Повелитель сидит в столице, воображая, что владычество есть только средство к тому, чтобы холить состарившееся тело, дабы оттянуть неизбежный конец, объедаться вкусными яствами, когда кругом бедность и голод, безнаказанно располагать имуществом и жизнью по своему произволу и быть предметом поклонения подвластных, повелителем бездушных рабов и кумиром глупых льстецов и продажных поэтов; слыша стихи, вроде тех, которые сочиняли для моего тезки, но шаха: "Ты спокойно восседаешь на своем троне, в то время как повелитель Византии и властелин Китая трепещут от страха; первый, будучи поражен звуком твоих труб, а второй - громом барабана твоего воинства".
Всякий государь, уважающий собственное достоинство и дорожащий честью страны, устыдился бы подобного властвования и отрекся б от трона, чем унизиться до такой степени и стать посмешищем цивилизованных народов.
Новая религия?
Вот оно! Фатали к этому шел давно! Он встал и долго не мог вернуться к письменному столу.
А бумага ждала.
Куда приведет его дорога, которую он избрал? Безверие!! Что станется, если вынуть этот стержень?!
А когда началось? Была набожна мать. Набожны сестры. И отец был набожным. И отец- второй. Ахунд-Алескер. Может, с Мирзы Шафи и началось? В те далекие годы, в келье мечети?... Сколько шарлатанов с верой на устах, обирающих и грабящих? И беглый вождь мусульман-шиитов, фанатичных невежд Фаттах! Создать рай на земле (??). И чтоб самому стать новым пророком. И чтоб все для себя. Для сыновей. Собственного благополучия. И орава прихлебателей, славящих твое имя.
А потом Шамиль. Его проповедь "священной войны". Лишь фраза, чтоб упрочить собственную власть! Играть на невежестве подданных! Обман, все обман!... И когда Ладожский ему - принять христианство: для чего? во имя какой цели? уйти из сетей одной догматической веры, чтоб увязнуть в сетях другой?!
Может, началось, когда посягнул на священный арабский алфавит?
Фатали подойдет к столу, эта неоконченная фраза о "новой религии", религии предков, - и снова задумается: что-то мешает ему переступить через незримую черту.
А Тубу? Как отнесется Тубу, его подруга, которая понимает с полуслова? Она часто вспыхивает, и Фатали слышит ее ропот: "Что же ты, аллах?!" И гневом загораются глаза. Но тут же молится: "Да онемеет мой язык!" И губы ее шепчут молитву, Тубу просит прощения у всевышнего за свой робкий протест, за то, что посмела его упрекнуть. Пройдет несколько дней, копится в Тубу новый ропот: как ей примириться с приговором аллаха, уносящего ее детей?! "Но одобрит ли Тубу мои еретические идеи? - думает Фатали. - Нет, никогда!.." А сын? Как отнесется сын, любимый Рашид? Не восстанет ли против отца? У Рашида мягкий характер, он покладист, будет молча переживать и никогда не бросит отцу: "Ты не прав!" А если вдруг упрекнет?! Пусть. Что бы ни случилось, Фатали не остановится на полпути. Он пойдет дальше, чтоб заклеймить эту фанатичную веру отцов, а через нее - все иные веры, превращающие людей в слепое послушное стадо. Никто не сможет остановить Фатали, какая б тяжкая доля ни выпала на его судьбу!...
Наконец-то! Бумага устала ждать. Ждет верное перо. И у Фатали такое чувство, что осилил трудный подъем в гору и стоит на вершине, откуда видны новые дали.
Новая религия? А не указана она новоявленным пророком или каким-нибудь сектатором лишь как предлог для разграбления народов под видом ее распространения?
Рассмотри хорошенько все факты и отвечай мне: какую пользу принесла народу наша религия, когда он до такой степени упал и нравственно обессилел, что всякое ничтожество - злодей и тиран, сменяя друг друга, по своей прихоти и произволу подвергает его стольким бедствиям! И народ молчит. Безмолвствует народ! И, кажется, рад, ибо его убедили, усыпили, вдолбили ему в башку: "Мы - самая! Мы - единственная! Мы!!"
Посмотри на современную нашу литературу - она состоит из легенд о мнимых чудесах наших пророков и других лжесвятых мучеников, из описаний блистательных военных походов и завоеваний! "Хвала государю, - пишет историк, - который на поле битвы, если прикажет морю не шевелиться, то волны не смеют производить бурю; если прикажет высокой горе двигаться, то она становится легче песка, разносимого ветром; если во время ночного похода прикажет не высекать огня, то молния не смеет разыграться на небе; если во время ночного движения прикажет молчать, то утренняя заря не смеет свистать зефиром!"
Всякую рифмованную ерунду мы считаем за поэзию. И вот что удивительно: нам даже неизвестно до сих пор искусство переплетать книги. Всякая переплетенная книга через два дня расшивается, как законы нашего государства. Между тем почти каждый день - и особенно в последние годы - мы имеем на глазах книги, переплетенные в европейских странах с такой прочностью, что и через сто лет употребления они не портятся.
Когда же перелистываешь календарь, то читаешь заведомую ложь или отвратительную природе человека лесть:
"В настоящем году (собачьем, свином, лошадином, змеином и т. п.) движение звезд свидетельствует о благополучии священной особы государя, о веселом расположении его духа, да будем жертвами его волн!"
И никто не скажет: "О дураки! Какое отношение имеет до веселья вашего падишаха движение звезд?! А где в календаре известия о важных событиях? о научных достижениях в мире? где статистические сведения о подлинном состоянии дел в государстве".
- Стоп-стоп-стоп! о каких статистических сведениях ты говоришь и вообще - на что намекаешь? На общедоступный календарь, запрещенный цензурой? (Это в поездку Кайтмазова его познакомили и с календарем, и с заключением цензора, которое точь-в-точь повторил министр внутренних дел в своем письме Комитету министров.) А он, кстати, откуда у тебя?
- Кто?
- Не кто, а что - общедоступный календарь.
- Да я его видеть не видел, побойся бога, Кайтмазов!
- Случайное совпадение? И потом: какие тебе статистические сведения нужны?! О народном образовании? Как мы отстали от всех государств Европы? И даже Японии? О том, что в последние шестнадцать лет увеличены расходы на высшие государственные учреждения на семьсот процентов?! - Фатали изумленно слушает, а Кайтмазов пересказывает ему заключение цензора об общедоступном календаре! - Может, как растет кривая взяток поведать? Привести разные факты провинциальной жизни и правительственной деятельности? Порицать местную высшую администрацию с указанием имен?! Этого ты хочешь?!
- А почему бы и нет? Если, - послушай, Кайтмазов, что пишет Кемалуддовле, - наш падишах разведает о положении прочих частей света, об успехах других стран и примет бразды правления, основанного на правосудии (но где? в какой стране благословенной?), откажется от насилия, позаботится о благосостоянии не своей особы и особ приближенных, - но ему и им хочется дооолго-долго жить! - а народа, избавит его от нищеты, эта увеличивающаяся у нас с каждым годом дороговизна... Но кто смеет сказать? Кто станет слушать? Счастье государей и их приближенных, что народ, усыпленный и убаюканный, не ведает о том, как низко пали его вожди и что они творят, спрятанные за высокими стенами дворцов!
Взгляни теперь на государственную газету - и в начале первого же столбца ты с удивлением останавливаешься на слове: "Преобразование!" И радуешься: наконец-то!! Но читай дальше, теленок, - оказывается, речь идет о преобразовании в похоронном процессе: кого где хоронить по рангу и в каком порядке. И как. Затем ты переворачиваешь страницу и читаешь: "Отрезать язык, чтоб не смели говорить! Ослепить, чтоб не смели видеть! Оглушить, чтоб не смели слышать! Одурманить опиумом, чтоб не смели думать! - эту клевету на наше славное правительство выдумали коварные англичане и раструбили по всему подлунному миру!" А не дальше как на другой странице той же газеты, в столбце провинциальных известий, читаешь: "Его высочество принц, правитель Мазандарана, изволил отрезать оба уха у одного чиновника, ибо тот плохо слышал распоряжения властей!"
Во время шествия принцев по улицам толпа грубых стражников предшествует им и отгоняет прохожих с дороги грозным кликом: "Прочь с дороги!" Если какой-нибудь несчастный по оплошности не сумеет вовремя отойти, то неминуемо попадет под удар дубинок. И народ, лишенный здравого рассудка под влиянием деспотизма и догм (а страх?!), не в состоянии понять, почему он должен посторониться с дороги во время их шествия, - ведь дорога широкая и нисколько не мешает их проходу или проезду.
Шум, крик, вой, движение перекрыто - идет принц! Попробуй возразить подвергнешься истязаниям и мучениям, да еще люди поддадут, ведь рабы!
А падишах? Когда он выезжает - дороги перекрываются так, что потом целую неделю движение не налаживается. Из пункта А в пункт Б. И остановки в пути. Дороги в это время закрыты. Скопляются арбы, телеги, фаэтоны, волы-кони, ослы-мулы. Но зато какая радость, - сказывал мне один твой земляк, - для жителей Б! Порядок, чистота, на базарах - изобилие, чего душе угодно!... Может, - мечтают, - насовсем останетесь у нас, падишах?!
Любезный Джелалуддовле! Если бы ты сам не был изгнан деспотом из родной своей страны за дерзость и остроту пера, если бы ты сам не жаловался мне на своих сограждан, то я бы никогда не решился огорчить тебя тем, что увидел и познал.
О забитый народ! Если бы ты вкусил сладость свободы, а всякое человеческое существо, явившись на свет, должно пользоваться даром полной свободы, как того требует здравый рассудок (но для кого и к чему я это пишу?).; а полная свобода, как сказывают ученые мужи, двоякая: духовная, но она отнята догмами, и телесная, то есть светская, а она отнята деспотом и его приближенными, - если бы ты был, о несчастный народ, сведущ о правах своих, то никогда не согласился бы на подобное позорное рабство, в котором теперь находишься; ты стремился бы к прогрессу, учредил бы у себя вольные общества, клубы, митинги, сеймы (?!), отыскал бы все возможные средства, ведущие к единодушию и единому пониманию, и, наконец, освободил бы себя от деспотического гнета (а ведь уступил свой трон, - и что же?).
Ты, о мой народ, числом и средством во сто крат превосходишь деспота и тирана, тебе недостает только единодушия и единомыслия (только ли?!). Не будь этого недостатка, ты легко подумал бы о себе и освободил себя не только от оков деспота, но и от уз нелепых догм.
Любезнейший Джелалуддовле! Ты знаешь, что здесь решительно невозможно изучить науки о политике. Необходимо отправиться в Европу, изучить их там. Но возможно ли отправиться за границу? Разве разрешат?
Сообщаться с гяурами!! Недавно один тавризский ученый сказал мне, поглаживая бороду: "Да, согласен, франки-европейцы в самом деле показывают большие успехи в науках мирских, но в науках духовных они находятся в заблуждении и тьме!"
Клянусь всевышним, пятнадцатилетний европейский мальчик не поверит таким пустякам и вздору, которые мне пришлось услышать в здешней главной мечети, - сообщу в следующем письме, устал чертовски! Посылаю тебе через рештского жителя Фа-(нет-нет, не Фатали) - туллаха связку ширазского табаку.
А вот и второе письмо - засел снова на всю ночь, о душа моя, любезнейший Джелалуддовле!
Я сообщу тебе об услышанных проповедях, и пусть волосы у тебя на голове, если они еще не выпали, станут дыбом, как шило, впрочем, какая польза от моих описаний, которые не могут быть опубликованы; положим, что прочтут; какая польза, сказал поэт, утирать слезы на моем лице - придумай средство против болезни моего сердца, чтоб из него кровь не вытекала.
Да не порадуется деспот, что коль скоро стране его пребывать в вечном сне неведения, то он среди своего невежественного народа будет властвовать вечно. Пусть он взглянет на историю - уцелела ли хоть какая-нибудь деспотическая система? Кто может ручаться, что поступок бабитов (ты ведь понимаешь, о каких бабитах я говорю?) не может повториться? Хотя современному падишаху оказывает народ беспрекословное повиновение, но оно под влиянием страха, а не любви. Есть ли кто в стране, который бы любил деспота и желал продолжительности его царствования? Только боюсь я, любезнейший Джелалуддовле, что после него придет худший, хотя хуже представить трудно; увы, нет предела долготерпению нашего народа.
Я уже писал тебе о том, как сгоняют людей с дороги во время усиленного телохранителями шествия падишаха. Неужто это делается для того, чтобы предохранить падишаха от покушений на его жизнь? ("А разве нет?" возражает кто-то. Кайтмазов? Но он еще не успел прочесть. Или сам Фатали возражает Кемалуд-довле?... Или это дошел до Кемалуддовле глас Джелалуддовле?... - "Ну да: пусть попробует выйти к народу!") Бывало, конечно, и не раз, и в европейских государствах, но там не теряли присутствия духа, и правители смело разъезжают по городу и стране, не стесняя чью-либо свободу. А ведь народ - дети падишаха, которым бы восхищаться лицезрением! "Коль скоро, - сказал поэт, - мечом отгоняют посетителей со двора, то как удержишь их, чтоб они не покинули сей двор?"
О покушении на государя пока ни автор письма, ни даже их собственник Фатали не ведают, ибо вести еще не достигли Тифлиса. Будут брать всех: каждого, чье имя названо на допросе или находилось в захваченной переписке - смотри имена!! - даже по наружности, по костюму, - всех, кто одевается как террорист (!). Воспользоваться поводом, чтоб раз и навсегда погасить! Будут еще покушения, кажется, шесть. И поляк Березовский в Париже, второе покушение, жаль, не спросить у Мечислава: знал ли его? Месть за Польшу; снесли тупоконечный черный обелиск с нелепыми черными львами по бокам на площади перед Саксонским дворцом, сооруженный еще Николаем в назидание за "мечиславский" бунт; и золотом надпись: "Полякам, оставшимся верным своему государю". Снесли, а на месте его - еще более величественное напоминание Собор (и это снесут, как и памятник Паскевичу), символ рабства; и еще, и еще - чудо спасает государя! Или само провидение?! Ездил по улицам не иначе как мчась во всю прыть - напуган! - в закрытой бронированной карете, окруженный эскортом казаков. Но случится! Опьянение каким-то морганатическим браком, и молодая вдова - княжна Долгорукова... И мученическая кончина, как запишут в исторических календарях, - 1 марта 1881 года.
Увы, не узнает о том Фатали. И это, - подумал Кайтмазов, - еще один довод в пользу того, что "Письма" дозволить к печати нельзя. А тем более выносить на свет божий из сундука, когда и Кайтмазова не станет. Эти мысли о "Письмах" отчего-то блуждают в Рашиде, когда он играет на таре, очень пристрастился к нему, играет часто, слегка закрыв глаза.
И дальше Кемалуддовле описывает проповедь здешнего духовного наставника в главной мечети. О эти проповедники! Они превосходят всех в мире в лжегла-гольствовании, в сочинении всяких басен, сказок, в лицемерии, а у нас особенная способность верить всякому вздору и басням.
Вот и насчет пришествия Мехти, двенадцатого имама, что предсказано пророком. Но неужто еще не переполнена земля тиранством и насилием - отчего же спит он, этот двенадцатый?! И о трехлетнем отроке Мехти, сияющем как четырнадцатидневная луна; а какой у него хохолок на голове! Ползает по полу и играет золотым шариком величиною с яблоко, присланным ему из Басры в подарок; и сей отрок - а он уже в детстве обладал чертами гениальности чистым арабским языком изрек, словно старец: "Я есмь наместник божий на земле и мститель его врагам! И еще я вам скажу - закройте дверь неуместных вопросов, разрешение которых не принесет вам пользы; не дерзайте разузнавать тайны, которых не велено открывать вам, только молитесь, чтобы аллах даровал вам спасение!"
И эти бредни и выдумки насчет зачатия матери имама от духа, когда до разрешения ее от бремени не были заметны признаки зачатия: мол, подобное зачатие не бывает в утробе матери, а бывает между ребрами матери. А как же, ведь сказал отец двенадцатого имама: "Мы рождаемся не от чрева матери через женское, а от ляжки материнской, потому что нам, созданным из божьего света, неприлично родиться иначе!" Нелепо? Но ведь верят! Попробуй заметить главе веры и темному недоразвитому народу, что это чушь! Первый же, думая, может быть, в душе, как и ты, произнесет тебе без обиняков смертный приговор, а второй без милосердия совершит его, - трое схватят, четвертый замахнется топором, а остальные с любопытством будут молча наблюдать.
"А я вот так же, как ты, думаю, но ты уже думал! А молчу, не такой глупец, чтоб голову на пень класть!"
Тот, кто одурачивает простачков ложными идеями, - шарлатан! А тот, кто вложил ему в уста эти идеи, - шарлатан вдвойне!
Ты рассуди, Джелалуддовле, кто обитатели ада? Они суть чада всевышнего, который правосуден. Допустим, я каждый день совершал убийства, я согласен, роптать не буду, пусть меня жарят на огне даже двести, пусть тысячу лет, - но вправе ли он меня мучить вечно? Можно ли назвать такого бога правосудным, когда мера его наказания бесконечно превышает меру преступления против собственного его закона: "Зуб за зуб..." Но такой неумолимый бог хуже всякого палача, хуже изверга-головореза (Ъйвэййы!! знаки аллаха, не стерпел, какой-то всплеск негодования, - но ни страхом, ни ужасом не отозвалось в душе Кемалуддовле). Если всевышний имел в виду поступить со мною так террористически, то зачем он меня создал? Кто его просил об этом? Если ад, - я в этом твердо убежден, дорогой мой Джелалуддовле, - существует, то бог - ненавистное существо, тиран и деспот! Если же идея ада ложна, то те, кто стращает народ, - лицемеры!
Проповедник посредством всяких вздоров запрещает народу свободно сообщаться с другими странами и нациями - а ведь всякое познание приобретается общениями, осваиваются новые науки, более разумный образ правления и жизни, держит его в постоянном застое и страхе! Запрет, запрет, запрет - везде, во всем, всегда. Пусть лучше запретят хмельное! Как сказал поэт: "Ты красивейшая невеста, о дщерь лозы, но иногда заслуживаешь развода!"
Можно ли страхом держать людей в повиновении? Да и кто из нас от страха, внушаемого адом, не присвоит себе чужое добро, когда к тому будет иметь возможность? Кто из правителей, покажи хоть одного мне, в угоду собственным интересам не лезет в казну? Не расправляется подло и коварно с неугодными?! Те изверги, которые в африканских странах позволяют себе, как постоянное ремесло, обрезать у малолетних половые органы и продавать евнухов на рынках мусульманских владений, - все суть люди, верующие в ад!