- Значит, это с ним я разминулась... Интересный, скажу тебе я, парень.
- Ага. Как человек в футляре.
- Глаза, как угли. Так и обжигают.
- Я, может быть, порву с ним.
- Почему?
- Так... Пьет он по-черному.
- Девчонку встретит, перестанет.
- Я же не пью.
- А наверно, пил бы. Как дедуля твой покойный. Иногда я думаю, а даже хорошо, что ты больной. Бодливой корове Бог рог не дает.
Ах, не дает?
* * *
Новый костюм разошелся по швам, и, повторяя: "Голь на выдумки хитра", мама воскресила брюки из темно-синего армейского сукна - удлинив и наложив заплату, скрыть которую, по замыслу, должна была сама ее огромность.
Может быть. Но, подпирая стену в коридоре, сам он заплату ощущает жгуче. Впрочем, у Стенича штаны намного хуже. Светлые не по сезону, только чудом они не лопаются на мускулистых ляжках. И обнажают носочки цвета застиранной сирени.
- Что, Стен? - внезапно для себя он говорит. - Зеленое из моды вышло?
И с ужасом видит, что попал в больное.
Стен разворачивается всем корпусом. Весь красный, начинает надвигаться, сжав кулаки.
Коридор замирает, предвкушая схватку - как выражается директор "звезд литературы и мастацва".
Стен замахивается, но неумело, как-то по-женски отводя руку. Александр ныряет под удар, хватает за ногу. Рывок - и Стенич рушится, как статуя. Александр с силой прижимает его к натертому паркету. Зрители, их обступившие, не видят конфузливого взгляда поверженного Стена, который шепчет, жарко выдыхая прямо ему в лицо: "Пусти же, дурачок!" Распятый и прижатый к паркету, сопротивление оказывает Стен при этом только в одном неожиданном месте - железным напором в области кармана. Гантелю, что ли, носит в подражание Адаму? Вдруг он осознает. У Стенича стоит. Александра подбрасывает, как пружиной.
В уборной Стенич задевает его, глотающего воду из-под крана:
- Что, растиньяк с окраины? Своих не познаша?
- Да иди ты...
- Куда? Задай мне направление?
Стен смеется, но, застегнувшись на шпингалет в кабинке, меняет голос на серьезный:
- Андерс, я всегда к тебе испытывал симпатию. Нет, серьезно?
- Поэтому не замечал в трамвае?
- А мы надулись? Ха-ха-ха! Слышишь, Андерс? Ты еще там?
- Чего?
- Я в это воскресенье детей буду пытать. Я не шучу. Гестаповца играю в "Юных мстителях". Оставить контрамарку?
* * *
Волнистые кудри, широко расставленные фиолетовые глаза, выпуклые скулы, четко очерченный подбородок - внешность героя из народа. За свое будущее Стенич может не волноваться. Успех обеспечен на всех подмостках страны - в диапазоне от спартаков и оводов до молодогвардейцев и парубков с баянами. Он уже подрабатывает в ТЮЗе напротив школы, куда после уроков срывается на репетиции с места в карьер:
- Адье, мальчишки!
Адам замечает вслед:
- Пегас наш далеко пойдет.
- Если ноги не обломают, - проявляется из общей массы Мазурок. - А то эти нуриевы только об одном лишь думают...
О чем? Что за нуриевы?
Но Мазурок как в рот воды набрал. Облик при этом от сохи.
Что интригует.
Отныне краснощекий Мазурок гужуется на переменах вместе с ними, что отмечает и директор:
- Четвертый мушкетер? А книгу кто напишет?
* * *
Отчим сдвигает защелку и снимает футляр.
У пишущей машинки запах, как в романе "Прощай, оружие!" Опрятный.
Зеркальный черный лак, рычажки с чистыми буквами дугой изгибаются от фланга до фланга, клавиатура поблескивает никелированными ободками. Трофей этот в Германии брали не для работы - за ради красоты. Резиновый валик девственно матовый, на отвороте тускло золотое слово IDEAL.
Мама вдруг пугается:
- А регистрировать ее не надо? Леонид?
- Где?
- Ну, там... У них.
- Это зачем?
- При Сталине нужно было. Номер записывали и снимали шрифт.