— Черта с два. Что-то ударило нас. Что-то большое.
Но что именно? Именно это я продолжал спрашивать себя. Мы завернули за глухой угол, образованный разрушенным зданием и осыпавшимся с него щебнем, а потом… не знаю… я увидел какую-то серебристую вспышку. Затем… бум.
— По-моему, это был автобус, — сказала Микки. — Он появился из ниоткуда… но, похоже, это был большой автобус.
— Я тоже это видел, — сказал Карл.
Я перевел взгляд с него на Микки.
— Школьный автобус? Или туристический? Какой автобус?
— Ничего подобного, — сказала мне Микки. — Он был серебристым. Как поезд.
Мы выбрались из джипа. На передней панели с пассажирской стороны виднелась приличная вмятина. Очень приличная вмятина, но не настолько глубокая, чтобы металл терся об колесо. Карл проверил двигатель и подвеску. Все было в порядке. На этот раз нам повезло.
— Все-таки мне интересно, что это было, — произнес Техасец.
— Смотрите, — сказала Микки, изучая вмятину. Она сковырнула что-то ногтем. Узкий кусочек серебристой краски. — Видите? Я же говорила. Это был большой гребаный серебристый автобус.
Морс сделал снимок краски.
Я представил себе один из тех заказных экскурсионных автобусов, на которых раньше пенсионеры ездили в Брэнсон, шт. Миссури, потоптаться под звуки кантри. Кто-то устроил на таком дикие гонки. Несмотря на абсурдность, этот образ не шел у меня из головы.
— У него не было окон, — сказала Джени.
Мы все посмотрели на нее.
— Вот, что я видела. Но толком не разглядела. Потому что клевала носом, — объяснила она. — Но потом я открыла глаза и увидела эту металлическую серебристую штуку. Она была огромная. Но без окон. Совсем без окон.
Я подумал, что это мог быть какой-нибудь армейский автомобиль. Но серебристый автобус… серебристый автобус… эти слова не шли у меня из головы. Где же я слышал про большой серебристый автобус?
Микки постукивала по губам длинным указательным пальцем.
— Тот парень… помнишь? Тот псих в халате? Он говорил что-то про серебристый автобус.
Карл рассмеялся.
— Тот гребаный Гомер? Черт, у него были накрашенные розовым лаком ногти на ногах, и он таскал с собой телефонную книгу. Сказал, что съел свою собаку.
Но теперь я тоже вспомнил. Парень в халате, чокнутый, бредящий, контуженный… но не обязательно ошибающийся. Что именно он сказал?
Они прибыли на серебристых автобусах. Я их видел. На них были оранжевые костюмы. Они забрали преподобного Боба и бросили его в автобус.
— Могу я поинтересоваться, о чем вы говорите? — спросил Прайс.
Я рассказал ему. Рассказал о том парне, и о том, что его слова в тот раз мне показались очень странными. А теперь я вовсе не считал их такими уж странными, и, по-моему, Прайс думал то же самое.
— Хммм. Серебристый автобус. Люди в оранжевых костюмах. Так он сказал? Интересно.
Но времени для предположений не было. На улице мы были хорошей мишенью. Мы вернулись в джип, Карл сел за руль и повез нас дальше. Пока мы ехали, я неоднократно пытался завязать с Джени разговор, но тщетно. Всякий раз, когда я заговаривал с ней, она обращалась с вопросом к Техасцу или Прайсу, либо позировала для Морса.
Она перешла уже все границы, — продолжал я говорить себе. Эта сучка жива, потому, что ты позаботился о ней, а теперь она обвиняет тебя. И ты будешь это терпеть, Рик? Может, в следующем месяце ты должен познакомить ее с большим братом Тенью…
Естественно, это была лишь злая фантазия мести за предательство, только и всего. Я не сделаю этого с Джени. Хотя, с другой стороны, если до этого дойдет, кого бы я выбрал? Глядя на лица сидящих в джипе людей, я знал, что выбор сделать будет нелегко.
За каждым углом, на каждой улице я ждал беды. Но ничего не происходило. Совсем ничего. Мы беспрепятственно покинули Де-Мойн. И думаю, даже тогда я знал, куда мы едем. Потому что я услышал это название ночью во сне.
Небраска.
12
Проехав несколько часов, мы заметили небольшой придорожный парк с мемориальной доской. Его пересекала река, а в конце тропинки был водопад. Мы все были грязными, и нам необходимо было помыться. Поэтому мы по очереди стали купаться, и это было чудесно. Джени и Микки пошли первыми. Затем Прайс и Техасец Слим. Морса я отправил одного. Я решил, что никто не захочет, чтобы он фотографировал их голышом, даже если в камере нет пленки.
Я пошел последним. Вода была холодной, но освежающей, и я мог бы простоять в ней весь день.
Мне нужно было все обдумать.
Мы стояли на пороге чего-то очень важного. Перед нами открывалась некая гигантская бездна, и это имело прямое отношение к Небраске, куда мы должны были отправиться по велению Тени. Конец был близок. Наша судьба находилась где-то за границей этого штата, и я знал это. Чувствовал это спинным мозгом.
Я стоял под водопадом и думал обо всех, кого потерял. Думал о Спексе. Думал о Шоне. Но в основном я думал о своей жене. Я думал о Шелли, и казалось, будто она была мертва уже сотню лет. Ее образ не шел у меня из головы. Но он был уже не отчетливым, не свежим, и больше походил на медленно тускнеющий старый снимок.
И это пугало меня. По-настоящему.
Я вспомнил, как Шелли умирала, и заплакал. Я был рад, что она не умерла одинокой и нелюбимой, как многие другие. Я был рад, что держал ее за руку, когда она ушла. Тогда она была без сознания, и даже не знала, что я рядом, хотя я не верю в это. Не верю ни капли. Думаю, она все осознавала. Думаю, она умерла, зная, что я люблю ее.
Ты стала бы такой хорошей матерью, — подумал я. Помнишь, как мы говорили о детях, Шелли? Помнишь? О, наши дети были бы счастливы иметь такую мать, как ты. Ты стала бы идеальной матерью. Ты была ангелом во всех отношениях, и я рад, что сказал тебе это. Жаль только, что у нас нет детей, иначе я сказал бы им, какой чудесной женщиной была их мать.
Вот о чем я думал.
И казалось, не мог думать о чем-то другом. Я находился в оцепенении, и в какой-то момент вдруг понял, что не один. У края реки, по лодыжки в воде, стояла Микки.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросила она.
Я хотел было попросить ее уйти и оставить меня наедине с моими мыслями, но я не стал. И если честно, не хотел, чтобы она уходила.
— Конечно. Иди сюда.
Микки скинула с себя шорты и футболку. Она была потрясающе красивой. Длинноногая, с высоко стоящей грудью, с бронзовой от загара кожей, с длинными черными волосами, ниспадающими с одного плеча. Не думаю, что в тот момент я хотел кого-то сильнее, чем ее, и она прекрасно понимала это. Она дирижировала мной с того момента, как присоединилась к нам, и я ненавидел ее за это. Как и ненавидел себя, за то, что поддался.
— Иди сюда, — сказал я ей, и это прозвучало не как просьба.
Я поднял ее на руки. Плоть у нее была холодной от воды, но я чувствовал жар, пылающий у нее между ног. Я грубо обхватил ее, но она не сопротивлялась. Ее горячий язык оказался у меня во рту. Какое-то время мы ласкались и целовались, затем я схватил ее за волосы и, потянув вниз, ввел член ей в рот. Я принялся двигать ее головой вверх-вниз, пока она не стала давиться. Когда член у меня полностью отвердел, я схватил ее за бедра, впившись пальцами в ягодицы, и она обвила меня ногами.
В наших действиях не было никакой нежности.
Я поднес ее расположенный на уровне моего пояса уступ и положил на него. Широко раздвинул ей ноги и вошел в нее. Трахалась она фантастически, в этом не было сомнения. Я вложил в этот трах всю свою ненависть к ней. Долбил ее так, что она стала кричать. Кончив, оттолкнул ее от себя. Между нами не было любви. Это был жесткий, неистовый секс.