Это была зачистка.
Или очищение огнем.
Уничтожить всякое напоминание о прошлой жизни, всякую память о нем значило уничтожить саму эту жизнь и — главное — его.
Сначала — то, с чем разделаться проще. Изодрать в клочья вываленную из шкафа дорогую одежду. Ту, что создана вовсе не для удобства, ту, что ей даже и не нравилась вовсе. Тряпки, призванные завлекать, обольщать, удовлетворять фантазии, которых она порой решительно не понимала. Прежде это не имело значения, одежда была частью ее роли. Анжела вечно играла роль — ублажала других. До исполнения ее собственных желаний дело не доходило. Никогда.
Треск рвущейся ткани усиливал ее ярость. Сколько всяческих тонкостей — разные пуговки, застежки, «молнии». Известно, для чего они существуют. Все это расстегивается, открывает, делает доступным тело. Анжела буквально ощутила прикосновения чужих жадных рук. Сколько этих чертовых рук ее лапали? Она буквально чуяла запах мужского пота, в ушах звучали стоны, вскрики, сопение.
Она рвала одежду по швам, раздирала ее на куски. Шмотки эти шились для того, чтоб их носили с удовольствием, любили: не для ненависти. Анжела рвала их, точно ребенок, увлекшийся делом разрушения. Как рвала одежду каждый раз. В последнее время — всякий раз, когда уже не сама принимала решения. Впрочем, было ли это хоть когда-нибудь в ее воле? Да, поначалу ей хотелось так думать. Ей нужно было так думать. Она не могла позволить себе быть до такой степени жертвой. Трогательной и жалкой. И оправдание, что она была всего лишь ребенком, — не оправдание, на самом-то деле. Она ответила на то проклятое объявление. Ей нравились деньги, и ей нравился секс.
От мысли, что когда-то ей нравился секс, потекли слезы.
— К черту! — выкрикнула она пронзительно.
Схватив ножницы, она заработала еще быстрее; ножницы щелкали, нитки трещали. Каждую вскипающую слезу Анжела пыталась прогнать раздраженной гримасой. Деньги, переходящие из рук в руки, оплата, обмен, шило на мыло, чем дальше, тем хуже, да как же она так изломала свою жизнь?
Она принялась срывать со стен картины, вывернула ящики ночного столика, где хранила свои драгоценности — сверкающие безделушки из золота и бриллиантов, которые надо было носить в компании тех мужчин. Подарки. Это все ей дарили в обмен на удовольствия, которые она доставляла.
Анжела накинулась на постель, в бешенстве полосуя ножом простыни и шелковое пуховое одеяло, насквозь пропитанные чувством поражения и безнадежности. Вспорола матрас, как огромную рыбину; выпотрошила его, выкинув сердце, отсекла голову.
Ах, если б то же самое можно было проделать с мужчинами, что обращались с ней как с игрушкой, которую взяли поиграть у соседского мальчика.
У мальчишки, над которым за глаза потешались.
Питер наконец полностью осознал свои собственные слова, когда стены кабинета начали рушиться.
— Привет, Росси, как делишки?
Разреженный воздух на такой высоте изгнал из крови самую память о той сигарете, что она выкурила по пути сюда.
— Все так же, О'Рейли, — ответила она, оглядывая царящую кругом роскошь и чувствуя себя здесь столь же неуместно, как и оба ждавшие ее детектива. В квартире Майка Левина все трое смотрелись будто нищие в дорогом магазине. Поработаешь в полиции — и забудешь о том, что значит хорошо одеваться. — Умираю — хочу курить, — объявила детектив.
— Навряд ли хозяин будет против, — отозвался О'Рейли.
Другого разрешения Росси не потребовалось.
— Это Гэри Джессап, — представил напарника О'Рейли, — а это Росси, старый друг со времен академии.
— Да, — подтвердила она таким тоном, что Джессапу захотелось сменить тему, — мы с Томасом давно знакомы.
Настало неловкое молчание, которое Джессап поспешил прервать:
— Что там насчет общего между Левиным и Холливеллом?
— Вы читали книгу «Анжела по прозвищу Ангел»? — спросила Росси.
Мужчины переглянулись.
— Слышали о ней, — сказал О'Рейли.
— В самом деле есть такая книга? — уточнил Джессап.
Росси затянулась так глубоко, что удивительно было, как не лопнули легкие, и объяснила:
— Это роман про юную девушку, которая воображает, будто неуязвима и непобедима. Сначала она становится проституткой, затем — наркоманкой и под конец попадает в лапы сводника в Алфабет-Сити.
— Роман художественный или документальный?
— Скажем так: некоторые подробности порой излишне близки к реальности.
— Рауль осатанел. Я его в такой ярости никогда не видала. Отдубасил меня кулачищами. Все спрашивал: что да что я Питеру наболтала. Я ему: ничего не болтала. — Люсинда сердито тряхнула головой. — Рауль сказал, Питер выставил его дураком. Мол, какая-то девчонка его перехитрила, а такого быть не могло. Я ему твердила: это все не про него, это просто книга, вымысел, художественная литература. Рауль и слушать не желал. Ему было плевать на литературу. По-моему, он и не знал, что такое слово значит. Он знал одно: Питера надо проучить.
Они сидели за маленьким кухонным столиком. Люсинда рассказывала, а Росси делала пометки в блокноте и заодно поглядывала вокруг. Квартирка была чистая, опрятная, и несколько штрихов, внесенных женской рукой, создавали домашний уют, несмотря на то что Люсинда жила в трущобах.
— Питер хоть раз тебя касался?
— Нет, мэм. Единственный из всех — нет.
— А твой отец?
Люсинда не ответила. Однако по выражению ее лица — стоическому и печальному — по тому, как она прерывисто выдохнула, все и так было ясно.
— Как Раулю досталась та машина? — продолжила детектив.
— Это уже со мной было связано. Я Раулю надоела.
— В смысле?
— Он сказал, ему нужен «Эскалэйд». — Люсинда повела плечами. — Они заявили угон, но на деле просто отдали машину ему, а взамен получили меня. Я стала их собственной личной шлюшкой, пока им не наскучило. — При этом воспоминании Люсинда стиснула зубы. Помолчав, добавила: — Честный обмен.
— Они? — переспросила Росси, незаметно разглядывая ее, задаваясь вопросом, насколько Люсинда была когда-то похожа на Анжелу из романа. — Ты имеешь в виду Джеффри Холливелла?
— Его и Майка.
— Левина? — сорвалось у Росси с языка. — Литературного агента — того, чьим клиентом был Питер?
— Да, вроде бы его фамилия была Левин. Джефф сидел за рулем, Майк — пассажиром. Богатый, надежный свидетель. Кто бы им не поверил?
«Все бы поверили», — мысленно признала Росси.
— Они знали, для чего Раулю «Эскалэйд»?
— Им было наплевать. Скорей всего. Думаю, они радовались удачной сделке.
Росси оставила это и спросила о другом:
— Ты когда-нибудь Питеру про это рассказывала?
Люсинда промолчала и отвела взгляд.
На глаза навернулись слезы.
Ей по-прежнему было легко плакать о Питере Робертсоне.
Это было прекрасное утро.
Лучшее утро в жизни Питера.
«Анжела по прозвищу Ангел» занимала первое место в рейтинге продаж, согласно данным «Нью-Йорк таймс».
Питер прилег вздремнуть на диване, а когда проснулся, обнаружил, что жена с дочкой уехали в магазин: так говорилось в записке, что была прикреплена к дверце холодильника магнитом в виде собачьей косточки.
Скорей всего, двинулись за продуктами. В магазин здорового питания, где Джулианна так любит отовариваться.
Питер надел чистую рубашку и отправился в ближайший ресторанчик «Старбакс» за кофе: следовало окончательно проснуться, чтобы на ясную голову отвечать на поздравительные звонки.
Это был воистину роскошный день.
В этот час машин на улицах было немного, и вести «Сааб» не составляло труда.
Джулианна с Кимберли и псом уже подъезжала к дому. Она стояла на перекрестке, ожидая зеленый свет, когда заметила спешащего по тротуару Питера и указала дочке:
— Смотри! Вон папа идет.
Питер их тоже заметил. Увидел Джулианну за рулем старого красного «Сааба», которая радостно улыбалась мужу. Углядел Кимберли — девчушка подпрыгивала на заднем сиденье, махала рукой отцу. А Гручо сидел рядом с Кимберли, высунув нос в приоткрытое окно, наслаждался солнечным теплом и ничего кругом не замечал. Два пакета с продуктами стояли на полу возле переднего пассажирского сиденья.
Питер обрадованно замахал в ответ. Он указал на ресторанчик, куда направлялся, и жестами дал понять, что купит жене эспрессо с молоком.
Джулианна энергично закивала, и в это мгновение слева от ее машины раздался отчаянный рев клаксона.
Кто-то заорал:
— Зеленый же, идиот!
Ни Джулианна, ни Питер не обернулись. И не видели, как черный «Кадиллак Эскалэйд» остановился на зеленый свет, как резко тормозили ехавшие следом машины и негодовали их водители. Водитель «Кадиллака» отер пот со лба, низко надвинул капюшон своей куртки и бросил взгляд вправо, на старый «Сааб» с Джулианной за рулем.
Сигнал светофора сменился с красного на зеленый, и Джулианна медленно вдавила педаль газа, аккуратно выезжая на перекресток.
Водитель «Кадиллака» бросил свой автомобиль вперед.
Улыбка у Питера на лице превратилась в страшную гримасу. Он перестал махать, поднятая рука так и застыла у лица. Две фигурки в его машине — жена и дочь — дернулись вперед, затем назад, как тряпичные куклы, когда огромный, по сравнению с «Саабом», тяжелый «Кадиллак» врезался в красную дверь, в стекла, смял «Сааб», как картонку.
Взрыв грохнул, словно сам Господь в гневе стукнул кулаком.
Визжали тормоза, кричали люди.
Питер услышал, как беззвучно отлетает в небо жизнь.
Водитель «Кадиллака» выбрался в открытое окно своей помятой машины. На неверных, подгибающихся ногах пустился прочь от дыма, воплей, катастрофы, которой он был причиной. Шатаясь, контуженный, он наткнулся на фонарный столб. Ухватился за него. Пальцы впились в металл.
Заледенев, еще не в силах шелохнуться, Питер смотрел, как по улице катится отвалившийся колпак от колеса «Сааба», серебристый, запыленный.
Колпак подкатился к ногам человека в капюшоне, завертелся на месте, упал и остался лежать на растрескавшемся сером асфальте.
Подняв взгляд, Питер на мгновение увидел лицо водителя «Кадиллака», его спущенные на кончик носа темные очки — и глаза.
Питер его узнал.
И ему до смерти не забыть усмешку, промелькнувшую на лице того человека.
— По словам Люсинды, это произошло около года назад, — рассказывала Росси. — «Анжела» была в списке бестселлеров, и вдруг Раулю взбрело в дурную голову, что его мужественность скомпрометирована. Желая отомстить, он обменял Люсинду на машину.
— И выместил зло на жене Робертсона и дочке, — с отвращением добавил Джессап.
— Верно, — подтвердила Росси. — Затем, вскоре после этого у Питера случился нервный срыв, и он лег на лечение в клинику.
— Так какого рожна сумасшедший разгуливает по городу? — поинтересовался Джессап. — Когда ему в клинике самое место.
— Да уж, — согласился О'Рейли. — Он говорил про жену с дочкой, как будто они вполне живы.
— Когда сам ложишься в клинику, ты можешь из нее спокойно выйти, — объяснила Росси.
— Слушай, как ты много всего знаешь об этом парне, — удивился О'Рейли.
— Я его снабжала информацией для книги. Мы познакомились, когда он работал в «Нью-Йорк таймс».
— Я этого не знал, — сказал О'Рейли, похоже, слегка обиженный тем, что с ним не поделились.
— Никто не знал. Когда Питер вышел из клиники, он начал каждый день являться к школе — как бы для того, чтобы забрать дочку после уроков. Я даже туда однажды ездила по вызову, но… он же просто приходит, сидит, смотрит, как расходятся другие дети, и уходит домой. Что нам — за это его сажать?
Прежде чем Джессап или О'Рейли ответили, из кухни Майка Левина донесся голос. Один из экспертов — по виду совсем еще юнец — позвал:
— Детективы, идите сюда. Вам будет интересно взглянуть.
Они прошли в кухню, к шкафчику с мусорным ведром, который ничем не отличался от прочих кухонных шкафчиков. В белое пластиковое ведро был вложен чистый полиэтиленовый пакет. Единственным его содержимым был стилет с серебряной рукоятью и окровавленным лезвием, которое прочертило на белом полиэтилене тонкую красную линию.
Рукой в перчатке эксперт вынул клинок, предъявил детективам, а затем сложил в мешок для вещественных доказательств.
— Что это на нем за значки? — спросил О'Рейли, не успевший как следует рассмотреть находку.
— Инициалы, — отозвалась Росси и печально добавила: — П. Р.
— Ты уверена?
— Да, — Росси направилась к двери. — Я видела этот чертов стилет у Питера на столе, когда он расспрашивал меня… собирал информацию для книги.
Дверь в квартиру оказалась не заперта и открылась, стоило лишь к ней прикоснуться.
Все трое, вынув оружие из кобуры, неслышно проскользнули в кухню. В нос ударила вонь тухлятины, в глаза бросились горы грязи и мусора. Повсюду — вскрытые упаковки из-под готовой еды, в которых росла отвратительная плесень. Покосившиеся дверцы кухонных шкафов висели на полуоторванных петлях, словно их дергали с бешеной яростью. Тостер стоял почерневший, обугленный.
На полу валялись разломанные выдвижные ящики и кухонная утварь, скомканные бумажные салфетки, смятые бумажные стаканчики. В углу стояли две керамические собачьи миски, одна разбитая посередине, а в другой лежали засохшие остатки еды и дохлый таракан.
Росси остановилась перед холодильником, прочла оставленную Джулианной записку — выцветшую, грязную, осыпающуюся по краям. Казалось, ее не меньше тысячи раз брали в руки, читали и прикрепляли на место.
«Последние слова», — с грустью подумала детектив.
Гостиная была столь же грязна, обеденный стол завален коробками из-под пиццы и обертками, мешками, упаковками из-под гамбургеров, хот-догов и всякой иной еды, заставлен пустыми винными бутылками. Диван чем-то обильно заляпан, на нем валяются газеты. Всюду салфетки, бумажные стаканчики, игрушки. Такое множество раскиданных игрушек, словно по комнате пронесся смерч. Детский столик сломан, как будто на него кто-то падал.
И как венец всему этому — сотни экземпляров «Анжелы по прозвищу Ангел». Развалившиеся груды книг. Некоторые — все еще в фирменных пластиковых мешках с логотипами «Барнс энд Ноубл», «Шекспир энд Компани», всех прочих книжных магазинов Нью-Йорка. Книги были горой навалены на диване или прямо поверх мусора на столе, а то и просто брошены на пол, валяясь как попало.
О'Рейли подобрал одну книгу, раскрыл — и наткнулся на автограф: «Майк, все это — благодаря тебе. Питер».
— Ну и кой черт тут творится? — вопросил Джессап.
— Мы — в «Мире Диснея», — раздался неожиданный ответ телевизора; на экране шли кадры любительской видеосъемки: счастливое семейство на отдыхе. Безграничное счастье трех детей — двух больших и их маленькой дочки.
Из глубины квартиры донесся крик:
— Зачем ты это делаешь?!
Детективы ринулись вперед, пробежали по коридору, заваленному обломками мебели и мусором. Ворвались в кабинет. Питер стоял, наклонившись к монитору, безнадежно вглядываясь в пустой экран. Сжимая в одной руке смятую в комок бумажку, другую сунув в карман куртки, Питер тихонько покачивался вперед-назад, снова и снова повторяя:
— Зачем? Зачем?
Он даже не заметил полицейских за спиной. Успокоенные, они убрали оружие и осмотрели разгром, который Питер учинил. В книжных шкафах — ни единого томика, сами шкафы поломаны и побиты, как будто Питер орудовал топором, со стен сорвано все, что там было, и в комнате не осталось ни одной целой вещи, кроме компьютера на столе.
— Питер? — тихонько позвала Росси, приближаясь.
— Она исчезла.
— Кто, Питер? Кто исчез?
Он ответил не сразу, но, когда все же вымолвил имя, оно прозвучало едва слышно, словно из бесконечной дали:
— Дина.
Это оказалось проще, чем он ожидал.
Холливелл ничего не заподозрил, когда Питер ему позвонил и спросил разрешения прийти. Как будто Питер был старым другом, которого Холливелл встречал с бутылкой вина. Очень хорошего вина — «Палмер Бордо» урожая тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
Возможно, у Джеффри Холливелла смягчался характер.
С возрастом так со многими происходит.
— Чем я на этот раз могу помочь? — спросил он.
Они стояли в гостиной, с бокалами вина, и уже чокнулись и выпили по глотку. Питер объяснил, что он пишет продолжение романа и опять занят «исследованием».
— По правде сказать, я первую вещь так и не прочел, — сознался Холливелл. — Не обижайтесь. Мне просто некогда читать.
— Я не в обиде, — отозвался Питер.
— О чем будет новая книга?
— О мести.
— И как же я могу поспособствовать? — Холливелл был слегка озадачен.
Объяснение было неожиданным.
Холливелл дернулся, глаза широко раскрылись.
Он попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип.
Холливелл шатнулся назад, рукой задел ближайший столик, смахнул на пол бутылку «Бордо». Глянул вниз, на грудь — на торчащую из груди рукоять кинжала. Рукоять была серебряная, слегка потемневшая, с чуть стертыми завитушками, с инициалами «П. Р.».
Питер крутанул стилет в ране и вытащил длинное лезвие: на рубашке Холливелла проступила кровь.
Он допил остаток вина в бокале, глядя, как Холливелл повалился на колени — и умер.
— Вот как, — сказал Питер, отвечая на последний вопрос миллионера.
— Вы один? — спросил Питер.
— А тебе зачем?
— Я хотел бы с вами поговорить, — объяснил он, — мне нужно для новой книги.
— Что? — заинтересовался Рауль. — Второй раз хочешь написать как надо?
— Вроде того.
Рауль удивленно помотал головой и засмеялся. Он прошел в кухню, открыл холодильник и наклонился, осматривая полки с запасами, выбирая, что предложить гостю.
— Ты в курсе, что сучонка Люсинда наболтала тебе все не то? — проговорил он, извлекая на свет Божий две бутылки с высоким горлышком.
— Нет, — ответил Питер у него из-за спины — и саданул Рауля над ухом рукоятью «беретты». — Кое-что она рассказывала совершенно верно.
Оттащив оглушенного громилу в спальню, Питер завел ему руки за голову и приковал их наручниками к ножке кровати. Затем дал несколько пощечин, приведя Рауля в чувство. Приподнял ему голову, чтобы заглянуть в перепуганные глаза.
— Ты спятил?! — взвыл Рауль.
Вместо ответа Питер скребнул лезвием стилета по его заросшей черной щетиной щеке.
— Что тебе надо? — Громила надеялся договориться. — Можешь взять что хочешь. Иди, бери.
— Спасибо. — Питер медленно вонзил клинок Раулю в грудь, поворачивая стилет в ране. — Я возьму.
— Я видел, как Дина сегодня входила к тебе в офис, — говорил Питер, сидя на диване. Взгляд его остановился на бумажном мешке с бутылками на кофейном столике. Как давно он вышел из дома? Сколько времени Джулианна его ждет?
Майк его слушал невнимательно.
— А, да… — Он сосредоточился на рассказе. — Когда это было?
— Сразу после того, как я оставил там рукопись.
— Неужели? — спросил агент со странной усмешкой.
— Да, а что?
— Ну… — Майк прошел в кухню и тут же вернулся с рукописью в коробке. Бросил ее на столик перед своим клиентом: — Погляди-ка. Надеюсь, это все объяснит?
Нагнувшись вперед, Питер извлек из коробки толстую стопку бумаги. Титульная страница была такой, как надо.
Остальное — нет.
Майк вытащил из принесенного Питером мешка одну из бутылок. Поморщился, глянув на этикетку, но, тем не менее, открыл вино.
— Я думал: ты таким образом даешь понять, чтоб я катился ко всем чертям.
«Не совсем», — подумал Питер.
Встав на ноги, чуть пошатываясь под тяжестью собственного гнева, он вышел на балкон: в комнате ему было трудно дышать. До чего же трудно все это дается…
Майк стоял у него за спиной с бокалом вина. Хотя бутылку принес в дом Питер, Майк ему вина не предложил.
— Ты вполне можешь справиться с дурной девчонкой и ее закидонами, — сказал он, глядя на открывающуюся с балкона панораму города. Чудесный вид напомнил ему о замечательном дельце, которое на этом самом балконе Майк недавно обтяпал с голубоглазой блондинкой в черном. Хороша была, чертовка…
Придвинувшись к нему, Питер левой рукой дружески похлопал его по плечу, а правой внезапно вонзил в горло стилет. Толчок — и Майк опрокинулся через перила.
— Я знаю, что могу справиться, — промолвил Питер.
— Она забрала с собой Анжелу.
Питер обернулся и наконец заметил Росси, Джессапа и О'Рейли.
— Я им все о ней рассказал, — он кивком указал на мужчин. — На квартире у Майка. Это она их убила — Майка, — он понизил голос, — Рауля и Холливелла.
— Откуда вы знаете, что Рауль убит? — спросил Джессап, делая стойку на прозвучавшее имя, как охотничий пес — на дичь.
— Ему время пришло, — ответил Питер, словно это было нечто само собой разумеющееся. — Крайний срок уже миновал.
— Что за крайний срок?
— Я обещал Кимберли, что все закончится в пятницу. Дина позаботилась, чтобы я не нарушил слово.
О'Рейли предъявил книгу, которую подобрал в соседней комнате:
— Это — Дина? — Он показал фотографию девушки на обложке.
Питер несказанно обрадовался. Точно встретил старого друга, которого уже не чаял увидеть в живых. Он ведь совершенно не собирался обижать Дину. И совсем не хотел, чтобы она уходила.
— Где вы это нашли? Я уж думал, она заставила все мои книги исчезнуть.
— Она — ненастоящая, Питер, — попыталась вразумить его Росси.
Он положил на стол смятую бумажку, которую держал, расправил ее одной рукой, не вынимая другую из кармана.
Росси со своего места рассмотрела, что это была за бумажка.
Давно просроченный счет за похороны жены и ребенка, на плотной бумаге бежевого цвета, напечатанный очень серьезным шрифтом.
Питер глянул на счет, перечитывая его заново, и отозвался:
— Для меня — настоящая.
Он стоял возле двух гробов — большого и маленького.
Священник что-то говорил, но Питер почти не разбирал слов. Что-то насчет усопших и Божьего милосердия. Что-то об упокоении с миром.
Он оторвал взгляд от стоящих рядом гробов и посмотрел на людей, которые пришли попрощаться с Джулианной и Кимберли. Со многими Питер был едва знаком.
Впереди всех стоял Майк.
Рядом — Люсинда, которая то и дело притрагивалась к лиловому синяку под глазом и явно была сильно расстроена. Майк обнял ее одной рукой, словно утешая, и что-то прошептал на ухо. Люсинда застыла, а затем подалась прочь — совсем чуть-чуть, насколько могла под его рукой. Майк ее ничуть не утешил.
С другой стороны рядом с Люсиндой стоял Холливелл. Точь-в-точь страж или полноправный владелец. У миллионера на лице застыло выражение откровенной скуки. Он был слишком важной персоной, чтобы скорбеть на похоронах.
Рядом с Холливеллом горой возвышался Рауль.
Он сверлил Питера взглядом, и на губах играла нехорошая усмешка.
Та самая усмешка, что Питер уже видел однажды.
Столкновение на перекрестке.
Убийство.
Питеру живо вспомнилось: вот Рауль, в крови, стоит, держась за фонарный столб; вот он опустил свои темные очки на кончик носа и обернулся взглянуть, как там Питер.
Их взгляды встретились на краткий миг, а затем Питер повернулся и увидел машину, которую только сейчас признал: «Кадиллак Эскалэйд», автомобиль Холливелла. И ринулся на дорогу — спасать свою семью. Как будто их еще можно было спасти…
Однако сейчас не время призывать убийцу к ответу.
Это время придет позже.
Питер кивнул им, всем троим, и снова перевел взгляд на два гроба — на маленький и большой — и в горе своем он был похоронен вместе с Джулианной и Кимберли.
Врачи шутили, что название лечебницы можно увидеть из космоса.
«Мэдисонский психиатрический институт» — гласили жирные красные буквы на белом фоне. Огромный щит был установлен на газоне перед скучнейшим зданием, расположенным на углу Уилли-стрит и Театрального шоссе, напротив гостиницы «Бест Вестерн» в глухой провинции — административном центре штата Висконсин. Для жителя Нью-Йорка Мэдисон — конечно, глушь.
Питер сидел за столом у окна, бездумно глядя на щит с названием, одетый в свой обычный наряд — халат и шлепанцы. Левой рукой он прижимал к груди книгу, а на правой грыз ногти, мысленно задаваясь вопросом: когда же он приобрел эту скверную привычку?
И никак не мог вспомнить.
— Извините, мистер Робертсон, — раздался вдруг мягкий приятный голос.
Питер поднял глаза, когда молоденькая практикантка положила на стол перед ним листок бумаги. Девушка была светловолосая и пухленькая.
— Сегодня у нас показывают фильм, сразу после обеда, — сказала она.
Питер посмотрел на бумажку. На ней была фотография артиста Джимми Стюарта в кругу семьи, актер широко улыбался. Подпись гласила: кадр из фильма «Прекрасная жизнь».
Питер положил рядом книгу, которую держал. Это было первое издание «Анжелы по прозвищу Ангел», и девушка на обложке была ему совершенно незнакома.
Затем он повернул голову и взглянул на других пациентов. Встретил взгляд Сэма Фридмана. Дородный, с длинной встрепанной шевелюрой, как у Эйнштейна, и с вечной бессмысленной улыбкой на лице, Сэм провел в этой лечебнице всю жизнь. Сейчас он украшал рождественскую елку, а ему помогал Тони Риальто, которого Питер втайне недолюбливал, и пожилая женщина по имени Клара.
Сэм помахал Питеру, указал на елку и крикнул:
— Целебно! — И громко захохотал.
Сэму все казалось «целебно».
Питер снова посмотрел на практикантку.
Однако теперь девушка выглядела иначе. Миниатюрная, стройная, невероятно красивая, какая-то совершенно необычная. Решительно не похожая на прочих женщин, с которыми Питеру доводилось иметь дело. Глаза у нее были ярко-зеленые, а овальное лицо обрамляли черные как смоль волосы.
Она показалась ему знакомой.
Глянув на обложку своей книги, а затем снова — ей в лицо, Питер спросил:
— Вы — Анжела по прозвищу Ангел?
Практикантка улыбнулась и ответила успокоительно:
— Да, да, я ангел.
Питер кивнул и еще раз посмотрел на книжную обложку и подпись к кадру из фильма «Прекрасная жизнь», затем перевел взгляд за окно, на красные буквы на белом фоне — «Мэдисонский психиатрический институт».
Все это начинало обретать смысл.
— Я уже довольно наслушался, — раздраженно проговорил Джессап и заставил Питера подняться из кресла. — Пошли, — детектив думал увести его из комнаты.
— Куда это? Нет! — Питер вдруг выхватил из кармана «беретту» и прицелился Джессапу в лоб. — Мне нужно быть здесь — на случай, если она придет.
Полицейские замерли, вскинув руки с растопыренными пальцами, пытаясь его успокоить.
— Питер, убери пистолет, — велела Росси.
— Она не придет, — как мог веско произнес О'Рейли.
— Вы мне не верите, да? — Питер отступил к ближайшей стене, краем глаза наблюдая за ним и за Росси, уверенно держа на мушке Джессапа.
— Нет, сэр, — спокойно ответил Джессап. — Не верю.
— Попытайтесь набрать ее имя, — Питер кивком указал на компьютер. — Она вам не позволит.
Детектив не тронулся с места.
— Питер! — вскрикнула Росси.
— Набирайте! — велел тот.
Джессап бросил взгляд на О'Рейли, словно ища у напарника поддержки, — и принял вызов. Медленно, не делая резких движений, он прошел к столу и склонился над клавиатурой.
— Значит, хотите, чтоб я напечатал ее имя?
— Хочу, чтоб вы попытались.
— Дина, верно? — продолжал Джессап.
— Дэ, и, эн, а.
— Питер, прекрати, — воззвала Росси.
— Да ладно, — отозвался Джессап хладнокровно. И указательным пальцем нажал клавишу Д.
Буква выскочила на экране — как он и ожидал.
Затем он ударил по клавише И.
Эта буква тоже появилась.
— Нет, — вырвалось у Питера.
Следующая была Н.
— Стойте! — У Питера вдруг стеснилось в груди, он задышал тяжело, трудно, с хрипами. — Я передумал.
— Поздно. — Джессап нажал А.
И вот оно чернело на экране — имя «Дина», совершенно такое, как детектив его набирал.
— Извините, — сказал Джессап, выпрямляясь.
У Питера с лица ушла краска. Тело внезапно ослабло, «беретта» сделалась слишком тяжела. Уставившись на экран монитора, не веря собственным глазам, Питер уронил руки. Пистолет выскользнул из ослабевших пальцев и со стуком упал на пол.
О'Рейли метнулся вперед, швырнул Питера об стену, мгновенно защелкнул наручники у него на запястьях.
Росси подобрала «беретту».
— Даже не заряжен, — она заглянула Питеру в лицо, ожидая услышать какое-нибудь объяснение.
Питер был в полном смятении. Он молчал.
— Ты как? — осведомился О'Рейли у напарника.
Джессап неопределенно повел головой, успокаиваясь.
Росси бережно повела Питера из кабинета.
— Не понимаю, — прошептал Питер; на глаза навернулись слезы — наконец-то, впервые.
— Все будет хорошо, — Росси вывела его за порог.
За спиной он ясно услышал, как О'Рейли поделился с Джессапом:
— Парень совершенно спятил!
Ему понадобилась вся сила воли, чтобы не улыбнуться. Детектив сказал те самые слова, которые Питер желал услышать.
Безумие — его единственный шанс отомстить.
Лучшая на свете защита.