"Когда ты был ребенком, я имею в виду," -- говорит Адам.
Снаружи начинался восход солнца, и из полной темноты начали проступать контуры. По радио я говорю: Весь ход наших мыслей находился под контролем, и у нас никогда не было шанса. Никто из нас во внешнем мире никогда не хотел заниматься сексом. Мы никогда не предали бы церковь. Мы бы провели всю нашу жизнь в работе.
"И если у тебя никогда не было секса, -- говорит Адам, -- у тебя никогда не было ощущения власти. Ты никогда не получал права голоса и не становился личностью. Секс -- это действие, которое отделяет нас от наших родителей. Детей от взрослых. Секс -- это первый мятеж подростков".
И если у тебя никогда не было секса, говорит мне Адам, ты никогда не вырастешь выше того, чему тебя учили родители. Если ты никогда не нарушишь запрет на секс, то ты никогда не нарушишь ни один запрет.
По радио я говорю: Всем, кто живет во внешнем мире, трудно представить, насколько всеобъемлющим было наше обучение.
"Не Вьетнамская война вызвала беспорядки 1960-х, -- говорит Адам. -- Не наркотики ее вызвали. Ну, это был всего один наркотик. Пилюля контроля над рождаемостью. Впервые в истории все смогли заниматься сексом, с кем хотят. Все смогли обладать этим видом власти".
На протяжении истории все самые сильные правители были сексуальными маньяками. И он спрашивает: их сексуальный аппетит проистекал из их власти, или же их власть проистекала из сексуального аппетита?
"И если ты не жаждешь секса, -- говорит он, -- будешь ли ты жаждать власти?"
Нет, говорит он.
"И вместо избирания приличных, скучных, сексуально подавленных должностных лиц, -- говорит он, -- может, нам следует искать самых сексуально озабоченных кандидатов, и, возможно, они отлично справятся с работой".
Мимо пролетает знак, сообщающий: Национальный Санитарный Могильник Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона, 16 км.
Адам говорит: "Понимаешь, к чему я клоню?"
Дом всего в десяти минутах от нас.
Адам говорит: "Ты должен вспомнить, что случилось".
Ничего не случилось.
По радио я говорю: Невозможно описать, насколько ужасным было обращение.
Все чаще и чаще по краям дороги валяются обрывки грязных журналов, унесенные ветром из непокрытых грузовиков. Выгоревшие на солнце четкие снимки голых женщин, облепившие все стволы деревьев. Мужчины, стоящие под дождем с длинными фиолетовыми эрегированными палками. Черные коробки с видеофильмами лежат на гравии вдоль дороги. Проколотая женщина, сделанная из розового винила, лежит среди сорняков, а ветер развевает ее волосы и руки, когда мы проезжаем мимо.
"Секс -- это вещь не опасная и не отвратительная," -- говорит Адам.
По радио я говорю: Лучше, если я оставлю прошлое позади и продолжу жить.
Впереди точка, где лес, идущий вдоль дороги, заканчивается, и дальше ничего нет. Солнце наверху и жарит нас, а до самого горизонта нет ничего, лишь пустырь.
Мимо пролетает знак, сообщающий: Добро Пожаловать в Национальный Санитарный Могильник Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона.
Вот мы и дома.
За знаком долина простирается до самого горизонта, голая, замусоренная и серая, за исключением нескольких ярко-желтых бульдозеров, припаркованных и тихих, потому что сегодня воскресенье.
Там нет ни одного дерева.
Там нет ни одной птицы.
Единственный ориентир расположен в центре долины, высокий бетонный столб, всего лишь квадратная серая колонна из бетона, поставленная в точке, где стоял Правоверческий дом собраний с мертвецами внутри.
Адам не говорит ни слова.
По радио я говорю: Теперь моя жизнь полна счастья и радости.
По радио я говорю: Я собираюсь жениться на женщине, выбранной для меня в рамках Проекта Бытие.
По радио я говорю: С помощью моих последователей я остановлю сексуальную жажду, которая взяла власть над миром.
Дорога длинная и изрытая колеями от границы долины до бетонного столба в центре. По обеим сторонам от нас искусственные члены и журналы и латексные влагалища и Французские розги, сваленные вместе в тлеющие кучи, и дым от этих куч висит белым удушливым туманом по всей дороге.
Столб перед нами всJ больше и больше, иногда он теряется в дыму от горящей порнографии, но всегда возникает вновь, угрожая.
По радио я говорю: Вся моя жизнь продается в ближайшем от вас книжном магазине.
По радио я говорю: С Божьей помощью, я отвращу мир от всякого желания секса.
Адам выключает радио.
Адам говорит: "Я ушел из долины в ночь, когда выяснил, что старейшины сделали с вами -- тендерами и бидди".
Дым постоянно над дорогой. Он проникает в машину и в наши легкие, режет и жжет наши глаза.
Со слезами, текущими по обеим щекам, я говорю: Они ничего не сделали.
Адам кашляет: "Допустим".
Столб снова возникает, ближе.
Здесь нечего допускать.
Дым заволакивает всJ.
Затем Адам говорит это. Адам говорит: "Они заставили вас смотреть".
Я ничего не вижу, но просто продолжаю вести машину.
"В ночь, когда у моей жены рождался первый ребенок, -- говорит Адам, и слезы оставляют светлые полоски на его черном лице, -- старейшины взяли тендеров и бидди со всего округа и заставили их смотреть. Моя жена кричала именно так, как они ей говорили. Она кричала, и старейшины орали проповеди о том, что плата за секс -- это смерть. Она кричала, и они сделали рождение ребенка настолько болезненным, насколько могли. Она кричала, и ребенок умер. Наш ребенок. Она кричала, а затем она умерла".
Первые две жертвы Отправки.
В ту же ночь Адам ушел из Правоверческого церковного округа и сделал телефонный звонок.
"Старейшины заставляли вас смотреть, как рождается каждый из детей в округе," -- говорит Адам.
Мы едем со скоростью всего лишь тридцать или пятьдесят километров в час, но где-то в дыму перед нами затерялся гигантский бетонный столб церковного мемориала.