— Особенно по библиотечной части, — язвит с дивана Розали.
Юна, однако, загорается.
— Вот это настоящее дело. Мировой важности. Настоящая наука!
— Тебе что, не нравится то, чем ты занимаешься? — спрашивает Клемент.
— Не нравится. Решительно не нравится. Мне опостылели латынь и греческий, мне плевать на этрусскую Афродиту, и я до смерти боюсь подхватить в Турции дизентерию, — откровенничает Юна. — Я завидую вам обоим, правда завидую. Вы одержимы, вы идете к цели, занимаетесь, чем хотите, живете полной жизнью.
Мэри наставляет ее:
— Ни в коем случае нельзя делать то, чего не хочешь. Нельзя идти против своего естества.
— Это все равно что идти против Б-га, — говорит Клемент.
Розали вскакивает с дивана.
— Б-г ты мой. Если мы опять взялись за Б-га, я еду домой.
— Я чувствую, — говорит Клемент, — что телеологический импульс во вселенной несомненно включает человека.
Розали запускает Лорда Главного Палача[16] на всю мощность.
— Я тебе вот что скажу: если ты хочешь написать диссертацию, — говорит Мэри, — потому что быть доктором философии модно или престижно, этого не следует делать.
— У меня такие сногсшибательные рекомендации, — сникает Юна. — И эту паршивую стипендию мне, скорее всего, дадут.
— Тебе не следует писать диссертацию, — не отступается Мэри.
Юна ни о чем таком и не помышляла. Логика в этом умозаключении есть, но ей и в голову не приходило, что можно принимать логику настолько всерьез, чтобы жить согласно ей.
— Но тогда мне нужно заняться чем-нибудь взамен. А чем, я не знаю, — возражает Юна.
— Подыщи себе парня, выходи замуж, — подает голос предательница Розали.
Она ничуть не лучше других девиц, которые приходят в кафетерий похвастаться обручальными кольцами. Небось Розали и сама мечтает о кольце, да где ей: кто на нее, такую толстуху, позарится. Розали не красит губы только потому, что Мэри не красит. А Юну потянуло к Розали только потому, что Розали читала книгу Клемента. Какая притвора! Какая лицемерка! Розали — это ворона в чаймсовских перьях. Юна презирает себя до глубины души: эта хитрованка втирала ей очки, а она ей верила. Она поражается Чаймсам: как они могли терпеть около себя Розали, она же такая заурядная. Просто удивительно, что они не порвали с ней давным-давно. Еще одно доказательство их невероятного превосходства. Они всегда знают, чего не следует делать.
— Суть уж никак не в замужестве, — рявкает Клемент.
Юна видит, что Розали раздражает его так же, как и ее, но он топит раздражение в философствовании.
— Причина лежит не на поверхности, а в глубине. Поехать в Турцию — решение поверхностное. Выйти замуж — тоже. Тогда как самореализация требует решения, необходимого для самореализации, ты же это понимаешь, не можешь не понимать?
Юна не так уж уверена в этом.
— Но поступи я так, я не знала бы, чем заняться, — взвывает она.
— При экзистенциальной дилемме нужно не действие, а отказ от действия. Бездействие. Стаз. Думай не о том, что следует делать, а о том, чего делать не следует. Розали, да прикрути же ты звук, ничего не слышно. Я что хочу сказать, — продолжает Клемент, — прекрати смотреть на мир с точки зрения самоудовлетворения. Это — Б-жий мир, не твой.
— Видит Б-г, не мой, — говорит Розали.
Розали убавляет звук, и теперь Нанки-Пу[17] пищит, как комар; она, по-видимому, вполне незлобивая, но бесхребетная: делает что ей кто ни скажи.
— Будь это мой мир, Клемент уже давно продырявил бы его.
Юна ошеломлена. Наконец-то свежий, незамутненный взгляд! Верно, ой как верно, она занеслась, вечно думает о духовном самоудовлетворении. До чего же Клемент умный, он видит ее насквозь. При всем при том она даже несколько польщена: перед ней никогда еще не стояла экзистенциальная дилемма.
— Для меня всегда много значили карьерные соображения, — соглашается она. — Пожалуй, больше всего мне хотелось добиться признания или чего-то вроде.
— В Турции тебе его не добиться, — предостерегает ее Мэри, но теперь уже по-доброму.
— Ты найдешь там могилу, как те леворукие богини, — говорит Клемент.
Юна фыркает. Нет, они — само совершенство!
— Послушай моего совета, — говорит Розали. — Защити диссертацию, иди преподавать.
— Розали хочет сказать: будь как Розали, — говорит Клемент.
— Я все брошу, — говорит Юна, но судьбоносный момент проходит незамеченным: Мэри неожиданно хлопает себя по затылку и вопит:
— Завтрак! Клемент, как быть с завтраком? В доме хоть шаром покати.
— Поутру съезжу на велосипеде на рынок.
— Давайте, я съезжу, — предлагает Юна: ее пленяет картина — она крутит педали, перед ней корзина с продуктами. Так она может стать для них почти что своим человеком. — Я встаю очень рано.
— Вдобавок и денег ни гроша, — сокрушается Мэри. — Клементу стипендию выплачивают раз в квартал, мне — раз в месяц, но только с начала семестра. Рассчитывать, что Розали привезет окорок, мы, конечно, рассчитывали, но я все деньги потратила на тушеную фасоль с солониной.
— Ты тут ни при чем, зайка. Я же купил вино позавчера — вот на что ушли деньги. Пропади все расчеты пропадом, будем пить вино!
— За Юну Мейер, — выпевает Клемент, и Юна сияет: ее бесповоротное решение все же не прошло незамеченным. — Выпьем за Юну на пороге!
— Беды! — мурлычет Розали.
— Самореализации, — возглашает Клемент, и Юне чуть ли не стыдно от того, как ей приятно быть в центре внимания. Вино розовое, и, как кажется Юне, зарделось за нее. Мэри разливает вино по красивым бокалам и объясняет, что они произведены в Африке, там только что создана стеклодувная промышленность, поэтому, покупая их, оказываешь помощь нарождающейся экономике, ну и плюс к тому покупаешь задешево — бокалы-то вон какие красивые. И тут у них, у всех четверых, такое веселье начинается! Они включают проигрыватель, и Клемент — его всего-то разочка два-три пришлось попросить — поет комическую переделку «Дороги в Мандалей»[18] из старого фильма. Поет он что твой Нельсон Эдди[19], только остроумный. Потом он приносит гитару из ванной — там для нее отведен специальный крючок, рядом с вешалкой для полотенец, — и они поют хором «На вершине Смоки», «Бывало, завязывала фартучек туго», «Джимми Крэк-корн», «Когда холостяком я был» и много чего другого, так что к тому времени, когда Клемент расставляет раскладушку для Юны, а Мэри надевает на диванную подушку чистую наволочку для Розали, Юна счастлива как никогда, а потом и вовсе случается чудо что такое. Она до того растрогана, до того расчувствовалась, что чуть не плачет. Когда свет выключили и все угомонились, Клемент и Мэри в пижамах тихо выходят из своей спальни и целуют Юну и Розали, сначала одну, потом другую, так, словно это их любимые дети.
— Спокойной ночи, — шепчет Мэри.
— Спокойной ночи, — шепчет в ответ Юна.
— Спокойной ночи, — говорит Клемент.
— Спокойной ночи, — говорит Розали, и, хотя в темноте не видно, что она головы к ним не повернула, по ее тону понятно: Розали ничем не проймешь.
— Розали, сокровище ты мое, — воркует Клемент, — не одолжишь ли пятерку на завтрак?