кроме того, их отличали злоба и ум. Они любили устраивать засады, заманивать вас, жертвуя несколькими своими сородичами. Давали вам почувствовать превосходство, а затем нападали сотнями и побеждали.
Все были крайне напряжены. Помимо Деток и риска заражения Лихорадкой, ничто не вызвало такой ужас, как эти парни.
Мы обнаружили несколько голов, в основном женских, выложенных спиралью на капоте седана. На лбах у них были кровью нарисованы символы. Перед многоквартирным зданием лежало двое мужчин. Их полностью расчленили… затем, кто-то обладающий извращенным чувством юмора, разложил торсы и конечности в правильном анатомическом порядке.
На уличном указателе висела подвешенная за ноги женщина, кончики пальцев касались тротуара. Она была выпотрошена, брюшная полость зияла пустотой. Груди были отрезаны, кожа с головы и с лица содрана. На спине были те же кровавые символы, которые мы видели повсюду… на пыльных окнах, капотах машин, тротуарах, не занесенных песком. Они напоминали руны, и в этом было что-то особенно пугающее.
— Чертов Гэри, — сказал Карл. — Всегда был гадюшником. Я в самом начале еще говорил. Гребаная помойка. Что до бомбардировки, что сейчас.
— Здесь, — сказал Техасец Слим.
У обочины стоял автобус "Грейхаунд". На окнах были занавески. Я направился к складной двери. Она была открыта. Защитные поручни на ступеньках были темными от липкой крови. На одном из окон виднелся кровавый отпечаток.
Даже снаружи чувствовался запах смерти.
— Карл, — позвал я. — Ты и я.
Я вошел, Карл за мной следом. Автобус был переделан в подобие общежития. На местах снятых сидений аккуратными рядами стояли койки… точнее, раньше стояли. Теперь они были перевернуты и сдвинуты разные стороны. Все было окрашено в шокирующий красный цвет. Повсюду виднелись кровавые узоры. К залитому кровью полу прилипли кусочки плоти и пучки волос.
И конечно же, там были трупы.
Я насчитал как минимум дюжину, все изрезанные, исполосованные, изрубленные. И скальпированные. Повсюду были разбросаны конечности, внутренности свисали с настенных полок и были переплетены со старыми армейскими одеялами. В салоне было жарко. Жарко, тесно и отвратительно пахло кровью, мясом и кишками. В некоторых телах торчали копья. Они были разрисованы символами, почти неразборчивыми из-за грязных отпечатков рук и кровавых пятен.
Мне пришлось выскочить на улицу, чтобы меня не вырвало. Но, к моему удивлению, это все-равно произошло.
— Не ходите туда, — сказал я, увидев бледные, вытянутые лица моих друзей. — Не ходите туда.
Когда я почувствовал себя лучше, я попил воды из своей бутылки, и перекурил с Карлом по сигарете. Я ощущал себя отчаявшимся, беспомощным, подавленным, и просто не находил себе места. Бойня. Боже мой, настоящая бойня. Должно быть, еще вчера здесь была относительно процветающая община. Пока Тесаки не напали и не перебили всех. Я думал, что те люди тоже были нормальными. В автобусе я видел корзины с одеждой, книги, инструменты. Эти люди не были безумцами, не были животными.
Техасец Слим прочесывал территорию, но не находил ничего, кроме трупов. Однако он обнаружил кое-что еще.