Санитарка входит, берется за перекладину:
"Идем?"
"Куда?"
Глаза, как у пришелицы со звезд.
"Увидишь".
Он закрывает записную книжку, вставляет ноги в шлепанцы. Крутозадость, обтянутая халатом, в котором звякают ключи. Отлетают и слетаются обратно двойные двери. Коридоры пусты. Обнять? Он не решается. Но обнимает, налетев в полутьме на повороте. Глаза ее мерцают. Она прикладывает палец к губам, вводит в застенок. Помогает снять куртку и рубаху. Ну вот! Стиснув зубы, он берет ее за бедра. Она усмехается. Разворачивает его. И выталкивает вместе с дверью на яркий свет.
Перед ним целый амфитеатр глаз.
Это аудитория. До потолка ряды забиты девушками в белых шапочках и халатах.
-Рассмотрим ранний случай, - говорит голос с кафедры. - Опусти штаны. Ты слышишь?
-Вы.
-Не понял?
-Вы. Не ты.
-Пора выписывать, я вижу... Вас. Итак?
Распоясывая чресла, он произносит со сцены слово, вряд ли известное и лектору:
- Прошу прощения за эксгибиционизм.
В ночь перед выпиской Москва передает вдруг экстренный выпуск последних известий.
Он разрывает сплетенные под головой ладони.
Срывает наушники.
За стеклами холодный дождь. Палата спит. Никто ничего еще не знает.
"Сволочи, - негромко говорит он. - Гады..."
В коридоре, сидя за столом, спит санитарка. Та самая. Она вскакивает, когда он ее обнимает:
- Тс-с... Кеннеди убили.
- Кого?
Она начинает плакать. Повторяя: "Такой молодой, жить бы да жить!" она всхлипывает, уткнувшись ему в плечо, потом напрягается: "Чего ты?"
Он смотрит ей в глаза.
"Ладно. Пошли..."
Беготня в коридоре начинается, когда до трусов еще не дошло. Сидя на краю ванны, он пытается удержать, она вырывается: "Кого-то привезли!" Вправляет обратно груди. Застегивается. Обдергивается.
Он остается в полутьме.
Из душа капает.
* * *
- Обнимая небо голыми руками, летчик набирает высоту. Если б ты знала, если б ты знала, как тоскуют руки по штурвалу...
Набулькав армянского в графинную крышку, генерал ВВС переходит на прозу:
- Так за что же нам с тобою выпить?
Единственный подросток в крымском санатории Министерства Обороны, Александр на эту провокацию не отвечает. Он читает письмо.
Ветер громыхает кронами платанов и напирает извне на стекла.
- Ладно... - опережающе снисходит генерал к банальности своего тоста. - Чтобы остались живы, чтобы только не было войны. Там во Вьетнаме пусть расширяют сколь угодно. Лишь бы за Даллас нас не ебанули.
- Думаете, это мы?
- А даже если нет? Обрушить могут сгоряча. И все, была страна Россия... Чтоб не случилось этого. Пошел!
Достав из шкафа рукав своей шинели с голубой окантовкой, занюхивает в отсутствии закуси.
И снова пристает с напрасной, раз не предложил налить, надеждой на коммуникацию:
- Любимая, небось?
- Комсорг.
- Тоже дело...
На белом свете парня лучше нет,
чем комсомол шестидесятых лет.
- Она не парень.
- Так бы и сказал! Влупил уже или на подступах?
- Что вы... Не тот случай.
- А какой?