Фертилити исчезла. Должно быть, мы едем со скоростью 100 километров в час, и Адам поворачивается и бросает мне помаду с такой силой, что она рикошетится от двух стен. Адам рычит: "Надеюсь, что ты теперь счастлив. Надеюсь, что твои губы восстановятся".
Шкаф для фарфора в столовой раскрывается, и блюда, тарелки для салатов, супницы, обеденные тарелки, бокалы и чашки выпрыгивают и катятся ко входным дверям. Все это разбивается о дорогу. Все это остается широким шлейфом позади нас, искрясь в лунном свете.
Никто не бежит за нами, и Адам тащит цветной телевизор со стерео-звуком и почти цифровой картинкой к двери. С криком он пихает его с переднего крыльца. Затем он сталкивает с крыльца вельветовый любовный диванчик. Затем спинетовое пианино. Все разбивается при падении на дорогу.
Затем он смотрит на меня.
Глупого, слабого, отчаявшегося меня, ползающего по полу в поисках Гигиенической Помады.
Он скалит зубы, его волосы падают на лицо, Адам говорит: "Мне следовало бы выбросить тебя через эту дверь".
Затем мимо проносится указатель, сообщающий: Небраска, 160 км.
И улыбка, медленная и жуткая, рассекает лицо Адама. Он высовывается в открытую входную дверь и сквозь ночной ветер, воющий вокруг него, кричит.
"Фертилити Холлис!" -- кричит он.
"Спасибо!" -- кричит он.
В темноте позади нас, во всей этой темноте с ее отбросами, стеклом и обломками позади нас, раздается крик Адама: "Я не забуду, что всJ, о чем ты мне говорила, должно сбыться!" 10
В ночь перед нашим возвращением домой я рассказываю своему старшему брату всJ, что могу вспомнить о Правоверческом церковном округе.
В церковном округе мы сами создавали всJ, что ели. Пшеницу и яйца и овец и рогатый скот. Я помню, как мы ухаживали за великолепными садами и ловили искрящуюся радужную форель в реке.
Мы на заднем крыльце Замка Кастиль, едущего со скоростью 100 километров в час сквозь ночь Небраски по 80-му Межрегиональному. У Замка Кастиль есть резные стеклянные подсвечники на каждой стене и золоченые краны в ванной, но никакого электричества или воды. ВсJ красиво, но ничего из этого не работает.
"Электричества нет, вода не течет, -- говорит Адам. -- Так же, как в нашем детстве".
Мы сидим на заднем крыльце, свесив ноги с края, к пролетающей внизу дороге. Порывы ветра приносят к нам дизельную вонь.
В правоверческом церковном округе, говорю я Адаму, люди жили простой и насыщенной жизнью. Мы были непоколебимыми и гордыми людьми. Наши воздух и вода были чисты. Наши дни проходили с пользой. Наши ночи были абсолютны. Вот что я помню.
Вот почему я не хочу возвращаться назад.
Там не будет ничего, кроме Национального Санитарного Могильника Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона. Как это будет выглядеть -сваленные в кучу годы порнографии со всей страны, присланные туда сгнивать -я не хочу видеть в первую очередь. Агент объяснил мне методику. Тонны грязи, самосвалы и заполненные бункеры, мусоровозы и крытые товарные вагоны, полные грязи, прибывают туда каждый месяц, и там бульдозеры распределяют все это метровым слоем на площади в двадцать тысяч акров.
Я не хочу видеть это. Я не хочу, чтобы Адам видел это, но у Адама всJ ещJ есть пистолет, и рядом со мной нет Фертилити, чтобы сказать, заряжен он или нет. Кроме того, я уже привык получать распоряжения насчет того, что мне делать. Куда идти. Как действовать.
Моя новая работа -- слушаться Адама.
Поэтому мы возвращаемся в церковный округ. В Большом Острове мы украдем машину, говорит Адам. Мы прибудем в долину как раз к рассвету, предсказывает Адам. Всего лишь через несколько часов. Мы приедем домой воскресным утром.
Мы оба смотрим в темноту позади нас, и всJ, что мы потеряли, так далеко. Адам говорит: "Что еще ты помнишь?"
ВсJ в церковном округе всегда было чистым. Дороги всегда были в хорошем состоянии. Лето было долгим, а дождь шел каждые десять дней. Я помню, что зимы были спокойные и безмятежные. Я помню, как мы сортировали семена ноготков и подсолнечника. Я помню, как мы рубили лес.
Адам спрашивает: "Ты помнишь мою жену?"
Вообще-то нет.
"В ней и нечего вспоминать," -- говорит Адам. Пистолет в его руках, лежащих на коленях, а то я не сидел бы здесь. "Это была Бидди Глисон. Мы должны были быть счастливы вместе".
До тех пор, пока кто-то не позвонил в полицию и не дал старт расследованию.
"Мы должны были родить дюжину детей и делать на них барыши," -- сказал Адам.
До тех пор, пока шериф графства не пришел туда и не попросил документы на каждого ребенка.
"Мы должны были состариться на той ферме, проводя каждый следующий год так же, как и предыдущий".
До тех пор, пока ФБР не начало расследование.
"Мы оба должны были стать церковными старейшинами когда-нибудь," -говорит Адам.
До Отправки.
"До Отправки".
Я помню, что жизнь в окружной долине была спокойной и мирной. Коровы и куры гуляли свободно. Белье вывешивалось на улице на просушку. Запах сена в сарае. Яблочный пирог, охлаждающийся на каждом подоконнике. Я помню, что это был отличный образ жизни.
Адам смотрит на меня и вертит головой.
Он говорит: "Вот насколько ты глуп".
Как Адам смотрится в темноте -- это то, как я бы выглядел, если бы со мной не случился весь этот хаос. Адам -- тот, кого Фертилити назвала бы образцом для меня. Если бы меня никогда не крестили и не отсылали во внешний мир, если бы я никогда не становился известным, и мои пропорции не изменялись бы, тогда это был бы я с простыми голубыми глазами Адама и чистыми светлыми волосами. Мои плечи были бы квадратные и обычного размера. Мои наманикюренные руки с прозрачным лаком на ногтях были бы его сильными руками. Мои растрескавшиеся губы были бы как у него. Моя спина была бы прямая. Мое сердце было бы его сердцем.
Адам смотрит в темноту и говорит: "Я уничтожил их".
Уцелевших правоверцев.
"Нет, -- говорит Адам. -- Всех их. Весь семейный округ. Я вызвал полицию. Однажды ночью я ушел из долины и шел до тех пор, пока не нашел телефон".
На каждом правоверческом дереве были птицы, я помню. И мы ловили речных раков, привязывая глыбу жира к леске и забрасывая его в ручей. Когда мы вытягивали его назад, жир был облеплен раками.
"Должно быть, я нажал ноль на телефоне, -- говорит Адам, -- но я попросил шерифа. Я сказал кому-то, кто ответил, что только один из двадцати Правоверческих детей имеет свидетельство о рождении гос.образца, я сказал ему, что Правоверцы скрывали своих детей от властей".
Лошади, я помню. У нас были стада лошадей, чтобы пахать и тянуть повозки. И мы называли их по мастям, потому что грешно было давать животным имена.
"Я сказал им, что Правоверцы плохо обращались со своими детьми и не платили налогов с основной части своих доходов, -- говорит Адам. -- Я сказал им, что Правоверцы ленивые и беспомощные. Я сказал им, что для Правоверческих родителей их дети были их доходом. Их дети были движимым имуществом".
Сосульки, висящие на зданиях, я помню. Тыквы. Урожайные костры.
"Я дал старт расследованию," -- говорит Адам.
Пение в церкви, я помню. СтJганые одеяла. Подъем сарая.