Мертвец.
Это не имеет значения. Шутка в том, что у нас у всех один и тот же конец.
Агент ждет на первой линии, чтобы предложить то, что только кажется полностью новым будущим.
Человек, на которого я работаю, кричит по спикерфону, что он на бизнес-ланче в каком-то ресторане и что он звонит из туалета по мобильнику, потому что не знает, как есть сердечки из пальмового салата. Как будто это действительно важно.
Эй, кричу я в ответ. Я тоже.
Скрываюсь в туалете, я имею в виду.
Это ужасная черная шутка, когда единственный человек, который знал все твои секреты, наконец-то мертв. Твои родители. Твой врач. Твой терапевт. Твоя социальная работница. За окном ванной светит солнце, пытаясь показать нам, что все мы глупы. Все, что тебе надо делать, это смотреть по сторонам.
В церковном семейном округе нас учили не желать ничего. Сохранять умеренность и спокойствие. Вести скромный образ жизни и быть скромным в поведении. Говорить простым и тихим голосом.
И посмотрите, чем обернулась их философия.
Они мертвы. Я жив. Соц.работница мертва. Все мертвы.
Я спокойно воспринимаю то, что происходит.
У меня здесь в ванной есть лезвия для бритвы. Есть йод, который можно выпить. Есть таблетки снотворного, которые можно проглотить. У тебя есть выбор. Жить или умереть.
Каждый вдох -- это выбор.
Каждая минута -- это выбор.
Быть или не быть.
Каждый раз, когда ты не падаешь с лестницы, это твой выбор. Каждый раз, когда ты не разбиваешь свою машину, ты подтверждаешь свое желание жить дальше.
Если я позволю агенту сделать меня знаменитым, это ведь не изменит ничего важного.
Как ты назовешь Правоверца, который получает свое собственное ток-шоу?
Мертвец.
Как ты назовешь Правоверца, который ездит в лимузине и ест бифштекс?
Мертвец.
В каком бы направлении я ни пошел, мне действительно нечего терять.
В соответствии с ежедневником, я должен жечь цинк в камине, чтобы прочистить дымоход от сажи.
За окном ванной солнце глядит за тем, как полицейские вместе с соц.работницей, упакованной в резиновый мешок и привязанной к каталке, едут по подъездной дорожке в больницу с выключенными мигалками.
После того, как я обнаружил ее, я еще долго стоял над ее телом, пил клубничный дайкири и просто смотрел на нее, синюю, лежащую вниз лицом. Не надо быть Фертилити Холлис, чтобы предсказать это задолго до того, как оно случилось. Ее черные волосы вылезали из-под красной банданы, повязанной на голове. Слюни капали с уголка ее мертвого рта на кирпичи. Все ее тело казалось покрытым мертвой кожей.
С самого начала можно было предсказать, чем все закончится. Когда-нибудь это случится с каждым из нас.
Я не собирался больше работать и вел себя соответственно. Настало время создавать проблемы.
Поэтому я смешал еще один блендер дайкири, позвонил в полицию и сказал, чтобы они не спешили, никто отсюда никуда не денется.
Затем я позвонил агенту. Правда в том, что всегда был кто-то, кто говорил, что мне надо делать. Церковь. Люди, на которых я работал. Соц.работница. И я не могу смириться с одиночеством. Для меня невыносима мысль о свободе.
Агент сказал мне держаться и дать показания полиции. В ту секунду, когда я смогу уехать, он пришлет машину. Лимузин.
Мои черно-белые объявления по всему городу все еще говорят людям.
Дай Себе, Своей Жизни, Еще Один Шанс. Позвони, И Мы Поможем. Далее -мой номер телефона.
Что ж, все эти отчаявшиеся люди должны теперь полагаться на себя.
Лимузин отвезет меня в аэропорт, сказал агент. Я отправлюсь самолетом в Нью-Йорк. Команда людей, которых я никогда не встречал, люди из Нью-Йорка, которые ничего обо мне не знали, уже писали мою автобиографию. Агент сказал, что первые шесть глав он перешлет мне по факсу в лимузин, чтобы я запечатлел свое детство в памяти, прежде чем давать интервью.
Я сказал агенту, что уже знаю свое детство.
Он мне ответил по телефону: "Эта версия лучше".
Версия?
"У нас есть еще более убойный вариант для фильма". Агент спрашивает: "Ну и кем бы ты хотел быть?"
Я хочу быть собой.
"Я имею в виду в фильме".
Я прошу его подождать. Известность превращалась в ограничение свободы и еще большую предопределенность жизни: задание, следующее задание, следующее задание. Ощущение не очень приятное, но оно мне знакомо.
Затем полицейские подъехали ко входной двери, зашли в кабинет, где лежала мертвая соц.работница, сделали снимки под разными углами и попросили оторваться от напитка, чтобы они могли задать вопросы о прошедшей ночи.
А после этого я заперся в ванной, испытывая, как сказали бы учебники по психологии, непродолжительный экзистенциальный кризис.
Человек, на которого я работаю, звонит из ресторанного туалета по поводу сердечек в пальмовом салате, и кажется, что мой день завершен.
Жить или умереть?
Я выхожу из ванной, прохожу мимо полиции и иду прямо к телефону. Я говорю человеку, на которого работаю, чтобы он взял вилку для салатов. Подцепил сердечко. Зубцы вниз. Поднял сердечко ко рту и высосал сок. Затем положил его в нагрудный карман своего двубортного Брукс-Бразерского пиджака в тонкую полоску.
Он сказал: "Понял". И моя работа в этом доме закончена.
Одной рукой я держу телефон, а другой показываю полицейским, чтобы они налили побольше рома в следующую порцию дайкири.
Агент говорит, чтобы я не заботился о багаже. В Нью-Йорке есть стилист, который уже готовит гардероб годных для продажи, хлопчатобумажных, стилизованных под мешковину религиозных спортивных костюмов, которые они хотят, чтобы я рекламировал.