— Привет, — сказал я. — Что ты здесь делаешь?
Но та не ответила.
Она была одета в какие-то лохмотья, которые раньше могли быть джинсами и толстовкой. Лицо у нее было грязным, рыжие волосы — спутанными и сальными. Пахло от нее так, будто она не мылась уже несколько месяцев и ходила прямо под себя. И по темным пятнам в промежности я догадался, что у нее были месячные.
— Хватай ее, — сказал я Карлу.
Карлу нравилась эта фраза. Так он чувствовал себя неким спецназовцем. Он протянул свой дробовик Морсу и двинулся к девочке.
— У тебя есть имя, солнышко?
Та тупо посмотрела на него взглядом жвачного животного. Он стал спрашивать ее, есть ли другие выжившие, где они, и что она делает здесь одна. Но девочка просто продолжала смотреть. Она была либо умственной отсталой с рождения, либо спятившей, либо стала такой благодаря миру, бросившему ее посреди мертвого города.
Карл дал ей пощечину, чтобы привести в чувство.
— Говори, гребаная сучка, — рявкнул он.
Но девочка не издала ни звука. С таким же успехом он мог бы ударить оттаивающий на прилавке ростбиф… эта девочка была не лучше. Живой кусок мяса.
— Прекрати! — сказала Джени. — Это всего лишь ребенок! Не смей ее бить!
Карл снова замахнулся для удара, но я покачал головой, и он опустил руку. Пожав плечами, он схватил девочку за волосы и бросил на пол. Уперев колено ей в поясницу, он вытащил из рюкзака скотч и заклеил ей руки за спиной. Девочка не дралась. И не сопротивлялась. Закончив, Карл рывком поставил ее на ноги.
— Нэш? — обратился он. — Прошу разрешения поссать на эту девку, чтобы она хотя бы чуть лучше пахла.
Морс щелкнул фотоаппаратом.
— В просьбе отказано, — ответил я.
— Ладно, — сказал я. — Перерыв на пять минут.
— А я — за все десять, — сказал Техасец.
— Ага, мне нужно немного посидеть, — сказала Микки и упала в кабинку, постаравшись скрестить свои длинные бронзовые ноги так, чтобы я их видел.
И я увидел.
И Джени тоже это заметила.
Мы перекусили спагетти из сухпайков, свининой и бобами. Никто не завтракал, поэтому все были голодны. Я сидел, наблюдал за девочкой и курил, возможно, жалея себя и этот бездушный мир одновременно. Я смотрел на картину в целом и видел себя и моих людей, другие разрозненные группы, словно насекомые, ползающие по гниющему трупу какого-то мертвого зверя. Думаю, в целом, аналогия была правильная.
На мгновение я закрыл глаза, и увидел лишь, как приближается бесформенная серая чума. Медуза. Меня трясло. Сердце бешено стучало. Меня охватило непреодолимое желание исторгнуть все, что я копил внутри себя.
— Ладно, — наконец, сказал я. — Перерыв закончен. У нас полно дел.
Все поднялись на ноги, и у меня сразу же появилось уже знакомое ощущение, что за нами наблюдают. Я не мог от него избавиться. Если это не Тень и не та девочка, тогда что?
Помню, Микки смотрела на меня, взглядом сообщая мне, что тоже это чувствует. И тут я услышал громкий грохот на улице. Мне потребовалась доля секунды, чтобы понять, что это выстрел из ружья.
В витрине появилась дыра.
Мы все нырнули на пол, все, кроме девочки и Морса. Господи, глупый, безобидный Морс. Теперь он был не модным фотографом, делавшим развороты для "Ньюпорт Ньюс" и "Шпигель", нет. Теперь он был военным фотографом. Ибо, пока не пули впивались в пыльные витрины, и те разлетались, словно сахарное стекло, осыпая нас осколками, Морс просто стоял, поднеся свой "Никон" к левому глазу, и возился с объективом и диафрагмой, пытаясь поймать хороший кадр для "Ньюсуик" или "Тайм".
Я крикнул, чтобы он присел. Не помню, что именно я сказал. Что-то типа "Пригнись, мать твою!". И в следующую секунду раздался еще один выстрел, и пуля вошла Морсу прямо в объектив. Случайный выстрел, либо очень хороший стрелок, я не знал. Но я увидел, как фотокамера разлетается, а затылок у Морса взрывается кровью. Он сложился пополам и умер, не произнеся ни слова. Я приказал всем заткнуться. У наших неприятелей была дальнобойная винтовка, калибра.30–30 или.30.06 Я хотел, чтобы они подошли ближе, чтобы я не промахнулся.
Тишина.
Ни единого звука, ни на улице, ни в кафе. Спустя некоторое время я услышал пару перекрикивающихся голосов. Похоже, дети или подростки. Мы замерли, пытаясь подманить ублюдков поближе. Вскоре они появились, переговариваясь о чем-то между собой. Шепотом я приказал остальным приготовиться, а сам встал за одну из кабинок, поскольку оттуда было лучше видно. Точно, где-то с полдюжины детей и один старик с ружьем. Они не потрудились отправить вперед разведчика, и приближались к кафе группой.
— Приготовьтесь, — прошептал я.
Микки взяла свой "Браунинг", Техасец — свой "Дезерт Игл". Я — свою винтовку "Сэведж", а Карл — свой "АК".
Я смотрел, как эти голодранцы собираются возле закусочной. Компания была та еще. Все длинноволосые и такие грязные, что невозможно было понять мальчики это или девочки. В руках у них были железные трубы, рукоятки топоров и бейсбольные биты. Судя по темным пятнам на оружии, они знали, как им пользоваться. Предводителем у них был какой-то старик, и он нес ружье дулом вверх. Когда они полезли в закусочную сквозь разбитые витрины, мы открыли огонь. Троих мы пришили, прежде чем остальные успели понять, что происходит. Старик начал стрелять и случайным выстрелом убил одного из своей шайки, но никто больше не пострадал. Мы продолжили стрельбу и довольно скоро уложили их всех. Даже старика. Микки всадила пару пуль ему в правую коленную чашечку, и он был готов.
Карл первый подскочил к нему и ногой отбросил его ружье в сторону.
Потом подошел я, а Микки — за мной следом. Двое подростков были еще живы, они лежали на улице и исторгали кровь. Пахло от них так плохо, что даже Джени не спешила им на помощь. Они походили на дикарей из каменного века, грязные, покрытые синяками и оспинами, со сгнившими зубами. В воздухе пахло порохом, смертью и опорожненным кишечником… Хотя инфицированными они, скорее всего, не были.
Карл бил ногами старика.
Я приказал ему прекратить. Микки неплохо поработала над его коленом. Оно было превращено в кашу, одна кость торчала из штанины, как кончик разбитой бутылки из-под "Пепси".
— Грязь! Мусор! Гребаные отбросы! — кричал он нам. — Вы все просто грязь, мусор и жалкие животные! Вот вы кто!
— Заткнись, — сказал я ему.
Он смотрел на меня полными ненависти глазами.
— Думаешь, ты какой-то особенный? Думаешь, ты не дерьмо? — Он презрительно сплюнул. — Ты… ты и эти животные… вы не знаете, что вас ждет. Не, вы понятия не имеете. Но я знаю. Да, знаю.
Техасец Слим присел рядом с ним.
— Так почему же вам не просветить нас, милостивый государь?
— Какого черта он несет? — прорычал старик.
— Он хочет знать, что нас ждет, — пояснил я.
Старик рассмеялся с горечью в голосе.
— Кретины… вы же не знаете, да? Ха! Этот город не сегодня-завтра превратится в кладбище. Оно идет за всеми нами! Идет с востока, да! И здесь есть те, которые хотят, чтобы оно пришло! Видели тех больных? Они уже несколько недель стекаются сюда! Несколько недель! Некоторые умерли, но остальные находятся здесь, потому что хотят увидеть его! Посмотреть ему в лицо, когда оно придет домой, чтобы все здесь поджарить!
— Посмотреть в лицо чему? — спросила его Микки.
Старик ухмыльнулся ей, показав коричневые, гнилые зубы.