- Стипендию дали. Едем?
Он прячет записную книжку за пазуху.
- Куда?
- Ну, как ты в школе говорил: где чисто и светло.
- Давай, где грязно и темно. Место мне среди отбросов вашего социализма.
- Почему "нашего"?
- Чьего же? Хозяева, блядь, жизни...
Они выезжают на проспект. Если ехать прямо, то всего через каких-то 700 километров откроется Москва.
- Поперли меня с автобазы, - говорит он. - С демонстративным разрывом направления.
- Почему?
- Попробуй сунься без блата.
- Что, уже и там?
Везомый чужими руками в замшевых митенках, он молчит. Направо Театр оперы и балета, налево Суворовское училище. Сердце сжимается при въезде в генеральский район. Немало пролито здесь слез и квинтэссенции.
Угол Коммунистической и Красной. Укромная периферия Центра. Кафе "Театральное". Ценимое всеми, кто избегает публичности. Здесь перед отъездом Алены они выпили бутылку коньяка. За столиком у дорической колонны. Потом вернулись в ее подъезд и - на цыпочках мимо ее двери на третьем - поднялись на последний этаж, где перед чердачной дверью оказалась удобная площадка с запертым сундуком, на который были сброшены пальто, а также финальный загиб перил, за которые она решительно взялась. И эти ее броски назад и вниз, чтобы успеть. И эти ручки девичьи, бережность которых кажется излишне уважительной, пока за этим трепетом не открывается прозрение об иноприродности... "Они, как голубиные". - "Воробьиные еще скажи". - "Нет, но они такие нежные! Я бы даже сказала, кроткие... По контрасту? Понимаешь?"
Столик у колонны не занят. Александр выдвигает стул, за которым она сидела.
- К сожалению, я за рулем...
- Заметил.
- Стало быть, по "Бархатному"? Сгладим шершавость бытия.
- Да уж, шершавость... Колодоебины.
- Зато, я вижу, созидаешь. Что-нибудь особенное?
- Так. Рассказец.
- Про что?
- Про пидарасов.
- Для "Юности"? Для "Молодой гвардии"?
- О чем бы ни писал, меня не публикуют. Так буду о том, что интересно самому.
- В Центральном сквере знаешь домик-сказку? На задах у Драматического?
- Сортир?
- Там своего первого я вырубил. Одним ударом. Так и плюхнулся мордой в карболку. Не к обеду будет сказано... Давай!
Они дают, берутся за приборы.
- Кстати, я нашего недавно видел. Девятнадцать на двенадцать...
- Где?
- Тоже пиво пил. На пару с девушкой. Похоже, что единомышленницей. Если мысли у них есть...
Адам вынимает новенькую десятку и, расплачиваясь за пиво и беф-строганов, щедро дает на чай. Гардеробщику, подавшему шляпу двумя руками, тоже отпускает рубль.
Между пальмами открывается входная дверь.
- Мальчики!
Александр делает шаг назад, тогда как Адам снимает шляпу при виде решительной актрисы в черном шелковом тюрбане и каракулевой накидке. Суворовец в черной шинели и фуражке вносит и складывает мокрый зонт.
- Сынуля мой...
С непримиримым видом скуластый парень смотрит сквозь них. Со вздохом актриса берет Адама под руку:
- На минутку?
Включив в машине стеклоочистители, Адам сообщает:
- Мечет икру мамаша.
- По поводу?
- Друг наш ее занятия прогуливает. Хе-хе: по мастерству. Просила проведать.
- А позвонить?
- Без телефона живет счастливчик...
Обогнув кирпичные стены трамвайного депо, они пересекают проспект и покидают центр. Долгобродская давит на психику грузовиками. За переездом начинается Заводской район.
- Твой дом.
Александр оглядывается вчуже. Занавески на кухне отныне постоянно сцеплены прищепками, ибо что ни ночь, то семейный совет...
- Что вздыхаешь?