— Сэди ехала к западной стороне Окефеноки, в государственный парк, а затем на болото. Казалось, она знает, куда ей ехать, так что я ничего не говорил. Я думал, что это забава от настающих лучших времен или тусовка в пятницу пополудни, вот и все.
Райли не могла представить, на что была похожа для него поездка с мамой. Он был так взволнован, особенно после того большого боя. Он думал, что их дела пойдут куда лучше.
— Сэди припарковала машину, и мы начали идти. Я не знаю, как далеко мы зашли, но это было нелегко. Мы держали путь глубже в болото. Через некоторое время я испугался, но она продолжала убеждать меня идти. Затем она остановилась.
Он вертел листком.
— Я до сих пор помню выражение ее лица. Оно было таким… жестоким. — Он прокашлялся. — Оставайся здесь, Денвер, — сказала она. — Если ты останешься здесь и не будешь плакать, я скажу тебе имя твоего папочки.
У Райли отвисла челюсть.
— И ты ей поверил?
— Черт, да, — отрезал Бек. — Я был ребенком. И все, чего я хотел от нее — полюбить меня, и если это означало оставаться там, я бы сделал это.
— Боже мой, — сказала Райли и в ее венах застыла кровь. Сэди использовала единственную приманку, чтобы ее сын не сопротивлялся. Эта женщина была злом.
Бек сжал руки в кулаки, прижав их по швам. Осознав это, вынудил себя расслабиться.
— Сэди сказала, что она учила меня, как позаботиться о себе, потому что никто другой не будет этого делать.
— Как долго ты там был… — Райли едва не задохнулась.
— Два дня и три ночи. На второе утро я понял, что она не придет за мной, поэтому отправился назад. Прямо перед закатом меня нашел парковый полицейский.
— Как он узнал, где искать?
— Он не знал, но к тому времени Донован был в курсе, что меня не было, поэтому они подняли тревогу. — Бек снова провел рукой по листу, разглаживая складки.
— Почему, черт возьми, она еще не в тюрьме? — задала вопрос Райли. Когда он не ответил, правда ударила ее. — Ты не сказал ему, что на самом деле случилось, ведь так?
Бек потряс головой.
— Я сказал, что убежал. Донован знал правду, но у него не было никаких доказательств. Они не могли обвинить Сэди ни за что ни про что.
— Но она оставила тебя умирать! — запротестовала она, возмущенная тем, что этому ужасу было дозволено случиться.
— Я знаю, — сказал он дрожащим голосом. — Когда ты хочешь чтобы кто-то любил тебя, ты будешь делать все что угодно. Даже лгать из-за них.
Потом она никогда не говорила тебе о твоем отце. Что за холодная бессердечная сука.
Теперь Райли поняла это очень печальное выражение глаз. Он был предан человеком, который должен всегда быть рядом.
Показывая, что разговор исчерпан, Бек выключил свет для чтения и свернулся калачиком спиной к ней. Вот что она сделала бы, если бы не захотела, чтобы он знал о ее слезах. Ему около двадцати трех лет, он был на войне и вернулся, но он все еще тот маленький мальчик на болоте. Он всегда жаждал одобрения со стороны плевавшей на него женщины
— Бек?
— Да? — сказал он приглушенным голосом.
— Сэди ненавидит тебя, потому что ты был лучше нее с того самого рождения.
Он повернулся; его глаза блестели.
— Ты в самом деле так думаешь?
— Да. И я изуродую любого, кто скажет иначе. — Она вызывающе сжала кулаки.
— Тебе придется сделать резервную копию этих слов, если мы застрянем в этом городишке надолго.
— Так давай сделаем то, что должны и поедем домой, — сказала она.
Он промямлил:
— Да, — и повернулся назад, заползая в свой кокон.
Она посмотрела на него сверху вниз: вся постель смята, волосы встопорщились. Он был так потерян. Ей действительно хотелось обнять его и никогда не отпускать. Каждый раз, когда он всё больше и больше опускал свою оборону, она обнаруживала его надежды, мечты и скрытую боль. Каждое это откровение заставляло ее любить его еще больше.
Райли оставила двери между их номерами открытыми, больше для него, нежели для себя. Она никогда не хотела, чтобы Бек думал, что она не доверяет ему, особенно сейчас.
Когда она свернулась калачиком в своей постели, на глаза навернулись слезы. Одни были из-за ее родителей и зияющей дыры, которая образовалась внутри нее после их смерти. Но большинство было из-за маленького светловолосого мальчика, что едва не погиб, пытаясь доказать, что он достоин любви своей матери.
Утро принесло с собой шумы: звук работающего душа и жужжание электрической бритвы. Райли заморгала и наконец открыла глаза. Через дверной проем она заметила Бека: он стоял возле стены с зеркалом во весь рост и брил щетину на лице, одет он был только в пару черных плотно прилегающих трусах. Если он беспокоился о том, чтобы она не увидела его в нижнем белье, ему стоило бы закрыть дверь.
Оценивая его, Райли вздохнула: она его осмотрела и пробежалась глазами от макушки до голеней, затем в обратном порядке. Ее внимание привлек длинный зубчатый хирургический шрам на его левом бедре. Он не был похож на ранение демоном.
Наверное, с войны. Ее глаза краем поползли вверх. У Деревенщины была одна из лучших задниц, которую она когда-либо видела, плечи и грудь были скульптурными, с правильными пропорциями мышц. Он, безусловно, заслуживал пристального внимания.
Затем в зеркале ее глаза встретились с его.
— Тебе нравится увиденное? — сказал, он ухмыляясь.
Попалась.
— Будет лучше, если ты оденешься, — соврала она, затем натянула одеяло на голову, чтобы не показывать, как она покраснела.
— Ты лжешь, — ответил он и рассмеялся.
Открылся выдвижной ящик и одежда скользнула на тело. Через короткий промежуток времени она почувствовала, как ее кровать прогнулась. Она выглянула, чтобы найти его: он сидел на краю, натягивая толстые носки.
— Который сейчас час? — пробормотала она.
— Чуток за семь. — Он надел ботинок и мастерски зашнуровал его. — Довольно поздно, на мой взгляд. — Второй ботинок он завязал на два узла, как и первый. — Как насчет того, что я найду что-нибудь поесть для нас, пока ты собираешься?
— Отлично. — Возвращайся через пару часов…
— Будешь сэндвич на завтрак? И что насчет апельсинового сока?